Немыслимое (СИ) - Гор Александр
Как ни упирались бойцы бригады и стрелки, как ожесточённо ни били лезущих и лезущих с юга немцев, а уже на второй день боёв пришлось бросать позиции и отходить километров на пятнадцать на север, к большому селу Коден, стоящему на самом берегу Западного Буга, при впадении в эту реку речушки Грабар. Именно там создалась угрожающая ситуация, и войска, обороняющие Славатыче, могли быть отрезаны от остальных сил, сосредоточенных на плацдарме. Хуже того, немецкие части, наступающие из района Шацких озёр по правому берегу Буга вдоль железной дороги, поддерживаемые остатками фрицев, прижатых к Хмелёвскому лесу в районе Малориты, угрожали отрезать южную часть плацдарма, выйдя к Дубице.
Как рассказывали солдаты из ремонтной роты, два Т-44, повреждённые во время артобстрела, грузили на платформы в Леплёвке уже под огнём немецкой артиллерии. И ругались на отсутствие авиации, которая могла бы помочь остановить немцев. Хотя, конечно, какая авиация в условиях, когда с неба сыплет холодный осенний дождь, а облака едва ли не касаются верхушек сосен? Даже миниатюрные радиоуправляемые разведывательные аппараты бесполезно запускать: либо дождь зальёт камеры наблюдения, либо немцы собьют из винтовок и пулемётов на такой малой высоте.
Переброска позволила уплотнить войска, но проблемы с натиском гитлеровских дивизий, перебрасываемых из Западной Европы, не решила. Немцы лезли, как оголтелые, и тыловики едва успевали подвозить мины со станции Страдень, близ которой действовал наплавной мост. Лёгкий, выдерживающий только автомобили, но не танки. Так что ещё один подбитый Т-44 пришлось тащить аж к Прилукам, близ которых находится мощная понтонная переправа, сооружённая для захвата плацдарма.
Так что ещё два дня боёв, и снова отход севернее, к рубежу Копытув — Окчин. Совсем, совсем близко к той самой переправе. И тоже вынужденное отступление: немецкие танки уже пару раз доходили до окраин Кобылян, а это всего около пяти вёрст от Тересполя.
На этот раз бригаду должны были использовать по её основному назначению — для порыва вражеской обороны, а не в качестве подвижного противотанкового резерва. И это для личного состава куда более привычная фронтовая работа, чем сидеть в окопах и ждать, когда полезет очередная толпа немцев.
Танки перед началом операции разместили и замаскировали в лесном массиве восточнее Копытува. А артиллерию бригады — на восточной опушке, чтобы поддержать наступающие танковые роты огнём, вместе с артиллерией свежей стрелковой дивизии, выделенной для контрудара. Именно этот лес, уже сильно прореженный вражескими снарядами, и помог удержать рубеж ребятам, защищавшимся на нём. Усталым, вымотанным недельными немецкими атаками, но, как они сами говорили, не собиравшимся отходить без приказа.
Впрочем, держаться помогал не только лес, но и погода. От железной дороги со станцией Добрынка, обозначенной как цель первого дня контрудара, до хутора Новый Двор, находящегося как раз посредине нейтральной полосы, почти пять вёрст полей. Новейшие немецкие танки вязнут в раскисшей от дождей пашне, поэтому фашисты использовали для атак более лёгкую бронетехнику, легко поражаемую противотанковой артиллерией.
Судя по тому, что для артподготовки командование выделило пусковые контейнеры с реактивными снарядами М-31К, успеху операции уделялось большое внимание.
Что это за «зверь»? Представьте себе «дуру», длиной в рост человека, увенчанную яйцеобразным набалдашником, лежащую в самом обыкновенной продолговатой таре, сколоченной из реек. Простейшей, каркасной, даже не закрывающей содержимое. За специфическую форму эрэса красноармейцы прозвали это оружие «Лука Мудищев». Для выстрела «Лукой» требуется лишь направить снаряд в сторону противника, обеспечить ему необходимый угол возвышения и покрутить рукоятку обыкновенной сапёрной подрывной машинки. Никакого лафета, никакой иной пусковой установки: просто ящики с какими-нибудь палками, подложенными под один край.
И от этой примитивной конструкции врагу не поздоровится: модификация с индексом «К» снабжена так называемой кассетной боевой частью. То есть, выбрасывающей на небольшой высоте несколько небольших бомбочек, которые, в свою очередь, взрываются и поражают живую силу и технику (включая легкобронированную) целым градом стальных шариков, роликов или кусочков металла иной формы. За счёт того, что перерываются зоны поражения не только таких бомбочек, но и десятков выпущенных за одни залп реактивных снарядов, в чистом поле или неперекрытой траншее уцелеть почти невозможно.
