Боксер: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров
— Я… С рождения не чувствую запахов… — призналась Тамара, опустив глаза.
Потупилась так, будто открыла про себя страшную тайну. Как Фиона из мультика про Шрека.
— Чай-то будете? — Рома, мило улыбаясь, чтобы сгладить момент, протянул стакан старшей пионервожатой и повысил голос: — Дети, взрослые поговорили!
Я раскрыл глаза и убрал ладони с ушей, Лев сделал то же самое. Судя по тому, что он сразу откликнулся, получалось, что всё-таки подслушивал разговор. По крайней мере, побледнел он как застиранная простыня.
Тома не собиралась сдаваться, подбоченилась и снова поперла буром на пацана.
— Так, Лев, расскажи-ка, где ты взял чай!
Я думал, пацану хватит мозгов сказать, что тот же чай ему дала с собой мама, но нет.
— Это не мое…
— Если не твое, почему тогда чай в твоей тумбочке? — уцепилась старшая пионервожатая, пытаясь загладить промах с «гашишем».
На этот раз на помощь воспитаннику пришел тренер.
— Мы сейчас не об этом, — возразил Воробьев.
— Как же не об этом, а если он чай со столовой стянул! Это, между прочим, государственное имущество! Вот завтра приедут его родители… и вообще, Георгий Семенович, почему дети на ночь глядя разгуливают по лагерю со спортивным инвентарем? Откуда ты взял перчатки, Лев?
Лев надулся, промолчал. Я понимал, что ещё чуть-чуть и он дрогнет. Все-таки четырнадцать — еще юный возраст, и даже если ты невероятно крут (как он считал), то противостоять со взрослым на равных практически невозможно.
Не то чтобы я испытывал к нему жалость, но не стоило забывать, что Лев прежде всего — обыкновенный ребёнок. И стоит старшей пионервожатой чуточку на него надавить, как он расколется. Того же Сеню сдаст… А он точно не партизан, расколется сразу. Я поспешил поднять руку.
— Перчатки я взял.
Все уставились на меня, большинство с удивлением, а Воробьев внимательно, будто что-то прочитал на моем лице. Вряд ли он беспокоился, что я его заложу. Не-а, во взгляде было что-то другое.
— Как — ты?
— А зачем, Мишенька?
— Ты же шахматист.
Вопросы посыпались со всех сторон разом. Я не стал ничего придумывать.
— Чтобы научиться боксу. Попросил Леву показать мне пару движений, да, Лева?
Пацаненок явно удивился, но, надо отдать должное, держал себя в руках и никак не выдал удивление.
— Угу…
— В смысле, пару движений, ты что, сам попросил его себя избить, Мишенька? — недоумевала вожатая.
— Это называется «спарринг», Тамара Ипполитовна, — поправил я.
— То есть, тебя никто не избивал? — выдохнул, не сумев скрыть облегчения, директор.
За столом начали переглядываться.
— Нет, конечно, просто мне надоели шахматы, и я решил попробовать новый вид спорта. Так что спасибо, Лева, что согласился помочь.
Я подошел к врагу, протянул руку для рукопожатия. Тот изумленно ее пожал с отвисшей челюстью.
Тома подвисла, переваривала новую информацию.
— Видите, как хорошо, никто ни в чем не виноват! — объявил директор, стукнув ладонями по столу. — Остальные вопросы предлагаю обсудить завтра на линейке, а сейчас надо расходиться, товарищи!
Роман, получив «вольную», как ошпаренный бросился к выходу. К Аллочке торопился. Остальные начали подниматься.
Тома с подозрением смотрела на меня, чуя подвох.
— Правду говоришь?
— Честное пионерское, Тамара Ипполитовна.
— Ну мы еще после линейки с тобой поговорим на эту тему, — угрожающе тихо пробормотала она.
Тамара стиснула кулачки, обернулась и собиралась уходить, но едва не столкнулась с выросшим за ее спиной Воробьевым.
— Голубушка, я боюсь, что Миша после линейки будет занят.
— Это еще чем! — вскинулась та.
— Тренировкой в моем зале, — заявил старый тренер.
Глава 16
— Ну что, не подеретесь, соколики? — Воробьев решил проводить нас до корпусов, как выразилась Тома, от греха подальше.
Всю дорогу тренер молчал, а когда мы подошли к корпусу, положил одну руку на мое плечо, а другое на плечо Левы. И повернул нас лицом к лицу, устроив своего рода стердаун у входа в корпус.
Лев был вымотан, все-таки оставил всего себя на поле драки, да и время было не детское, ближе к полуночи. Но тотчас в этой битве взглядов вцепился в меня глазами, полными обиды и злости.
Я чувствовал себя не лучше, был выжат как лимон, но какие-никакие силы остались. Все же на руку пошел дневной сон. Взгляд я не отвел. Если у него не хватает ума понять, что во время драки он оказался на грани нокаута, то пусть хотя бы знает, что меня не запугать.
Воробьев дал нам время поиграть в гляделки, а потом кашлянул в кулак.
— Будем считать, что один раз случайность, а второй — закономерность, — сказал тренер, дал нам переварить и добавил: — Еще раз такое повторится, шеи намылю. Хотите что-то выяснять — в зал! И мутузите друг дружку там. Все понятно?
— Хорошо, Григорий Семенович, — пробубнил Лева.
Я промолчал. Дождался, пока Лева первым отведет взгляд.
— Не знаю, как ты будешь просыпаться, но на тренировку как штык! — отрезал Воробьев. — Смотрю, тебе нагрузки не хватает, раз ты руками вне зала машешь? Так завтра увеличим.
Тот ничего не ответил, носом шмыгнул и сглотнул. Полагаю, что нагрузки на тренировках ему более чем хватало, и увеличивать ее он не особо горел желанием. Но тут Воробьев прав, я сам, будучи тренером, поступил бы точно также.
— Пожали руки! — порезче произнёс наставник. — Если какие-то у кого вопросы остались, в зал пришли, перчатки надели, и там хоть всю дурь из себя повыбивайте! — повторил тренер. — А за пределами зала — тише воды, ниже травы!
