Государь (СИ) - Алексей Иванович Кулаков
— Митя, а что за занятие?
Цокая по каменным плиткам булатным наконечником посоха, молодой мужчина погладил прижавшегося на мгновение к бедру Рычка, и слегка рассеянно ответил любимой сестре, изнывающей от пробудившегося любопытства:
— Великокняжеский суд. Наша Аглая на какого-то пана Глебовича то ли псов натравила, то ли сама его покусала, или же он сам на нее с поясным ножом кинулся… Еще и стража его помяла изрядно. Взывает к справедливости и требует правосудия!
Удивленно вытаращившись на брата, царевна покачала головой, отступила на полшага и тихо пробормотала:
— Ой дура-ак…
Уже на подходе к Тронной зале они почувствовали полыхание чужих эмоций: чужое любопытство и ожидание интересного зрелища переплеталось с настороженностью и расчетом, оттенялось злорадством и слегка смешивалось с самодовольной гордостью — и еще доброй дюжиной иных чувств. Стража возле дверей негромко стукнула подтоками короткий копий о пол, пока особый служка раскрывал перед правителем двери и зычно извещал собравшихся о его явлении:
— Великий князь Литовский, Русский, Жамойский; Государь Московский и иных земель повелитель…
Едва заметно запнувшись, глашатай закончил уже не так торжественно, но по-прежнему громко:
— С царевной Евдокией Иоанновной!
Держа ладонь поверх руки брата, юная хозяйка Большого дворца проплыла мимо скамьи с десятком жадно разглядывающих ее простых шляхтичей-видаков, которых дворцовая стража вежливо пригласила прямо с улиц Вильно. Затем они миновали стулья, кои почтили своими седалищами три члена Пан-Рады, князь Старицкий с княжичем Скопиным-Шуйским и бояричем Захарьиным-Юрьевым, а так же косящиеся друг на друга православный митрополит Киевский Иона и католический епископ Жмудский Петкевич. Ну и наконец — истекающий досадой и опасливой неуверенностью богато наряженый шляхтич лет двадцати пяти, с висящей на перевязи правой рукой. И фонящая виной напополам с волнением ученица Аглая. Внешне абсолютно спокойная, хотя и чуточку бледноватая: но последнее немедля стало исправляться, когда сначала царевна послала ей эмоцию поддержки, а затем и наставник укутал словно бы незримым теплом. Впрочем, только этим он не ограничился: зеленоглазая брюнетка едва сдержала удивление, внезапно почувствовав, как у стоящего неподалеку от нее обидчика быстро меняется настроение. Когда они встретились в Тронной зале, про Глебовича и без всякой эмпатии можно было сказать, что он исходил недовольством, явно жалея о поднятом сгоряча шуме и требовании великокняжеского суда. Затем родовитый пан напряженно размышлял, как бы выкрутиться из произошедшего с минимумом потерь… И вот теперь опаска и желание все как-то сгладить и договориться, начали сменяться на праведный гнев и оскорбленное негодование. Слишком быстро, и слишком ярко: но куда больше Аглаю занимало то обстоятельство, что все это она смогла уловить с поднятым, и казалось надежно отгораживающим ее от чужих эмоций щитом на разуме.
Меж тем, усевшись на свой новый трон, и мимолетно оценив, насколько же он удобнее прежнего, молодой правитель благожелательно улыбнулся — вот только подданные почему-то отнесли это на свой счет. Все больше распаляющийся истец едва дотерпел, пока царевна усядется на нарядный стул по левую руку от брата-правителя, и резко подался вперед — с тем, чтобы попятиться обратно от разом оскаливших клыки меделянов. Нервно дернув головой при виде их дружелюбных «улыбок», пан Глебович оглянулся на членов Пан-Рады, покосился на дворцовую стражу и решительно провозгласил:
— Я требую справедливости!
Как бы в удивлении склонив голову к плечу, Дмитрий мягко переспросил:
— Требуешь?
— Э-э-кхм. Прошу твоего суда, Великий князь!
Вновь одарив присутствующих благожелательной улыбкой, хозяин Большого дворца утвердил:
— Он будет явлен. Владыко Иона, прошу, благослови нас.
Пока архипастырь Великого княжества читал молитву и творил крестные знамения, в зал внесли подставку, на которой лежал небольшой крест из дерева; затем возле Глебовича и Гуреевой появились короткие и предельно простые лавки, позади которых встало по два дюжих стражника с короткими дубинками, обмотанными толстыми веревками. Сидящие за небольшими столиками писцы торопливо проверяли доверенные им чернильные ручки со стальными перьями, шелестели стопками бумажных листов и на всякий случай очиняли взятые про запас гусиные перья…
— Каждый природный государь есть прибежище справедливости на своей земле. Говорят, что прошлый султан Османов Сулейман Кануни как-то молвил, что там, где нет справедливости, нет и благодати… Я с ним в этом полностью согласен. Потому предупреждаю: суд мой будет беспристрастен, и в полном соответствии Литовскому Статуту и обычаям Великого княжества — свидетелями чему будут благородные шляхтичи, духовенство и смысленые мужи Пан-Рады. У них же я буду справляться в случаях, вызывающих мое сомнение… Итак, взыскующий моего суда, громко и внятно назови себя и свое вероисповедание, поклянись на кресте говорить правду и огласи свое дело, не упуская важных подробностей.
Истец с готовностью подошел к подставке и громко представился, оказавшись аж графом Священной Римской империи на Дубровно и Заславле, честным кальвинистом и потомственным магнатом шляхетского герба «Лелива» Яном Яновичем Глебовичем. Пробормотав клятву и завершив ее крестным целованием, он с места в карьер начал обвинять:
— Государь, в твоем дворце твой человек меня сначала тяжко оскорбил и травил псами; затем твоя стража схватила меня словно какого-то вора, и едва не свела в темницу!!!
Услышав за спиной слабый, но явно благожелательный шум со стороны лавки видаков, которые до этого тихонько обсуждали явную красоту обидчицы родовитого пана и сомнительность судебной тяжбы с пусть и пригожей, но всего лишь девицей — обвинитель заметно приосанился и начал повествовать:
— Сегодняшним днем я был в твоей канцелярии у князя Острожского, и когда уже уходил, случай свел меня с твоей служанкой…
После небольшой заминки граф поправился:
— С панной Гуреевой. С самого начала она разговаривала со мной без должного уважения; затем, позабыв свое место и законы вежества, оскорбила меня сначала словом, а затем и делом, натравив одного из псов, что были с ней.
В качестве доказательства родовитый магнат вынул пострадавшую десницу из перевязи, размотал полосы чистой ткани и предъявил к осмотру шляхетской общественности распухшую руку с четкими отметинами собачьих клыков.
— Прибежавшая на ее крики стража схватила меня, и словно какого-нибудь безродного хлопа поволокла на расправу: лишь появление Его Преосвященства и его
