Алексей Лукьянов - Цунами - 1: Сотрясатели Земли

Макс посмотрел на меня и тихо сказал:

— Одиннадцать лет назад я жил в Армении. Спитак. Ты слышал о таком городе?

Я сглотнул.

— Я тогда один выжил, из всей семьи. А это были папа с мамой, бабушка, четыре брата и сестра, совсем маленькая. И я их всех вытаскивал из-под завала один, потому что кругом вой стоял до небес. Ты хочешь еще о чем-то спросить?

Я молчал. Молчал и Юся. Глядя на заплаканное Юсино лицо, Макс охолонул, взял себя в руки.

— А почему вы так сочувствуете туркам?

Я рассказал все, от истории нашего рождения и до сегодняшних розысков. Макс умел слушать и ни разу не перебил. И только когда я закончил, он выругался. Наверное, по-армянски, потому что в русском языке я таких слов не слышал, да и на иврите и идише так никто не говорил.

— Может, не догадаются? — спросил он после недолгих раздумий.

Но они догадались.

Еще до полудня появился наш добрый эвакуатор — Рудольф Кассатикетс.

— Привет, — широко улыбнулся он. — Не забыли меня?

Забудешь тебя, как же. У Далилы тут же стало скучное лицо.

— Чем обязаны? — спросила она сквозь зубы.

— Я бы очень хотел поговорить с нашими героями, — не обратил внимания на грубость, сказал красавец. — Можно?

Спасибо Максу, он отправил девчонок гулять. Нас же, словно провинившихся школьников, вызвали на ковер, и Рудик ласково, но твердо спросил:

— Молодые люди, надеюсь, с вашими артефактами все в порядке?

— Я хочу в туалет, — сказал вдруг Юся.

— Чего? — спросили Далила с гостем.

— Мы в туалет хотим, — подтвердил я слова брата.

Живот и впрямь сильно крутило. Мы ушли в туалет, и по пути я спросил:

— Это у тебя план такой — через канализацию смыться?

Юся ничего не ответил. Он был сосредоточен на каких-то своих невеселых мыслях. Подумай-подумай. На этот случай, наверное, ты себе петуха и оставил.

Когда мы вновь предстали перед Кассатикетсом, Далила нервно теребила полу ухо плюшевого тигра.

— Итак... — начал Рудольф.

— Предметов у нас нет, — сказал я. — Их украли.

— Да? — усмехнулся Кассатикетс. — Как это?

— Обыкновенно. Ваша охрана оказалась никуда не годной.

Рудольф посерьезнел:

— Хватит нести чепуху. Вы подписали договор и обязаны...

— Ваш договор — обычная туалетная бумажка, — сказал я. — Мы несовершеннолетние.

— Но это война, здесь не бывает несовершеннолетних!

— Мы даже не граждане Израиля, — усмехнулся я.

Рудик проглотил эту пилюлю. В конце концов, это его служба решила, что нас можно взять на испуг.

— Но ваша мама все-таки подписала документ, — совершенно справедливо заметил он. — Она является гражданкой Израиля и ответит за вас обоих.

— Вот еще глупости, — вдруг рассвирепела Далила. — Я прекрасно знаю каждую букву договора. Там написано: содействовать властям в охране артефактов. Я вам тут же доложила об угрозе этого, как его... Мезальянца. Это не содействие? Вы сами прохлопали этого жулика! Самый дешевый адвокат докажет мою невиновность!

— Мы разберемся, — пообещал Кассатикетс Далиле и снова обратился к нам: — Сколько у вас похитили предметов?

— Два, — ответил я и посмотрел на Юсю. Тот кивнул. Но что-то в его взгляде мне не понравилось.

— Надеюсь, вы добровольно передадите оставшийся третий предмет государству, — сказал Рудольф. Сказал с угрозой.

— Нет, — ответили мы с Юсей в один голос.

— Что? — Брови у Кассатикетса сделались домиком.

— У нас его нет, — сказал Юся.

— В смысле? — теперь вместе с Рудиком обалдел и я.

— Я выбросил его, — ответил Юся. — Только что, в унитаз.

Я побледнел. Вот зачем Юсе понадобилось в туалет.

— Юся, — выдохнул я. — Зачем? Ты же... петух же...

— Я подумал, ты будешь меньше сердиться, если я опять стану идиотом. — Юся не смотрел мне в глаза, но я знал, что они у него вновь сделались карими.

Немая сцена длилась недолго. Пока Макс и Далила смотрели на нас, Рудик сорвался с дивана и скрылся в глубине дома. Три раза что-то хлопнуло, взвизгнуло и взорвалось.

Макс бросился посмотреть, что произошло. Послышалась ругань, возня, Далила тоже вскочила и умчалась вслед за мужем и внезапным гостем. А мы с Юсей остались предоставленными друг другу.

— Да вы свихнулись, что ли? — послышался визг Далилы.

Судя по звукам, между взрослыми завязалась нешуточная драка, с проламыванием стен и голов. Мы с Юсей присели на диван.

— Ты что, действительно выбросил петуха? — спросил я, хотя сомневаться, в общем, не приходилось.

