Михаил Ланцов - Русский медведь. Цесаревич

— Войска, подготовленные для высадки на берег с кораблей?

— Именно.

— Но ведь там… о Боже! Поняла! Это… это безумие! Потрясающее безумие… Ты поможешь мне уговорить? Я тоже хочу летать!

— В этом нет необходимости. Подняться на шаре мы с тобой и так можем.

— А прыгнуть вот так же? — Спросила, с совершенно восхищенным взглядом Татьяна.

— Не спеши. Я знаю, что подъем на высоту не все хорошо выдерживают. Некоторым становится плохо. Но если ты нормально высоту перенесешь, то мы вместе пойдем к нему и заявим, что не хотим отставать от него в столь зрелищных вещах. — Произнесла Анна и тут оказалась в объятьях царицы, явно расчувствовавшейся от столь необычного зрелища. Ведь до этого момента она как‑то и не воспринимала всерьез воздушные шары, полагая их развлечением в духе воздушных змеев. Баловством. И только сейчас, увидев, как лихо ее супруг приземлился и управлялся с парашютом, по–настоящему прониклась идеей освоения воздушного пространства.

Глава 6

Василий Иванович приехал в Москву из Иркутска для выправления бумаг о вступлении в Торгово–Промышленную палату. Впервые со времен Алексея Михайловича. А потому только сейчас смог увидеть то, как изменился город. В сущности, первое приятное удивление началось еще в Уфе, откуда начиналось шоссе с твердым покрытием. Да не обрывалось, а тянулось дальше в сторону Кургана, отмеряя столбиками километры от Москвы.

— Дивно, — соглашался тогда с ним его брат, с интересом рассматривающий опорный форт, к которому они подъезжали. — И вышка чудна. Зачем такая большая? Вон как взгромоздились.

— А ты погляди туда, — указал рукой Василий в сторону видневшейся вдали такой же каланчи.

— Вот оно что… — покачал головой брат.

— Да. Для сигналов каких они приспособлены. Хотя, как они это делают, не очень понятно. — Но в этот момент на дальней вышке, стали вспыхивать едва видные огоньки, сливавшиеся во что‑то одно. А потом послышалось шевеление и с ближайшей.

В общем, «залипли» Василий с братом в том первом опорном форте очень основательно — аж на целых три дня, все выспрашивая и узнавая. Понравилось им все. Порадовало. Особенно возможность быстро передавать важные сведения на огромные расстояния.

Следующим приятным удивлением стали мосты, что шли по всему ходу дороги. Крепкие, каменные, добротные и толково спроектированные. Таким были не страшны ни тяжелые повозки, ни гниль, ни ледоход. Особенно поразил Василия большой каменный мост через Волгу, что стоял у Нижнего Новгорода. Могучие быки. Массивные, крепкие перекрытия пролетов.

— Послушай, служивый, — обратился купец к сержанту дежурного патруля, проходящего по мосту. — А давно ли мост стоит?

— Так почитай года два как. Но говорят, что лет через десять переделывать станут. Вон, — махнул он рукой на другой берег, — уже работы идут. Сказывают, что дорогу подводят, дабы тяжелые грузы не переть в гору.

— Да ведь и тут небольшой уклон. Что, из‑за этой мелочи новый мост ставить?

— Этот низенький. Слыхал я, что он временный. Уж больно требовалось дорогу провести дальше. А тот ставят основательно. На века. Сказывают, что и выше вдвое станет, давая свободный проход парусным судам. И куда как крепче да шире раза в четыре.

— Зачем же тут такой большой мост? — Удивился купец.

— Э–э–э–х, — махнул рукой сержант. — Вроде и уважаемый человек, а таких вещей не знаешь. Царь‑то наш считает эту дорогу, словно становую жилу, прохватывающую всю Россию, важнейшей задачей. Вокруг нее и города станут, и торговля. Уже сейчас поселенцы на восток потянулись. Жидко пока. Но то ли еще будет! Да и торговля сейчас как идет? Повозками. А ты же поди про паровой движитель и не слышал. В Москве таких уже несколько десятков работает.

— Паровой движитель?

— Механизм такой. Железка большая с топкой. В нее дрова закидываешь, они горят, а железяка сама чего‑то там крутит.

— А ты такой видел сам?

— Разок взглянуть удалось. На фабрике ткацкой тогда служил. Ну и… Поначалу‑то кажется, будто дьявольская механизма, а потом ничего, успокаиваешься. Ведь чего такого? Кормишь железный котел земляным углем там или горючей землей, а он в благодарность за тебя какое колесо вертит. Почитай, что живое. А мастера, что его обихаживают, так и вообще иногда уважительно и почтительно с такой механизмой беседу держат. Опять же, работает весь год без отдыха, а водяные мельницы от ледохода до ледостава.

— Не слышал, такую приспособу купить можно?

