Андрей Семенов - Иное решение
Начиналось все легко и празднично, как во Франции. Русские будто нарочно расположили свои аэродромы близко к границе, чтобы их удобнее было бомбить. «Юнкерсы» в щепки разнесли эти аэродромы, специально поставленные под удар, в первые же часы кампании. И снова господство в воздухе было завоевано легко и прочно. Уцелевшие после бомбежек самолеты русских сбивались «мессершмиттами», «сталинские соколы» горели и утыкались носами в землю. Через восемь дней после начала кампании на Востоке «Рихтгофен» перебазировался на аэродром под Львовом. Местные жители, еще два года назад бывшие гражданами Польши и успевшие за столь короткий срок претерпеть от большевиков, встречали немцев как освободителей, с хлебом-солью на вышитых рушниках. Они активно выдавали евреев и коммунистов, которых едва успевали вешать. Львов украсился виселицами. В начале июля 1941 года Конраду и его товарищам война на Востоке казалась увеселительной прогулкой. Пусть не такой приятной, как во Франции, но все солдаты и офицеры были уверены, что через месяц-другой они пройдутся по покоренной Москве. Самые расторопные добывали карты Украины и намечали деревни для своих будущих поместий.
Под Смоленском русские бросались в бой с особым ожесточением. Их самолеты горели, а летчики гибли десятками, но это не останавливало уцелевших, а, казалось, только прибавляло им сил и решимости. Русские шли на таран и в лобовую атаку, если имелась малейшая возможность это сделать. Пройдя без потерь польскую и французскую кампании, за два месяца сражений под Смоленском эскадрилья «Рихтгофен» потеряла шесть пилотов. У некоторых асов стали заметно сдавать нервы.
Да, у немцев опыта ведения воздушного боя было гораздо больше, чем у русских, и «мессершмитт» многократно превосходил по своим характеристикам русские И-16, И-153 и даже МиГ и ЛаГГ. Конрад сбивал русских так же, как сбивал до этого французов, поляков, испанских республиканцев. Но чем больше он сбивал русских, тем труднее становилось это делать. Уступая немцам в качестве техники и хуже владея ею, они превосходили их боевым духом, своим стремлением умереть, но захватить при этом с собой на тот свет хоть одного врага. Летное же мастерство русских росло день ото дня. Те их пилоты, которых не успевали сбить в первый месяц боев, уверенно становились на крыло и больше не представляли из себя легкую мишень, а, наоборот, сами превращались в искусных и жестоких охотников.
За смоленское сражение фон Гетц был награжден Рыцарским Железным крестом. В октябре ему было присвоено звание оберст-лейтенанта. Повышение в звании, разумеется, обрадовало Конрада, как и всякого военного, но кресту он рад не был. Слишком дорогой ценой он достался. Эти два месяца под Смоленском фон Гетц целыми днями находился в воздухе, совершая по восемь и больше боевых вылетов подряд. Под крыльями своего «мессершмитта» он видел поля сражений, заваленные трупами и разбитой техникой, видел, что натиск на Восток дается ценой большой крови и огромных потерь для обеих сторон. Нет, он не разочаровался в Гитлере и нацистах и по-прежнему считал, что нация находится на единственно верном пути. Но это было начало отрезвления после сладкого хмеля побед в Европе.
Русские, отчаянно бесстрашные в Смоленском сражении, под Москвой совсем осатанели. На вооружение к ним стали поступать во все больших количествах МиГи и ЛаГГи, и закалившиеся в трехмесячных боях советские летчики-истребители бросались в бой за свою столицу с мужеством обреченных. Птенцы оперились. У них стали отрастать стальные когти. В конце ноября фон Гетца сбили.
Это случилось в конце по-зимнему короткого дня. С утра они сопровождали бомбардировщики, потом прикрывали штурмовики. Не успели приземлиться, как служба оповещения сообщила, что со стороны русских идут штурмовики под прикрытием истребителей. Конраду уже приходилось иметь дело с русскими Ил-2. «Бетонный самолет» – так его прозвали в люфтваффе. Весь боекомплект в него всадишь, прежде чем собьешь. Поразительно живучая машина.
Механики еле успели долить топливо в баки, а оружейники за недостатком времени поменяли ленты только у пулеметов, как была дана команда «на взлет!». Пушка истребителя осталась почти без снарядов.
