Дмитрий Беразинский - Задолго до Истмата
Нынешним вечером Инга подняла вопрос о женском образовании. До сих пор на Руси слыхом не слыхивали о женских школах и семинариях. Огромадная в своей инертности страна должна была буквально всколыхнуться, чтобы на заседании Сената одобрили «Положение о женских начальных школах». До такого еще не додумались в просвещенной Европе, а Софья уже тихонько готовила почву. И, как ей казалось, таким поводом могла бы стать война со шведами. Царица не отличалась банальной легкомысленностью, но столь сильна была ее вера в своих спасителей, что даже война с извечным противником нынче не казалась ей чем-то из ряда вон выходящим.
Заседание «женсовета» продолжалось. Настя издалека завела разговор о судьбе байстрюков — проблема воистину всероссийского масштаба. Несмотря на кажущуюся строгость нравов, молодые и в возрасте, девушки и женщины продолжали внеплановое производство потомства, не ведающего отцов. Причем строгость нравов приводила к тому, что это самое байстрючное потомство лишалось и матери — опасаясь позора, молодицы подкидывали новорожденных, проявляя чудеса сметки.
— Ясен перец! — хмыкнула Татьяна де Лаваль. — А я-то, грешная, думала, что выражения типа «в капусте нашли», «аист принес», «с дуба свалился» — это анахронизмы без предпосылок, навроде Деда Мороза...
— «С дуба свалился» — это не из той оперы! — поправила подругу Инга. — А Деды Морозы детей тоже приносят. Видела.
— Что за нравы? — возмутилась Евдокия. — У нас никто бы не отвернулся от брюхатой бабы. Мальца всей слободой бы воспитывали! А если верить мужикам, то этот мир опережает нас во времени на пять сотен лет!
— Во времени, но не в развитии! — печально вздохнула царица. — Вон мой байстрюк ногами пинается! И отец есть, но байстрюком родится! Проклятые богословы — издумали учение учинить, согласно коему баба — существо низшее!
Инга не дала обронить Евдокии следующую фразу.
— Дуня! — укоризненно сказала она. — Вы там у себя еще не настолько отравлены христианством, слишком еще язычество дает о себе знать. Люди еще не настолько цивилизованны, чтобы поворачиваться задницами к чужому горю...
— Стой, подруга! — отложила в сторону пяльцы царица. — Я эти слова записать должна!
— Для чего? — удивилась Инга.
— Для гиштории! — помпезно заявила Софья. — Есть у вас дар, люди мои, объяснять самые сложные понятия так, что даже дурень разумеет. Я вот надысь сестренке Катюхе сон рассказывала, так не смогла объяснить дурехе, что такое автомобиль.
Низким голосом засмеялась Анжела. В пении она участия не принимала из-за полного отсутствия слуха, но голос поистине имела чарующий. Наперекатывавшись вволю, она сказала:
— Тут нашего генерала спросить надобно было. Он бы сказал что-нибудь вроде: «Женщина! Автомобиль — это совокупность железячек и деревяшек, передвигающихся своим ходом без помощи тягловой и божественной сил!»
— Как же, помню! — засмеялась и Инга. — Ваш генерал физику изучал по автомату Калашникова, а химию — по самогонному аппарату. Анжела, а у него же высшее образование, если я не ошибаюсь?
— «Черный» диплом журфака, — ответила Анжела, — с пятого курса умудрился в армию загреметь. Мы оба универ оканчивали: я — биофак, а они журналистом быть желали. Кое-что нам читали синхронно, ну, ту же политологию. Готовимся к экзамену — он мне сложные места объясняет. Идем сдавать: я сдала, он — нет. Как вам это нравится?
— А отчего генерал Волков содрал с мундира золотые пуговицы и велел пришить серебряные? — спросил кто-то.
— Говорит, серебряные легче, — пожала плечами старшая жена, — а может, сглазу боится. Какой-то шальной в последнее время стал: часто ужинают у нас с преподобным Афанасием, выпивают, конечно... икону Пресвятой Богородицы в гостиной повесил. Может, в монахи решил податься на старости лет?
Настя негодующе фыркнула, а Софья сделала очередную пометку в мозгу насчет своего советника по прогрессу. Инга буркнула, что икону святого Владимира повесил недавно и Иннокентий и что иконы — это не повод для беспокойства, а вовсе наоборот. Софья собиралась что-то возразить Анжеле, но тут младенец повернулся в чреве с таким изощренным садизмом, что царице стало плохо. Увидав это, весь «Орден Святого Луки» переполошился. Настя с Дуней поспешили на помощь государыне, Инга побежала кликнуть мамок, а остальные потихоньку покинули приемную.
