Дмитрий Дюков - Последний князь удела. «Рядом с троном - рядом со смертью»
— Тут моя промашка, как люди говорят — Федот, да не тот, — вздохнул Иван. — Уж с Москвы съехали, как парень проболтался, мол, не Григорей он вовсе, хоть и Отрепьев по отцу, а кличут Юшкой. В ноги пал, молил не прогонять, по сиротству идти-то некуда. Мать Христа ради жива, да дядя уже старик, сам с хлеба на воду перебивается. Яз и подумал, отрок шустрый, смышлёный, грамоте учён, к какому-либо делу сгодится.
— Да ладно, от одного лишнего мальчишки княжий двор не обеднеет, — никакой особой проблемы мне в данном происшествии не виделось. — Найдется этому Юрке место.
Вообще-то, с подростками при Угличском дворе требовалось что-то делать. Со времён хозяйствования Марии Нагой и её братьев осталось изрядное количество детей местных дворян и просто ребятишек-«жильцов», принятых в окружение малолетнего царевича. Они в своё время играли роль малого двора, по взрослении царевича становясь его постельничими, стольниками, ловчими, сокольничими и прочими придворными. Эта имитация жизни царского двора подчёркивала права юного Дмитрия на отцовское наследие. В нынешнем моём положении пользы от таких игр я не видел. Но унижать юношей и их отцов, отсылая их от двора, тоже являлось непростительной глупостью.
Тут я из прошложизненного уголка памяти извлёк сведения о детстве царя Петра Первого и его потешных полках. У меня, конечно, спутников детства не хватало на роту, не то что на полк, но в самой идее явно водилось здравое начало, стоило её обдумать более тщательно.
Отъезд наш затянулся не на два дня, как я обещал Ждану, а на полные трое суток. Всё это время, в авральном порядке, мы пытались изготовить всё, чего недоставало для удачной плавки. Испытали цилиндрические меха с конным приводом, сделали формы для ядер, а также валов и молотов, потребных Акинфову в Угличе. Мной было подробно расписано мастерам, что и когда сыпать и сливать. Делить шкуру неубитого медведя не стали, вопрос с разделом возможных доходов оставили до лучших времён.
Уезжал я с тяжёлым сердцем, неудача в первых плавках могла надолго затормозить прогресс в устюженской металлургии. Полного краха всех начинаний ожидать не приходилось, но затруднения в изменении экономики удела увеличились бы многократно. Всё чаще на ум приходили мысли, не зря ли мной прилагаются усилия толкнуть уклад местной жизни на более привычный для меня путь развития. Деятельность, начатая для улучшения качества лично своего существования, постепенно оборачивалась грандиозным предприятием, могущим изменить судьбу огромного числа людей, населяющих Московское государство. Надежда предотвратить Смутное время постепенно становилась идеей фикс. Просто живого царевича Дмитрия для этого было явно маловато, поскольку из школьных уроков я помнил, что причины того несчастья — социально-экономические, отягощённые трёхлетним голодом и иностранной интервенцией. Если уж суждено мне перевернуть здешний мир, то Угличскому уделу надлежало стать точкой опоры, а рычаг ещё предстояло отковать.
До столицы удела наш отряд добрался за четыре дня. Спешили мы, словно за нами гнались. Последний кусок пути, там, где дорога шла по Волге, нам через каждые полверсты стали попадаться трупы людей — мужчин, женщин, детей. Тела их растаскивались хищными птицами и зверьми. Именно по взлетавшим падальщикам становилось понятно, где закончился путь очередного несчастного.
— Видать, удачным вышел поход, — вздохнул Афанасий. — Ногайцы с добычей в степь возвращаются.
Мне хотелось зажмурить глаза и именно так ехать до Углича. Я был рождён в другую эпоху и не мог скользить по сторонам равнодушным взглядом, как мои сопровождающие, не обращавшие никакого внимания на чёрные кучки на снегу, над которыми скакали и дрались птицы.
По приезде первым делом Ждан бросился к денежным сундукам, а через несколько часов, выйдя от них, вид имел довольно озадаченный.
— Каждый угорский просмотрел, все истинные, — чесал в затылке наш казначей. — Даже обрезанных самый малый чуток, и двадцати не будет. Зря я на Сёмку грешил, прости меня Господь.
Позвали ездившего торговать в Ярославль приказчика Семёна Васькина, а с ним и остальных удельных торговцев.
— Поведай нам, Сёма, каким обычаем ты так расторговался? — казначей выглядел, как кот, объевшийся сметаны.
