1941. Друид. Второй шанс - Руслан Ряфатевич Агишев
— Готовьтесь, братья, — Гвен развернулся к ним. — Скоро все закончиться. Вы вернетесь домой…Все, никто не останется.
Со вздохом удивления толпа пришла в движение. Каждый из стоявших пытался подойти ближе и дотронуться до друида. Какое-то стадное чувство, сродни помешательству, напало на зеков, заставляя идти к нему. Те, кто успевал дотронуться, тут же успокаивались и спокойно шли к своим шконкам.
* * *
Ближе к рассвету, когда зеки досыпали последние минуты перед побудкой, Гвен осторожно растолкал своего товарища. Нужно было, пока их не выгнали на работу, поменять тому повязки на ранах.
— Яков, повернись на бок. Вот, так лучше. Сейчас на раны посмотрим… Очень неплохо.
Тот, морщась от боли, кряхтел. Стало получше, но все еще каждое движение отдавалось стреляющей болью.
— … Знаешь, Гвен, — прошептал он, глядя на друида, «колдовавшего» над его раной. — Давным давно, когда я еще под стол пешком ходил, мне батя рассказал кое-что. Одна старая грузинская легенда, которую он слышал еще от своей бабушки.
Его кривящееся от боли лицо вдруг расплылось в улыбке. Видно, детские воспоминания были добрыми, хорошими, заставлявшими хоть на мгновение забыть о происходящем сейчас.
— Рассказывал, что Бог не на небе, не в земле и не под землей. Он ходит по земле, неузнанный никем, как самый обычный человек. Проходит по долгими дорогами, козьими тропами, мостами и площадями. Бывает в каменных домах богачей и соломенных хижинах бедняков.
Друид заинтересовался историей. Довольно необычно. Не слышал еще такого, чтобы Бог бродил по земле, как самый обычный человек.
— Я помню, как всякий раз задавался вопросом: а почему? Мне было до ужаса любопытно, почему так происходило. И однажды батя ответил.
Чуть замолчал, давая себе передышку и набирая воздуха в грудь.
— Он сказал, что Бог искал праведников… Гвен? — тут Яков приподнялся и пристально посмотрел на парня. Причем было в его взгляде какое-то детское предчувствие чего-то необыкновенного, сказочного. — Это ведь ты, да?
Друид, честно сказать, не сразу и понял, что Яков хотел сказать. Недоуменно пожал плечами.
— Знаешь, ты словно с Библии вышел. Тебя слушают животные и птицы, ты исцеляешь людей… А теперь у тебя и свои апостолы есть. Кстати, тоже двенадцать, как Библии. И Иуда тоже был… Ты ведь Христос, брат? Ответь! Только не ври. Скажи, ты это он⁈
Яков уже не шептал, говорил громче. Еще немного и начнет кричать. Похоже, его лихорадило, оттого и возбуждение становилось все сильнее и сильнее. Лицо раскраснелось, в глазах возник болезненный блеск.
— Ты чего? Какой еще Христос? Кто это, вообще? — отмахнулся парень, не понимая, о чем ему говорит товарищ.
— Врешь! Это ты! Все сходится! Я все помню, как в Библии написано. Я в детстве каждый вечер читал, от бати прятал… Ты он! Признай это…
В рукав Гвена с такой силой вцепились, что руку повело. Якову явно становилось хуже.
— Яша, не кричи. Успокойся! Дыши глубже! — парень прижал товарища к шконке, чтобы тот не вскочил с места и не всполошил весь барак. — Слышишь? Успокойся…
Но тот продолжал рваться, смотря при с такой дикой надеждой в глазах, что жутко становилось.
— Ладно, черт с тобой, — Гвен махнул рукой. Чтобы угомонить товарища, придется сказать то, что он хочет услышать. Все равно завтра, когда проспится и ему полегчает, ничего толком не вспомнит. — Ты прав, братишка. Ты во всем прав. Я тот, о ком ты говоришь.
У Якова тут же округлились глаза. Хватка ослабла и руки бессильно упали вниз.
— Я знал… Господи, знал… Ты Христос…
* * *
Стецко сегодня встал засветло, как и всегда поступал. Перед побудкой нужно было успеть привести в порядок недавно выданную форму хиви[1], которой он особенно гордился. Честно говоря, в мечтах уже видел и немецкий орден на груди за особые заслуги перед Рейхом, и особую поездку в Берлин, и даже похвалу от самого, страшно было подумать, генерального комиссара Вильгельма Кубе.
— … Еще бы землицы немного выдали для житья, — бормотал он, мечтательно улыбаясь и не переставая гладить тяжеленным утюгом галифе. — Мне много-то и не нужно. Хоть бы деревеньку, да чтобы с добрым лугом и леском была. И речка обязательно…
Тщательно выглаженные галифе и китель сели на него, как родные. В вонявших ваксой сапогах, форме и пилотке, в зеркале Стецко выглядел весьма внушительно. Даже грозно, можно было сказать. Чтобы еще больше усилить впечатление, он пристукнул каблуками о деревянной пол своей комнатке и гаркнул:
— Герр комендант, старший помощник Стецко прибыл по вашему приказанию.
Выкрикнул это и застыл, искренне наслаждаясь увиденным в отражении зеркала.
— И машину тоже надо, чтобы все в деревне видели, что хозяин едет…
Очень живо представил, как на большом автомобиле ехал по селу. Личный водитель оглашал окрестности громкими сигналами клаксона, а он в этот момент презрительно поглядывал на кланяющихся сельчан. От такой картины аж внутри все запело. Хорошо стало, что и описать невозможно.
— А тех сук, что кланяться не будут, плеточкой охаживать. Чтобы кожа со спины лоскутами слезала… Только клеточку в солёном растворе вымочить нужно… И первым делом к учительской дочку в дом приеду. Сразу на рушнике хлеб да соль вытащит, а после, как миленькая, ножки раздвинет. Если же артачится станет, то в холодную всех…
Сладко было это все представлять. Особенно учительскую дочку всветлом сарафане, белых носочках и туфельках, с улыбкой тянущейся к нему губами. Сразу же почувствовал будоражащий аромат чистой женской кожи, волос, от которого начала кружиться голова, пересохло во рту.
Но тут раздался стук, тут же вырвавший его из несбыточных грез. Стецковздрогнул всем телом и испуганно втянул голову, словно его застали за чем-то поганым и постыдным. Неужели кто-то из офицеров в его каморку пришел? Хотя зачем им тогда стучаться?
Стук раздался вновь.
— Уф, чуть не обделался, — с облегчение выдохнул надзиратель, вытирая рукавом внезапно выступивший на лбу пот. — Это же птаха.
И в самом деле за небольшим окошком прыгал воробушек, время от времени принимавшийся стучать по стеклу клювом. Причем делал это так бодро, что казалось в дверь стучат.
— Вот же поганая птица… Не от тебя ни пользы ни барыша, — бормоча про себя, пригрозил воробью кулаком. — В своей деревеньке прикажу всех вас сетями ловить и в реке топить. Чтобы вашего племени и духу не осталось.
Почти успокоившись, он вновь повернулся к зеркалу. Больно уж понравилось ему глядеть в зеркало и представлять, что вскорости будет. Еще хотелось.
Только снова раздался стук