— Того не знаю. Их все царь наш для своих нужд делает. Лучше с теми, кто рядом дела ведут побеседовать. Но так вот. Сказывают, что хотят эту механизму на колеса поставить, чтобы за один раз она тянула не одну телегу малую, а целую вереницу куда более тяжелых. Вот под то и строят мост. И выше, и крепче, и вход на него ровнее — как проедешь на ту сторону, увидишь ту насыпь, уходящую натуральным хребтом вдаль…

Но вот, наконец, и Москва. Василий смотрел во все глаза и не мог поверить… Большая, широкая лента шоссе без сужений и особых искривлений плавно входила в город, устремляясь к его центру и, пересекаясь там с такой же полосой, уходила куда‑то на запад — в сторону Смоленска.

Москва ударно перестраивалась. Вдали виднелся монументальный массив будущего кафедрального собора России, который уже был завершен в целом и отделывался, возвышаясь маковкой купола на две сотни метров. Учитывая «рост» столицы в один–два этажа этого мастодонта было видно практически отовсюду. А ведь это еще не установили крест, который планировал отвоевать еще три десятка метров. Огромный, колоссальный, невероятный — вот какие эпитеты посещали любого, кто видел этот собор. Особенно, когда он входил на соборную площадь перед ним, уже укрытую аккуратными кирпичиками мрамора и стремительно обрастающую настоящим архитектурным ансамблем. Не говоря уже о том, что эта площадь была самой большой в Европе и мире. Полтора квадратных километра!

Василий стоял на ней и медленно собирался с мыслями.

«Как же все поменялось… вон и так, кроме всего прочего, улочки, мощенные трамбованным щебнем, да домики кирпичные становятся один к одному. Деревянная Москва стремительно уходит в прошлое…»

— Невероятно, — рядом произнес брат. — Своими глазами не увидел бы — не поверил.

— Да уж… Ладно, пошли в палату представляться. Говорят, что они пока в простом кирпичном домике ютятся.

— Если все так пойдет, то это ненадолго… — усмехнулся Андрей. — Экий размах. И откуда у царя деньги на всю эту красоту?

— Так ты что, забыл, кто возглавляет золотую сотню палаты? У царя свои заводы, мануфактуры, как их, фабрики, мастерские и немало. Нитяное производство, тканевое, доски, брусья, фанера, стекло листовое, фарфор, кирпичные дела, железоварни и могучие прокатные станы… и многое другое. Так же он владеет дорогами и всеми опорными фортами, а в каждом фактория, почта, телеграф. Держит большую торговлю с голландцами и французами, которая только с листового стекла да серебряной стали дает возможность закупать за границей все, что ему угодно. Доходы у него такие, что никто не может даже подступиться! Почитай лучшая половина золотой сотни едва–едва с ним может сравниться, вместе взятая. Да еще и банк этот. Да приданое, что ему поляки за девицу свою отсыпали. Если так пойдет, то он всю Москву в мрамор одеть сможет и позолотой украсить.

— А ведь совсем юный… и откуда такая хватка?

— Кто же его знает? Да нам то и не важно. Ладно, поехали, а то застоялись.

Но едва Василий с братом отъехали на наемной пролетке от Соборной площади, как наткнулись на новое диво — по земле шли четыре нитки железных брусков непривычной формы, по двум из которых катилась, ведомая крепкой лошадью странная повозка. Что‑то вроде очень большого фургона, но с окнами и сиденьями. Причем она была буквально забита обывателями, ехавшими сидя и стоя в проходах куда‑то по своим делам.

— Что это? — Спросили братья у извозчика.

— Конка. Проезд стоит всего одну векшу. Зато можно быстро добраться из одного конца города в другой. Но сами видите — не протолкнуться. Все очень тесно. Да и на пролетке быстрее. И много удобнее.

— И так всегда?

— Забито?

— Да.

— Это еще хорошо. Видите — не все проходы забиты. Обычно — не протолкнуться. Ведь извозчика брать намного дороже. Говорят, что эту на пробу пустили. Только четыре экипажа ходят по одной дороге. В будущем, если царь решит, то проложат новые железные дороги, — прохожий кивнул на нитки металлических брусков, — да экипажей добавят. Пока четыре едва–едва справляются.

Месяц прошел незаметно для иркутских купцов. Они выправили бумаги, получив удостоверения с очередным чудом — фотографией[48]. Заодно и удостоверение личности — паспорт, тоже снабженный фотографией. Их пока выдавали только самым состоятельным и уважаемым людям, сделав сам факт обладания паспортом привилегией. Да и документ представлял собой не то, что к чему привыкли люди XXI века, а крепкую, небольшую книжицу. Полетали на воздушном шаре. Покатались на конке. Посетили несколько заводов и фабрик. Монетный двор. Понаблюдали за полетом дельтаплана на Воробьевых горах. Обзавелись новыми связями. Закупили много книг. Пишущих принадлежностей, включая новомодные стальные перья и десять литров петровских чернил[49].