— Слышь, Настена! — сквозь плотно сжатые от боли губы поинтересовалась Софья. — Долго он мучить меня будет? Ведь сил нету моих!
— Придется терпеть, Софья Алексеевна! — ласково сказала врач. — Вы ведь так хотите стать матерью!
При упоминании о радостях материнства лицо царицы прояснилось, но ненадолго. В светлицу заявился царский лекарь — герр Кауфман. Строго посмотрев на посторонних, он велел им выметаться.
— Пшел прочь! — сказала Софья. — Меня Настя осмотрит. Опять шмоньку нюхать полезет, черт заморский! По запаху болезнь определяет, мать его!
— Фаши фарфарские методы не годятся... Ихь бин обер-медикус даст Дрезден университат... Унд гольд дипломен[6]...
— Вали на хрен со своим дипломом! — разъярилась государыня. — Настя младенца на пять кило приняла однажды, а ты бы издох от запаха единого! Прочь!
Проворчав свое традиционное «фефлюхтен», немец покинул царские покои крайне недовольный.
Глава 14. Гея. 1702
Странная война (начало)
Уж близился август, крестьяне в селах точили серпы и косы, а армия шведского короля все еще не достигла западных границ земли русской. Русские лазутчики, сидевшие на березах и наблюдавшие за войском Карла, потихоньку обрастали бородами, становясь похожими на леших из сказки, а этот «поганый круль» и не помышлял о нападении на Софийск. Впервые в жизни Карл решил выждать и потрепать противнику нервы.
— Молниеносная война хороша, когда нападение производится внезапно, — говорил он своим генералам, отложив в сторону томик «Записок» Цезаря, — а когда о наших планах знает половина Европы, следует применить иной маневр. Пипер, что там доносит ваша разведка?
Премьер-министр вздрогнул и сконфуженно посмотрел на короля.
— Прошу прощения, ваше величество, но ни один из моих лазутчиков не вернулся. Покинувшие пределы лагеря трое моих самых надежных людей попросту пропали.
Карл удивленно наклонил голову.
— Даже так? А дозор посылать не пробовали?
Пипер еще больше, чем Карл, не любил, когда с ним обращаются точно с новорожденным. Судьба дозора была и вовсе смешная: их ограбили лесные разбойники, забрав деньги, вооружение и лошадей. Десяток бородатых мужиков с дубинами, проявив изрядную сноровку, расправились с двумя десятками драгун. Поручику Мирбаху проломили череп и тоже утащили с собой.
— Странные какие-то разбойники, вы не находите, господа? — задал вопрос Карл генералам Реншильду и Шлиппенбаху. — Командира над дозором уволокли... Зачем?
— Очевидно, ваше величество, чтобы выкуп потребовать, — предположил Реншильд.
— Выкуп? Хм! С меня, что ли? — Король уселся за стол и подпер ладонью не знавшую пока бритвы щеку. — Что говорят эти бездельники? Как могли невооруженные мужики победить взвод моих солдат?
Пипер смущенно кашлянул.
— Ваше величество, они девку голую к дереву привязали... так наши балбесы так спешили ее отвязать, что ружья побросали. Тут их разбойники и схватили.
— А что девка? — полюбопытствовал Реншильд.
— Куклой оказалась, — хмыкнул Пипер.
Шлиппенбах громко высморкался. Как всегда, при разговоре о бабах у него начинался насморк. Король шутил, что это первый звоночек старости. Реншильд почему-то вспомнил о подхваченной три года назад гонорее и скривился, как от боли. Нехорошо. Такие воспоминания отравляют душу.
— Карл, — обратился король к графу Пиперу, — пишите депешу Дальбергу. Пусть исхитряется как хочет, но еще месяц он нас должен кормить. Напишите, что под этими горами продуктов и фуража лежит его баронский титул. И если проклятая чума не перекинется в Ригу, быть нам у врат русской столицы в середине августа.
Поручика Мирбаха взяли в плен ревенанты Красса. Череп ему никто не ломал — такая задача перед «спецназом» не ставилась. Вывалившему буркалы на голую бабу поручику звезданули по черепу резиновой палкой и оперативно доставили его генералу Басманову.
На допросе пленный не стал запираться и сообщил, что король Карл намерен стоять лагерем под Венденом, пока ему из Ревеля не доставят дополнительные пушки и заряды к ним. Он не врал — видно, именно такую «легенду» скормили армии шведские генералы. Русские генералы сделали вид, что поверили. Пленному дали бумагу и чернила, велев писать письмо командиру своего полка. Выкуп за поручика был затребован в пятьдесят червонцев. Совершать процедуру обмена должен был капитан Алексей Бровкин — его, раскаявшегося, царица вновь приняла на службу. Иван Бровкин, однако, перед этим долго стучал лбом в двери различных инстанций.