Танки 23-й бригады после такого удара действительно не встретили сопротивления на линии вражеских траншей. Даже противотанковая артиллерия, как и у советских войск, размещённая на опушке леса, южнее хутора Бжезины, по которой прилетело несколько М-13К, почти не беспокоила. Первое организованное сопротивление они встретили только на подходах к леску, примыкающему к железной дороге с юга. Именно в нём прятались немецкие танки и самоходки.
Огонь был очень плотный, и сразу же начались потери. Но у 23-й танковой было преимущество не только в качестве машин с их наклонной бронёй, но и в количестве.«Железку» перерезали к середине дня, взяли станцию и прилегающую к ней деревню со смешным названием Попель, «Сопля» по-немецки. Но ни о каком дальнейшем развитии успеха речи уже не шло: немцы очень быстро отреагировали и полезли со всех сторон. От станции Малашевиче, на которой до войны у немцев был таможенный пост осмотра железнодорожных составов, прибывающих из Советского Союза, вдоль железной дороги от Хотылува, где разгружались прибывающие с запада резервы, по дороге от Пищаца, по которой двигалась какая-то войсковая колонна… А на следующий день — и с севера, через лес со стороны шоссе, соединяющего Брест и Варшаву.
Ослабить натиск на Тересполь и плацдарм в целом, конечно, удалось. Но эти бои у станции Добрынка, длившиеся до середины ноября, совершенно обескровили бригаду. И снова пришлось отступать. Через ту самую понтонную переправу близ населённого пункта Прилуки, уже ставшего прифронтовым. Взрывая неисправную технику и прощаясь с оружием, служившим до «гибели» верой и правдой.
Именно так пришлось поступить с «Васильком» Кудина, которому осколками вражеского снаряда исковеркало откатник и подвеску. Граната Ф-1 в ствол и… Прощай, друг! Извини, но нет возможности загрузить тебя в кузов какой-нибудь машины, чтобы вывезти в «оружейный госпиталь».
Более или менее стабилизировать ситуацию на плацдарме удалось только в начале декабря. Да и то он ужался до двенадцати километров в длину и шести в глубину. Бригада же, отведённая на восточную окраину Бреста, активно пополняется техникой и личным составом, и Вячеславу снова приходится сбиваться с ног, обучая пополнение. Правда, теперь он в глазах не только своих ровесников, но и мужиков постарше, прибывших в роту, выглядит настоящим ветераном, заслуженным бойцом. На груди добавилась медаль «За отвагу», полученная за отличную поддержку войск огнём в сражении на плацдарме, и красная нашивка за ранение: в том самом бою, когда «погиб» его «Василёк», одним из осколков зацепила и Кудина. Но легко, он даже в медсанбат не пошёл. Перевязал плечо и встал к прицелу другого «самовара», расчёт которого тоже понёс потери.
Фрагмент 22
43
Как оказалось, выходцев из Германии в Аргентину путешествует не так уж и мало. Даже на пароходе, на который он «подсел» на острове Тенерифе, таких оказалось пятеро: Шульце-Шварц, семья инженера из трёх человек, до этого жившая в Севилье и работавшего на каком-то местном заводе, и некий «путешественник», ничего определённого о своём предыдущем роде занятий не сообщившего. Инженер получил предложение от аргентинского предпринимателя, а «путешественник» ехал «набраться впечатлений от патагонской природы».
За время болезни оберст сильно сдал, внешне постарел, и мало что напоминало в нём бывшего вояку. В отличие от «путешественника», в котором намётанный глаз человека, бОльшую часть жизни отдавшего военной службе, безошибочно угадывал бывшего (а может, и действующего) офицера. Тем не менее, Арнольд, как звали попутчика, никакими иными способами принадлежности к армейской касте не проявлял, весь путь до Буэнос-Айреса ведя беззаботную жизнь: волочился за симпатичными пассажирками, гулял с ними по палубе, дегустировал напитки в баре. А когда пароход добрался до пункта назначения, одним из первых сошёл с небольшим багажом на берег и растворился в столичном многолюдье. Шульце же, багаж которого тоже составлял единственный небольшой чемодан, не спешил, протянув время до того момента, когда поток пассажиров на трапе почти иссякнет: гостиницу он забронировал по телеграфу ещё из Санта-Крус-де-Тенерифе, а количество такси рядом с портом практически не уменьшилось.