Решено было атаковать двумя группами – основной и прикрывающей. Основная атаковала штурмовики, а прикрывающая должна была связать боем истребители русских. Конрад вел вторую группу. Истребители русских от штурмовиков они «отклеили» быстро. Зашли от солнца, атаковали, завертелась карусель. Прежде чем расстрелять остатки боекомплекта, Конрад успел поджечь один ЛаГГ. Тот, качнув крыльями, уронил нос и устремился к земле. И тут сказалась усталость. Желая уйти от преследования, Конрад заложил вираж круче, чем следовало при данных обстоятельствах, и скорость резко упала. На какую-то долю секунды «мессершмитт» завис в воздухе, и тут же Конрад почувствовал острую боль в ноге. Пилот русского ЛаГГа поймал в прицел «мессершмитт» фон Гетца и прошил его длинной очередью из всех пулеметов. Из-под комбинезона потек ручеек крови. Пули прошли насквозь и задели кость. Во рту Конрада появился какой-то противный привкус, стала надвигаться неприятная слабость. Мотор несколько раз чихнул, заскрежетал, издал какой-то сиплый звук и заглох. Пропеллер вертелся теперь только от потока встречного воздуха, как флюгер. Самолет стал вворачиваться в штопор. Конрад сорвал фонарь остекления кабины и вывалился из падающего самолета.
Так как звено вылетало на перехват, а не на сопровождение, то бой происходил над территорией, занятой вермахтом. Конрад приземлился на парашюте уже почти без сознания от потери крови, пехотинцы подобрали его и немедленно отправили в госпиталь.
И все-таки ему повезло! Через несколько дней, пятого декабря, Красная армия перешла в контрнаступление под Москвой. Русские танки и пехота прорвали немецкую линию обороны и обрушили сокрушительный удар на измотанные и обескровленные германские войска. Наступление было настолько неожиданным и таким стремительным, что многие сослуживцы фон Гетца попали в плен. На перепаханном снарядами аэродроме варили кашу русские пехотинцы.
Немцы отступали, оставляя боевую технику, повозки, артиллерию, раненых и ослабевших.
* * *Под Москвой немцев удалось на время остановить, но не разбить наголову. Война продлится еще три с половиной года. Слишком крепким был удар гитлеровцев и велика сила его инерции. Советское военно-политическое руководство оказалось неготовым к ведению воины в новых условиях. Более того, Буденному, Ворошилову, Тимошенко и Жукову как начальнику Генерального штаба не хватало военно-теоретической подготовки, не говоря уже об уровне общей культуры. Люди, оказавшиеся летом 1941 года во главе Красной армии, не имели опыта командования крупными войсковыми массами, представления об организации взаимодействия родов войск, об организации подвижной обороны. Их взгляды и предложенная ими военная доктрина – «бить врага на его территории и окончить войну малой кровью» – были устаревшими и не соответствовали требованиям современной вооруженной борьбы. И здесь я вынужден согласиться со Штейном. Невозможно вахмистра научить командовать армией. На какую угодно ступеньку его поставь, какими угодно звездами его обвешай, все равно от него будет заметно нести солдатским сортиром. Этот запах с годами не выветривается. Культура – она впитывается с пеленок, начинается с умения пользоваться ножом и вилкой и не сморкаться в скатерть. С возрастом культура поведения переходит в культуру мышления, то есть в способность мыслить, оперируя крупными категориями, отбрасывая ложные посылки и приходя к верным выводам и решениям.
И не надо валить все на Сталина. Один человек физически не в состоянии руководить государством и вникнуть во все вопросы, даже такие важные, как развертывание армий прикрытия. План развертывания составляет Генеральный штаб. 22 июня 1941 года им руководил Георгий Константинович Жуков, будущий маршал, четырежды Герой Советского Союза и кавалер двух орденов «Победа». Он полгода стоял во главе Генерального штаба до начала войны. Планы развертывания армий прикрытия были ему известны еще до его назначения на должность начальника Генерального штаба. Полгода – срок достаточный для того, чтобы внести в неверные планы свои коррективы или даже вовсе поменять их и расположить войска по-иному, так, чтобы они не попали под удар и не были смяты в первые же часы вторжения. Но историю пишут победители. Они же выдумывают объяснения и оправдания задним числом. Им же устанавливают памятники в Москве. На той самой лошади, на которой они принимали парад.
Я же события первых четырех месяцев Великой Отечественной войны назову КАТАСТРОФОЙ^.
В 1941 году под Киевом попало в окружение свыше шестисот тысяч солдат и офицеров! Под Вязьмой – свыше полумиллиона! Встречаются такие объяснения историков: «Да, они были окружены и погибли, но позволили выиграть время для организации обороны». Я продолжу эту мысль и спрошу: а сколько сил СС потребовалось для их конвоя и охраны? Лагерь, в котором находились двадцать тысяч советских военнопленных, поди, человек сто охраняли, вряд ли больше. Это отвлекало их от фронта.
