Василий Головачёв - Фантазмы
ФОРС-МАЖОР
Найти «хроноязву» с необходимой временной глубиной — ровно двадцать один год — оказалось труднее, чем он себе представлял. Транспортных средств у Стаса не было никаких, а волхварь перемещал его в слишком широких пределах расстояний, кратных сотням и тысячам километров. Чего-то он все-таки не учитывал при «просачивании» сквозь пространство, подсказать же ему было некому, таким образом, отчаявшийся Стас вынужден был при каждом выходе на поверхность Марса делать многокилометровые вылазки пешим ходом, что в суровых условиях планеты — мороз до минус шестидесяти пяти градусов, почти полное отсутствие воздуха — было делом нелегким даже при меньшей, чем на Земле, силе тяжести.
Станислав устал, хотел есть и пить, но упорно бродил по диким руинованным ландшафтам Красной планеты в поисках ям с мутноватой светящейся водой — такими выглядели вблизи временные воронки, разъедавшие ткань реальности Марса и соединявшие прошлое с настоящим. Просыпавшееся изредка в голове знание, переданное ему инспектором СТАБСа, рекомендовало проверять глубину «хроноязв» дистанционно, не подходя к ним слишком близко, но точность таких проверок при этом снижалась, и Стас приближался к ямам с «водой» как можно ближе, рискуя провалиться в прошлое Марса не на двадцать с лишним лет, а гораздо глубже. Суть же проверки состояла в мысленном погружении в воронку длинного щупа с нанесенными на нем метками лет. Каждая метка, исчезая в «воде», отзывалась в голове Стаса тихим потрескиванием, и надо было до предела напрягать интуитивный слух, чтобы это потрескивание услышать.
Никакой мистики в этом методе определения глубины воронки не было. Стас не просто мысленно опускал в нее щуп, а действительно воздействовал на нее «струной» ментального поля, в то время как подсознание, руководимое эйконалом инбы, обрабатывало полученную информацию и выдавало ответ.
О возвращении в свое время Панов не задумывался, полагая, что об этом у него еще будет время позаботиться. Зато у него было достаточно времени, чтобы поразмышлять о своих случайно приобретенных навыках, включающих в себя ясновидение, проскопию и ретроскопию, которыми он еще не овладел в полной мере. Связь его сознания с колоссальным полем информации инбы существовала, надо было лишь познать законы ее включения для определения уровней понимания, и тогда, Стас в это верил, у него открылись бы удивительные горизонты, о которых пока можно было только мечтать.
И все же он вряд ли нашел бы «хроноязву» с необходимой временной глубиной или в крайнем случае искал бы очень долго, если бы не помощь извне. Хотя кто ему подсказал местонахождение ямы с глубиной в двадцать один земной год, Стас, естественно, не знал. Да и устал настолько, что не хотел даже думать об этом.
Приблизившись к очередной яме с зеленоватой, светящейся изнутри «водой» (никакой воды, конечно же, на поверхности Марса не было и в помине), обнаруженной в развалинах какого-то древнего марсианского города на берегу исчезнувшей реки, Стас увидел плоскую каменную стелу с какими-то письменами, равнодушно скользнул по ней взглядом и вдруг краем сознания определил нечто знакомое в очертаниях вырезанных на стеле знаков. Нехотя вернулся к ней, сосредоточиваясь на восприятии новой информации, и с растущим изумлением и недоверием прочитал надпись на вполне современном русском языке:
«Здесь был комба Антоша. Предупреждаю: «хронотрясина» ограничена горизонтом событий земного тысяча девятьсот девяностого года. Время распада язвы — сто двадцать пять лет. Коррекции не подлежит, я пробовал. Руками не трогать!»
Стас дважды перечитал послание, шевеля губами, засмеялся.
— Здесь был Вася… Надо же!
Голос внутри витасферы звучал глухо, и Стас замолчал. Можно было не верить находке и вообще принять ее за галлюцинацию, тем более что писавший предупреждение явно понимал толк в юморе, что уж совсем не вязалось с обстоятельствами находки человеческих следов на Марсе, однако Станислав предпочел поверить своим ощущениям и почти без раздумий шагнул в яму с «водой».
Падение в глубокую черную шахту казалось вполне реальным, даже дух захватило. Потом на голову Стаса свалилась многотонная каменная глыба. Свет в глазах померк, а когда Панов обрел способность видеть, его ожидал сюрприз.
С первого взгляда ничего вокруг не изменилось, разве что солнце переместилось чуть ниже к горизонту, пейзаж остался тем же: гигантские полуразрушенные временем и катаклизмами пирамиды, трещины, расколовшие плиты набережной и сухое русло реки, фиолетово-сиреневое небо, усыпанное звездами. Но стела…
Станислав мельком посмотрел на каменную плиту с надписью, затем еще раз, более внимательно, и прочитал вслух:
«Я же предупреждал: руками не трогать! Возможен спонтанный переброс реальности! Услышишь, как трещит ткань пространства, беги, дурак!»
