Зубных дел мастер - Анатолий Федорович Дроздов
Их разговор случился в августе, а в конце июля Кир взял две недели отпуска и съездил к матери в деревню. Помог ей по хозяйству, дал денег.
— Навошто? — удивилась мать. — Я зарабляю.
— Н-на д-дрова, — ответил Кир. — Найдешь еще к-кого к-картошку в-выбрать. Я н-не с-смогу п-помочь — в М-москву уеду.
— Табе нужней — на кааперативную кватэру.
— У м-меня ч-четыре т-тысячи н-на к-книжке.
— Ты стольки зарабляешь?
Он кивнул.
— Святая Богородица! — перекрестилась мать. — Спасибо за твою милость. Дажыла — сын мати пасабляе.[3] Другие с маток грошы тянуть, а мой дае.
Мать всхлипнула, Кир молча обнял женщину, стал гладить по спине. Ему было тепло и радостно. Ведь эта женщина его любила — искренне и без корысти. В прошлой жизни с ним такого не случалось.
В Москву Кир поехал одетым по последней моде. Ну, для начала в джинсы «Милтонс». Их шили в Индии, купить их в СССР было не просто, но у него имелся блат — работники торговли хотели зубы, как у голливудских звезд. Плюс джинсовая куртка из той же Индии, так называемая «джуда». Две рубашки с коротким рукавом в тон куртке, две футболки, спортивные штаны, кроссовки… Еще коричневые туфли с прорезями, чтоб в жару дышали ступни ног. Все импортное, новое. Вещи Кир сложил в такой же новый чемодан, с которым и отправился в столицу СССР. От Белорусского вокзала до Бульварного кольца он шел пешком по Горького, рассматривая здания вдоль улицы. Массивные, монументальные, они немного походили на застройку центра Минска, но все же были не такими.
И город был другой — немного грязноватый, шумный, суетливый. Здесь все спешили по делам. Свернув направо на бульвар, Кир подошел к кованной ограде, за которой наблюдался скверик, а дальше — здание с колоннами. Как подсказал ему повстречавшийся пенсионер, здесь и находился Литературный институт.
Приемная комиссия располагалась не в здании с колоннами, а в двухэтажном флигеле слева. Кир предъявил там паспорт, вызов на экзамены и получил направление для поселения в общежитие.
— Заплатите в кассу рубль тридцать, — сообщила секретарь, — чек вместе направлением отдадите коменданту. Доехать можно на троллейбусе…
Кир и доехал. Семиэтажное здание по улице Добролюбова впечатляло своей монументальностью. Не бедная организация — Союз писателей, такое общежитие отгрохали! Зайдя, он отыскал в нем коменданта, немолодую, сухонькую женщину.
— Куда ж вас поселить? — она задумалась. — Вы прибыли немного рано: абитуриенты, которые на дневное поступали, пока что не разъехались. Ладно, есть комната. Но там поэт, не поступивший в институт пока что задержался — запил. Но вы беспокойтесь — он не буйный.
«Попал», — подумал Кир, но делать нечего — отправился за комендантшей. На лифте они поднялись на шестой этаж, широким коридором прошли до нужной комнаты.
— Здесь кухня, — объясняла по дороге комендантша. — Там дальше — туалеты. Душ в цоколе. У нас тут все красиво — отремонтировали к Олимпиаде.[4] Все поменяли, даже койки.
Открыв дверь в комнату, она впустила первым Кира.
— Вон он, лежит, — сказала, указав на койку, где на матрасе без постельного белья и одеяла спал молодой мужчина. — Талантливый поэт, но сильно пьющий. Проходит конкурс третий год подряд, но сдать экзамены не успевает — в запой срывается. Ректорат решил, что больше вызывать его не будут.[5] Уехать — денег нет. Друзья ему билет купили, он сдал его обратно в кассу, а деньги пропил. Мне обещали, что вечером его посадят в поезд, отдав билет проводнику. Тогда уж не пропьет. Вы случаем не поэт?
— П-прозаик.
— Такой молоденький и пишет прозу? — удивилась комендантша. — А дневное почему не поступали?
— Н-на с-стипендию н-не п-проживу.
— Родители разве не помогут?
— Я с-сирота, — ответил Кир.
— А кем работаете?
— З-зубной т-техник.
— Тогда понятно, — женщина кивнула. — Смотрю, одетый модно и явно при деньгах. Зубные техники не бедные. Я к вам подселю прозаиков, а то поэты беспокойные и шумные. Напьются — и давай читать свои стихи. Им ночь, не ночь…
Кровать Кир выбрал у окна. Засунув чемодан под койку, принес постельное белье и одеяло, взяв их у кастелянши. Застелил кровать и стал рассматривать комнату. Просторная, большая, с высоким потолком. У входа встроены шкафы в простенке. Тот, что слева, для одежды, а справа — для посуды и продуктов. В последнем обнаружилась сковорода на ручке, кастрюля, чайник, ложки, вилки и тарелки. Еще эмалированные кружки… Приборы алюминиевые, посуда — из дешевых, которую воровать никто не станет. Но хоть такая есть. В комнате — четыре койки. Перед окном — стол со стульями, последних было два. Стол больше, чем в общежитии в Минске. Кир подошел к нему и заметил с краю флакон с какой-то темной жидкостью. Взяв, посмотрел на этикетку. Ополаскиватель для волос — хна на спиртовом растворе. Забыли, что ли?
Пожав плечами, он вернул флакон на место и отошел к своей кровати. Из чемодана вытащил колбасу и хлеб, нарезал складничком на бутерброды. Открыл бутылку с газированной водой и, не спеша, перекусил. Тем временем очнулся алкоголик. Чуть приподнявшись, он рукой пошарил по столу и взял с него флакон. Поднес его к глазам.
— А ты… — он посмотрел на Кира и осклабился. — Хороший человек — не выпил…
Дальнейшее повергло Кира в ужас. Поэт скрутил с флакона пробку и вылил содержимое в рот. Как можно это пить⁈ Но алкоголик только крякнул, встал и, пошатываясь, вышел. Кир выпил газировки, взял сумку для продуктов и двинул следом. Дверь комнаты закрыл на ключ, который получил от комендантши. Поэт пусть отправляется на хрен! Такой сосед ему не нужен. Есть у него друзья? Вот пусть и привечают алкоголика.
Выйдя из общежития, Кир полюбовался на Останкинскую башню, которая возвышалась неподалеку, и отправился осматривать окрестности. Ему тут месяц жить. Он не сомневался, что поступит в институт. В приемной комиссии он поинтересовался конкурсом, услышал, что всего лишь полтора человека на место (на творческий было 32), и успокоился. Такое он преодолеет.
Рядом с общежитием нашелся винный магазин. Водкой в нем не торговали — вином и коньяком. Странно…[6] На улице Руставели Кир обнаружил магазин Останкинского молочного комбината. Купил там плавленых сырков, кусочек твердого, кефир в пакете странной, треугольной формы. В Минске он таких не видел. В булочной взял хлеба, а