— Ты же сам сказал, что лучше бы я оставался таким, как раньше, — пожал плечами Юся. — Я подумал, что и впрямь так было бы лучше для всех.

— Но как раньше уже не будет, разве ты не понимаешь?

— Скоро я вообще ничего понимать не буду.

— Юра, я ведь не хотел, чтобы ты снова стал растением. Люди не всегда говорят то, что думают.

— Мне больше нравилось, когда ты меня Юсей звал. Так роднее получалось. — Юся шмыгнул носом. — Егор, ты простишь меня, пока я еще нормальный? Потому что идиоту все равно будет.

Я бы обнял сейчас своего непутевого брата, но моя правая рука совершенно не была для этого приспособлена. Да и непутевым, если хорошо подумать, был я сам.

— Конечно, прощу, — сказал я. — Куда я денусь?

— У нас друг к другу врожденная привязанность, — пошутил Юся.

В это время драка в коридоре закончилась так же резко, как и началась. Помятый, с рассеченной щекой и залитым кровью пиджаком, мокрый, как цуцик, Кассатикетс появился в коридоре.

— Собирайте манатки, — сказал он. — Вы не оправдали доверия.

И ушел. А мы встали. Кто-то же должен закрыть дверь.

У туалета стоял, запрокинув голову, Макс. Из носа у него текла кровь.

— Представляете, унитаз расстрелял, подонок, — с сильным прононсом сказал он. — Фаянс вдребезги, осколок ему едва в глаз не попал, а он, вонючка, полез искать эту вашу штуку.

— Нашел? — спросил я.

— Вы смеетесь? Это же канализация. Теперь городской отстойник просеивать придется. Через ситечко. Вы чего такие квелые? Мы же победили.

Мне не хотелось расстраивать Макса.

— Можно, мы мультики посмотрим? — спросил я.

— Да смотрите, конечно, — ответил он.

— Разрешите доложить?

— Ну, давайте уже, не тяните резину.

Свиридов включил аудиозапись. Первый слушал и менялся в лице. Как хамелеон: то пунцовел, то бледнел, то шел пятнами. На его красивом лице двигались желваки, раздувались ноздри, губы то сжимались, то кривились в сардонической улыбке. Выразительное лицо.

— Это что?

— Это Мезальянц, звонил на конспиративный номер двенадцатого августа.

— Он что, совсем рехнулся?

— Обладание предметами отрицательно сказывается на здоровье, вы же знаете. На душевном — в том числе.

— Вы таким образом намекаете, чтобы мы прекратили розыски? Или что?

— Он уже сделал первый ход, в Измите. Вы видели, какие там разрушения: огромная трещина в земле образовалась. Про человеческие жертвы уже не говорю — меньше, чем в Армении, но и не мало — приблизительно семнадцать тысяч. И это за три минуты! У меня есть предложение выждать. Если Мезальянц продолжит наступление — попытаемся накрыть его встречным огнем. Но мне кажется, что он не продолжит.

— Вы знаете, что надо делать, когда кажется?!

Свиридов знал. Но идти на принцип не хотел. По опыту он знал, что пережить можно все, в том числе и начальника-самодура. Или уволят, или на повышение пойдет. По всему выходило, что Первый уйдет скоро очень далеко, а Свиридов останется. Если, конечно, не снимут.

— Я считаю, что надо подождать. Не имеет смысла искать его сейчас, когда он, скорей всего, изменил внешность и затаился. Ресурсы истратим, а толку никакого. Такого ценного ресурса в Микронезии лишились из-за спешки.

— Хватит, мы этот вопрос уже обсуждали!

— Мне-то что? Это не мой агент погиб.

Разговор заходил в тупик.

— Ваше предложение?

— Выждать срок. Пять дней можно подождать. Если он не объявится — значит, либо сам погиб, либо затаился. В любом случае предметы быстро не всплывут.

— Вы испытываете мое терпение.

На эту реплику Свиридов ничего не ответил, хотя так и подмывало щелкнуть каблуками и гаркнуть: «Рад стараться!» Мезальянц бы именно так и поступил. Свиридову было жалко такого работника, но независимость суждений и поступков хороша в меру. Не на службе.

— Разрешите идти?

— Идите, — нехотя отпустил Первый.

Чувствовалось, что Первому хочется сказать напоследок что-нибудь обидное, но все казалось мелким и детским.

Ничего, думал Свиридов. Скоро у тебя дел будет невпроворот, и тебе станет не до меня. А я еще поработаю. Если, конечно, не снимут.

Распоряжение о нашей с Юсей депортации пришло на следующий день, на электронную почту Далилы.

Юся зычно храпел, поэтому я почти не разобрал горячего спора между нашей матерью и Максом, хотя и догадывался, что спорят они о вчерашней угрозе красавца. Макс требовал от жены, чтобы она «боролась», а Далила парировала тем, что «у нас дети». И я впервые был на ее стороне. За спокойную жизнь с Юсей я бы сейчас сам взорвал этот Измит со всей Турцией. А еще лучше — Москву. Ведь самый очевидный способ был! Сравнять ее с землей, чтобы и камня на камне не осталось.