— Приехал до города, испоместился в гостином дворе. Следующим днём до целовальника мытного пошёл, явить тарханную грамоту, князь-то наш свободен от уплат пошлин на свои товары. Дал в мытной избе подъячему две новгородки, чтоб не волокитил со списком. Сел в назначенную при гостином дворе лавку, стал торговать, — обстоятельно выкладывал сведения наш приказчик, мужичок лет тридцати с невзрачным, рябым лицом. — Сосед у меня по гостинке оказался немец любечский, сам почти не торговал, только приглядывал, кто чем торг ведёт. Энтот купчина и по-нашему мал-мала балакал, слово за слово, сказал он, что по вешней воде к Астрахани тронется, с персами дела вести.
— Да быстрей ты сказывай, как угорские-то получил, — поторопил рассказчика Ждан.
— Ну дык вот, куплей мало, народец щупает, да не берёт, — не обращая внимания на поторапливания, так же неспешно продолжил Семён. — Дай, думаю, до Нижнего съезжу аль до Казани. Наново пошёл в мытную избу, нет никого. Спрашиваю — где подьячий? У стрельцов, бают. Мню, по старому знакомству да за серебро мне приказной тот грамотку и у стрельцов, и у себя в избе напишет. Пошёл искать, а нашедши — услыхал, как тот караульных стрельцов распекает, мол, пьяны, надо обыском идти, вы ж на ногах не стоите.
— Нам про пьянство не надо, нам про злато надо, — потерял терпение Тучков.
— А яз об чём? — удивился приказчик. — Пока грамотку провозную мне писали, спрашиваю: вора, что ль, ведомого изыскали, обыск-то чинить? Нет, говорит мне тот подьячий, ябеда пришла от аглицких немцев. Мол, есть на гостином дворе чужеземец, тайком в Персию пробирается, да с ним товары заповедные, да в список не внесённые.
— Ты меня нарошно, что ль, томишь, дабы язм от нетерпения извёлся? — возмутился казначей.
— Не томлю, а честь по чести сказываю, — не унимался Семён. — Воровские приметы мне обсказал приказной, ну как есть сосед мой по лавке. Но тот вроде честной купчина, злодейства за ним незаметно. Вернулся в гостинку, спрашиваю немца того: есть ли у тебя нелюбовь какая с аглицкими купчишками? Есть, говорит, ревность они ко мне имеют, что промеж них решил с Персией торговать, хоть и в Астрахани. Ну, тогда готовься, сказываю, извет на тебя послали, завтра поутру обыск тебе будет.
— Ну и где тут угорские? — Ждан уже рычал.
— Так вот гляжу — с лица спал любечанин, бает, есть у него золото, в список не внесённое, не поменял он его в Новых Холмогорах, да и грамоту на него не получил. Ну, яз ему и молвлю: лишишься ты его, да ещё и казнь какая выйдет. Немец меня просит у себя монету укрыть, яз ему отвечаю: для чего мне сие, а ну как тоже обыщут? Придумали куплю сделать, он мне угорские, яз ему товар с грамоткой провозной, видоков зазвали, по рукам ударили, вроде как в долг он взял. Но с помощи-то как честного навара не получить? Пусть радуется, что всё вместе с головой не потерял.
— Ловок, ах как ловок ты, брат, — Тучков бросился обнимать приказчика. — Княже, вели наградить сего хитреца.
— Конечно, награда ему положена, — меня не оставляли сомнения в легальности такой сделки. — Если б и правда тебя, Семён, обыскали?
— И что? — добродушно удивился Ждан. — Сказал бы, что в заклад по долгу получил, а ежель в этом какое лихое дело, то царю Фёдору Ивановичу пущай пишут, он рассудит. У нас же грамоты есть тарханные и несудимые.
Пользы от этих иммунитетных документов в здешнее время выходило никак не меньше, чем от мигалок и федеральных номеров в моей прошлой жизни.
Дальше пошёл опрос приказчиков, торговавших в Москве и Вологде. Результаты оказались близки, они продали все оброчные продукты, большинство мехов, всю обычную сталь по местной рыночной цене уклада. Высокоуглеродистый металл практически не продался, стоимость мы ему назначили шестикратно дороже обычного. По словам торговцев, оружейники брали на пробу одну-две полосы, но за новой партией никто не пришёл. Возмутился Тучков, лишь когда услышал, что именно принял в оплату части товара приказчик, торговавший в Вологде.
— Ты на что черновую медь взял? — пристал к нему Ждан.
— Дёшево выходило, выгодно, по полтора рубля пуд, — бормотал здоровенный детина.
— Дёшево, — передразнил его казначей. — Это ж ведь медь не чистая. Вот чистая — красная, та ценна, два рубля с лишком стоит, этой же и по сорок пять алтын дорого будет.
— Да ладно. Очистим, — пытался я успокоить дядьку, готового прибить нерадивого торговца.
— С очищения треть её убавится, из трёх гривенок чёрной еле-еле две гривенки красной меди выйдет. Да угля сожжёшь воз. Ладно, так медникам продадим, — махнул рукой Тучков.
