Цена империи. На начинающего Бог - Игорь Аркадьевич Черепнев
И Петер Ян Бекс, генерал ордена Иисуса, задремал прямо в кресле. Годы давали знать о себе.
Глава восьмая
Лондонские страсти
Ничто не дает столько преимуществ перед другими, как способность оставаться спокойным и хладнокровным в любой ситуации.
Томас Джефферсон
Лондон, Пэлл Мэлл, 94, Карлтон-клуб.
13 марта 1880 года
Роберт Нэвилл
Устроиться работать в клуб тори, Карлтон-клуб, было непросто. Мне несказанно повезло. Я три года проработал в Джуниор Карлтон-клубе, который располагался почти напротив главного логова консерваторов, на Пэлл Мэлл, 30. Но это было место сбора молодых аристократов, моя же цель была попасть в главную резиденцию тори, ибо только тут можно было надеяться, что тебя заметят и ты станешь помощником какого-то влиятельного лица, а ведь именно они, консервативные политики, в наше время наиболее влиятельны. Мои друзья считают меня блаженным: кому нужен потомок нищих дворян из Уэльса? Но ведь меня заметил сам Генри Марчер, который и отвечает за всех слуг в клубе, он меня и пригласил работать в это самое престижное заведение Лондона. Нет, есть клубы более закрытые, более аристократичные, и чаевые там дают побольше, но по политическому влиянию… тут конкурентов нет.
Вот, мистер Генри приказал обслужить джентльменов в гостевой комнате № 3. Это специальные комнаты для приема не членов клуба и ведения деловых переговоров, подслушать что-то в этих комнатах невозможно. Я быстро покатил тележку с блюдами, накрытыми крышками, в комнату, расставил все на столе, убрал лишний прибор, стараясь не рассматривать присутствующих там, впрочем, двух из них я хорошо знал: высокий, худой, с аккуратно подстриженной бородой сэр – Генри Фредерик Понсонби, личный финансовый секретарь ее величества, он всегда одет безукоризненно, многие считают его эталоном стиля; второй, постоянный посетитель Карлтон-клуба – худощавый мужчина с окладистой бородой и длинными, аккуратно приглаженными волосами, Генри Сесил Рейкс, председатель комитета путей и средств, вице-спикер Палаты общин. Этот джентльмен одевался несколько небрежно, но был уже хорошо известен, не как лидер лондонского бомонда, а как один из лидеров тори. Третий человек был гостем клуба, хотя он был одет в цивильное платье, но в нем чувствовалась военная выправка. Худощавый, с роскошными бакенбардами, – я узнал в нем адмирала Горнби, его фотография появлялась в газетах, многие считали его вторым Нельсоном. Впрочем, в нашем клубе о нем говорили как о слишком осторожном флотоводце, но хорошем дипломате. Да, слуги многое слышат, но сюда берут только людей с очень короткой памятью, например, умеющих сразу же напрочь забыть, кого видел в гостевой комнате. Сделав свое дело, я занялся прочими обязанностями, которых было достаточно, вот только не мог не заметить, что эти три господина слишком быстро оставили помещение и куда-то быстро удалились.
Так начиналось «роковое тринадцатое марта 1880 года».
Генри Понсонби
Эта встреча вызывала у меня чувство неопределенного беспокойства. Когда личный врач моего любимого покойного принца Альберта и ее величества Уильям Дженнер попросил меня выслушать одного известного адмирала, который недавно вернулся из позорно проваленной экспедиции, я был уверен, что он будет просить защиты от расследования. Единственно, меня заинтриговала просьба сэра Дженнера, новоявленного шотландского баронета, пригласить на встречу надежного человека из политиков-парламентариев. Что это могло означать? Неужели старина Горнби может потребовать парламентского расследования своего конфликта с первым лордом Адмиралтейства? Нет, это вряд ли. Поэтому в три часа пополудни я был в Карлтон-клубе, где меня уже поджидал человек, которому я всецело доверял. Генри Рейкс был не только настоящим консерватором, крепким политиком, которого ценила и сама королева, все шло к тому, что после выборов, до которых осталось три недели, ее величество предложит Рейксу членство в Государственном совете, так что мы с ним в одном статусе. Работа личного финансового секретаря королевы Виктории – серьезная должность. Так что адмиралу придется выдержать беседу с двумя весьма влиятельными в империи людьми. Ровно через три минуты появился и адмирал, он был весьма взвинчен, а что вы хотите от человека, чье имя сейчас полоскают все газеты – и консервативные, и оппозиционные? После того, как мы обменялись приветствиями, зашел слуга, который расставил заранее заказанные блюда – наличие еды, выпивки и сигар позволяет снизить накал страстей в любом разговоре. Но тут адмирал сумел удивить нас обоих:
– Господа, дело, о котором пойдет речь, спешно и секретно. Я просил своего старого друга отправиться к ее величеству, потому что серьезно опасаюсь за ее здоровье.
– У вас есть для этого основания? – я был чрезвычайно холоден и спокоен. Не верю, что пребывающему вдалеке от Лондона моряку удалось узнать что-то, угрожающее Виктории.
– Дело в том, что мне удалось узнать содержание одного документа, который не должен был попасть в руки ее величества.
– О чем это вы?
– О личном послании нового русского императора.
– Извините, вы понимаете, о чем говорите, сэр Джеффри? Это государственная измена и вы хотите нас в это втянуть? – Назвать тон Рейкса ледяным было недостаточно – в нем чувствовался холод Вселенной.
– Джентльмены, прошу всех успокоиться. Четверть часа в нашем деле ничего не изменят.
Насколько я знаю, аудиенция лорда Дафферина уже должна была начаться. Точно, ему было назначено на половину третьего. Так что четверть часа ничего не изменят.
– Проклятье! Я опоздал! И все из-за ищеек Смита! Сто чертей ему… простите, господа, одну минуту, прошу вас!
Адмирал подошел к столику с напитками, налил себе рому, двойную порцию, выпил, после чего начал успокаиваться, а лихорадочный румянец на его щеках стал заменяться мертвенной бледностью.
– Увы! Все было напрасно! Но тогда вам, господа, все равно надо знать все, чтобы посоветовать ее величеству правильный образ действия. Итак, когда на «Монарх» подняли сотрудников нашего посольства в Санкт-Петербурге, на ногах еле-еле держался только сам посол. Остальные были мертвецки пьяны. Лорд Дафферин потребовал грогу, чтобы согреться, это было справедливое требование – пребывать на открытой всем ветрам барже, да еще и в такой холод! Чтобы он не заболел, мы предоставили ему требуемое, но после сего господин посол сам лыка не вязал[33], а когда мы с капитаном Трайоном со всем почтением тащили господина посла в капитанскую каюту, из его кармана выпал запечатанный конверт без надписей.
Я оценил тонкий юмор адмирала, выраженный в словосочетании тащить со всем почтением, как мне показалось, никакого почтения и сочувствия к этому