Стас прислушался и в самом деле услышал тихие потрескивания, будто по битому стеклу шел человек. Одновременно в воздухе вокруг замерцали, появляясь и пропадая, маленькие голубые звездочки, запахло озоном. Стас понял, что пора бежать на Землю, и с мыслью: «Спасибо, комба Антоша!» — перешел в состояние волхваря.
Очнулся он уже на Земле, в полной темноте, и лишь когда глаза адаптировались к новому освещению, стало понятно, что он оказался ночью в лесу, недалеко от какого-то шоссе: были слышны звуки проносящихся мимо автомобилей. Глубоко вдохнув теплый воздух, Стас поздравил себя с успешным бегством в прошлое (охотники РА так его и не догнали) и направился к дороге. Затем на плечи навалилась безмерная усталость, он остановился, прикинул свои возможности и сел на мягкую подстилку из опавших листьев и сосновых иголок. Судя по температуре воздуха и запахам, здесь царила весна, что вполне устраивало беглеца.
Спать захотелось непреодолимо. Стас прилег, положил голову на какой-то мягкий бугорок и провалился в сон как в омут.
* * *Мягкий бугорок оказался плоским камнем, хотя Стас абсолютно не почувствовал его конфигурации и твердости. Он так и проспал в одной позе несколько часов, ни разу не повернувшись с боку на бок.
Проснулся он часов в семь, если судить по косым лучам встающего солнца, пронизывающим лес, и птичьим трелям, глянул автоматически на часы, показывающие два часа неизвестно чего, потрогал выросшую за двое суток щетину на щеках и отправился искать хоть какой-то водоем, чтобы умыться и прополоскать рот. Затем решительно зашагал к ожившему шоссе.
Ему повезло: водитель маленького старого автобуса марки «ПАЗ» остановил свой видавший виды лимузин, и Стас доехал до Балашихи. Оказалось, что шоссе это — Горьковское, соединяющее Нижний Новгород с Москвой, а волхварь перенес его с Марса в лес под Старую Купавну. И еще Стасу удалось выяснить, что на Земле он появился аккурат двадцать третьего мая тысяча девятьсот девяностого года, хотя сосед по автобусу и посмотрел на него с подозрением, мол, допился мужик, что не помнит ничего. Таким образом, ему теперь оставалось отыскать вотчину Дарьи и добиться того, чтобы она не погибла в шестилетнем возрасте. Правда, как это сделать одному, без средств к существованию, без оружия и спецснаряжения, он еще не представлял.
До Москвы он доехал на электричке, естественно, без билета, затем прямо на вокзале продал свои часы фирмы «Касио», побрился в парикмахерской, приобрел жетоны на метро и направился на Сухаревскую площадь, где жила мама. Идея — проникнуть в квартиру родителей, переодеться, одолжить у отца денег — была единственно правильной. Только имея гарантированное убежище и базу, можно было начать поиск возможностей спасти Дарью.
Прошлое свое Стас помнил достаточно хорошо. В девяностом году ему исполнилось девять лет и он ходил в третий класс средней школы в Костянском переулке, недалеко от дома. Из школы его обычно забирала бабушка и вела к себе, она жила в трех кварталах от школы и от дома родителей Стаса, на улице Трубной. А вечером приходили мама или отец и уводили сына домой делать уроки.
В принципе можно было сразу идти к себе домой, то есть туда, где он прожил с родителями восемнадцать лет, практически не рискуя столкнуться с родителями, но не хотелось ломать дверь или открывать ее с помощью отмычки, поэтому после недолгих размышлений Стас направился к школе, уточняя в уме сложившийся план действий. У отца была родня в Ханты-Мансийске, какие-то троюродные дядьки и тетки, можно было представиться кем-нибудь из них в надежде на то, что бабушка не знает всех родственников зятя (этот прием показался Стасу наиболее простым и эффективным), а потом попросить у нее ключи от квартиры Пановых.
Он успел в школу как раз к последнему звонку и с поднявшимся в душе волнением подошел к двери третьего «В» класса, где учился девятилетний Стас Панов, то есть — он сам двадцать один год назад. Прозвучал звонок, через минуту из двери класса вывалилась орава ребятишек — и среди них лопоухий, чубатый, худенький, светлоголовый мальчишка Стас Панов со сбившимся набок пионерским галстуком. Наткнувшись на незнакомого дядю, он с удивлением вскинул на него светло-серые глаза, помчался было дальше, размахивая портфелем, но что-то, видать, поразило его в выражении лица Панова, он остановился и оглянулся, силясь сообразить, кто этот высокий дядя, разглядывающий его с застывшей на губах улыбкой.
