Зеленая папка. Никита. Давным давно была война - Василий Иванович Колесов

В лагере на восьмерку героев обрушилась лавина восхищения, поздравлений, зависти и обид, что это «не им выпала честь стать победителями игры, а вот этим».

Ближе к отбою, когда второй отряд готовился к отбою, в комнату № 12, где жили москвичи пришел Стас.

— Ребят, тут такая штуковина… Вы не против. Если у вас появится еще один жилец?

— Кого-то к нам ссылают на перевоспитание? — кольнул Серый.

— Нет, все проще… Тут такая штуковина… У начальника лагеря, есть друг, а у его друга есть сын… Так вот этот сын, практически три смены живет в лагере, на правах «блатняшки» — ребенка работника лагеря. Только теперь он очень хотел пожить с героями игры…

— Кирюха что ли? — сложил два и два Серый.

— А вы его знаете? — удивился Стас.

— А чего сложного догадаться? Он участвовал с нами в игре, приехал в лагерь с нами, в машине просил Семена Васильевича оставить его в лагере и позвонить папе, что он останется в лагере… — Илья сделал «умное лицо» а-ля Холмс и сказал скрипучим голосом Ливанова. — Это же элементарно, Ватсон!

— Значит, вы не против? Не прибьете его за ночь?

Прибить не прибьем, а вот к кровати привяжем, зубной пастой разрисуем. Потом заставим спать на коврике под дверью, приносить нам тапочки и отгонять комаров от «Марфушечки — душечки»!

— Какой марфушечки душечки? — не понял Стас.

— Стасик, это из фильма «Морозко», смотрел? — продолжил поддушивать Илья.

— Какой «Морозко»? Короче, я его веду!

Минут через 10 в комнату вошел один Кирилл, одет он уже был в обычную одежду, не гимнастерку, галифе и кирзачи, а в шорты и футболку, в руках держал комплект постельного белья и пакет с мыльно — рыльными.

— Привет!

— Да виделись уже! Заходи, что встал в дверях, как не родной! — Серый не стал разводить политесы и реверансы.

— Пожевать ничего не принес? А то сегодняшние скачки разбудили моего солитера… — Илья погладил живот.

— Не… не принес, но я могу сбегать! — готов был сорваться с места Кирилл.

— Не суетись, я сейчас сушек у соседей «украду», да и у Валерки печенки были… Не помрем! А ты располагайся пока. Сейчас Никитос из душа придет, потом мы с Серым, ну и ты за нами будешь… Хотя, ты уже переоделся и от «кровищи» отмылся. Тогда располагайся.

Пришел Никита в труселях, с мокрыми взлохмаченными волосами на голове и полотенцем на плечах.

— Ребя, давайте, там две кабинки освободились, а то кто-нибудь залезет на полчаса.

— Серый, догоняй! — Илюха скинул полосатую маечку, закинул на плечо полотенец и вышел из комнаты.

— Рот закрой, а то вороны гнездо совьют… — усмехнулся Никита.

— А? Что? — вышел из ступора Кирюха.

— Чего рот-то раскрыл?

— Это он нашего "Мура" со спины рассмотрел, — пояснил Серый. Кирилл посмотрел на Сережку и снова впал в ступор. Левая половина груди мальчишки была в заметных, но уже заживших старых шрамах.

— Кирилл, тук-тук!!! Есть кто дома? Рот закрой…

Кирилл сглотнул набежавшую слюну и закрыл рот и снова открыл его от удивления. И у Никиты были отметки от пулевых ранений, как и у Сережки. Он не мог спутать такие шрамы, у его папы были такие же.

— Слушай, а откуда у тебя отметки от ранений? — спросил Никиту Кирилл.

— Бандитские разборки… — хмуро произнес Никитос, а потом улыбнулся. — Да закрой ты рот! Шучу я, шучу!

Когда из душа вернулись Илья и Серый, Кирилл не выдержал.

— Илья, а тебе правда 14 лет?

— С утра была правда…

— А откуда у тебя столько шрамов?

— Это я по помойкам разным лазил, запутался в колючей проволоке. Потом попал в борщевик… Вот так и получил такую красивую спину.

— Нет, ну правда…

— Хорошо, скажу правду: в 1941 году я попал в плен к фашистам, меня связывали колючей проволокой. Потом снова попал к ним в лапы, меня грызли собаки, меня били плетьми. Потом снова попал к фашистам…

— Да ну тебя, я серьезно, — обиделся Кирилл. — А ты …

— А я серьезно! Вот Серого почти пристрелили, когда он грудью закрывал немецкого офицера от пули, а Никитоса расстреливали в упор…

— Да ну тебя! Я по-человечески, а ты… — Кирилл лег на кровать, отвернулся лицом к стенке. Все желание дружить с этими ребятами пропало. Просто издеваются, как над несмышленышем.

— Все, спать! Набегались за сегодня… — Илья погасил свет. Ночью Кирилл проснулся… Или ему приснилось, что проснулся от тихого разговора.

— Не мог я на них смотреть… Они до сих пор стоят у меня перед глазами… Почему они меня не послушали? Почему не ушли? Почему!!! — ломал голову Никита.

— Ладно, проехали… — Илья тяжело вздохнул. — У меня вон, постоянное напоминание

— Илюха, я же тебе по этому поводу все уже сказал! Я вот не могу понять, почему у меня нет шрамов… Я же должен был быть калекой…

— Серый, ты же умер… У тебя, как у меня, шрамы не заживали, вот и все. У тебя же нет дырки во лбу! — пояснял Илья. — У Никиты нет дырки в груди, у меня нет ранений от гранаты… Что на нас зажило, то и оставило отметины, а что не зажило, того не стало. Ты лучше расскажи, как ты к ним в лапы попал, как вообще все это выдержал?

— А сам-то как выдержал? — ответил вопросом на вопрос Серый.

— Ну, как…Я умею терпеть боль, но это… Думал, что это сон, что скоро все кончится. А оно не кончалось… Потом просто отключился, совсем перестал думать. Потом боялся, что буду инвалидом, но Дед выходил. — вздохнул Илья. — А ты?

— Сперва было больно, я орал, тем более, что когда орешь, ничего сказать не можешь — просто орешь. Так никого и ничего не выдал… Самое страшное было, когда они стали колошматить по… Огнем палить… А еще говорят, что тебе теперь девушки не нужны. Потом очнулся у столба и шепчу: «Убейте, убейте». Потом раз… и легко стало. Проснулся… И еще, Илюха, а мне надо в город слетать…

— Зачем?

— Я в детдоме, твою медаль спрятал. За Тингуту… Помнишь, танк подбили? — по голосу стало понятно, что Серый заулыбался.

— Помню…

Проснулся Кирилл, когда зазвучал горн. Свой странный сон или не сон Кирилл помнил до мельчайших подробностей и интонаций…

Папка. Продолжение…

Кирилл шел по одной из дорожек — тропинок лагеря, которая вела к старенькой беседке. Эта беседка была его тайным местом, именно здесь Кирилл скрывался и переживал свои неудачи,