Честное пионерское! Часть 2 - Андрей Анатольевич Федин
Младший корпус школы пробудил во мне не самые приятные воспоминания. Я смутно представлял, каково было здесь учиться Мише Иванову, и допускал, что он тоже недолюбливал это место. А вот в моих воспоминаниях этот корпус, наводнённый школьниками с октябрятскими значками на груди, походил на филиал ада. Здесь я провёл едва ли не самый ужасный отрезок своей жизни, который начался именно в этот день: двадцать четвёртого сентября тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года. И я не желал бы кому-либо пережить такой же — в том числе и первокласснику Паше Солнцеву. Сновавшие по коридору школьники провожали меня удивлёнными и любопытными взглядами: пионеры в этом корпусе обычно появлялись лишь после двадцать второго апреля — осенью дети в красных галстуках сюда редко захаживали.
Я сжал в руке газетный свёрток (по-прежнему не вынимал руку из-под куртки), напустил на себя горделивый и деловой вид — именно с таким видом обычно прохаживались новоиспечённые пионеры мимо завистливо посматривавших на их красные косынки октябрят. Уверенным шагом пересёк заполненный шумными детьми коридор. Я плохо представлял, в каком кабинете занимался класс Вовчика: раньше не интересовался этим вопросом. Замедлил ход рядом с ведущей на второй этаж лестницей. Вспомнил, где когда-то учился я (и где наверняка сейчас занимался Павлик Солнцев). Подумал было отыскать рыжего мальчишку через Пашу. Но решил не впутывать того в свои сегодняшние приключения. Я тормознул наудачу первого же встречного октябрёнка, поинтересовался: не видел ли тот Вову Сомова.
— Вовчика, что ли? — переспросил ребёнок. — Так вона он стоит. Тока что я с ним здоровался.
Я взглянул в направлении, куда ткнул пальцем октябрёнок (там начинался соединявший учебные корпуса коридор) — увидел рыжеволосого мальчика в школьной форме, со знакомым ранцем за спиной и с моей сумкой на плече. Вовчик стоял у окна, переминался с ноги на ногу, пожимал руки едва ли не всем проходившим мимо него школьникам. Рыжий левой рукой теребил пуговицу на груди, шмыгал носом; хмурил брови и поглядывал в сторону старшего корпуса. Я подумал, что он либо дожидался моего появления, либо прикидывал, не пора ли меня искать. «А вот искать меня не нужно», — мысленно произнёс я. Взглянул на часы — подсчитал, что до начала урока осталось около семи минут. Поспешил к Вовчику, схватил его за рукав и отконвоировал мальчика в менее проходимое место.
— Чё случилось-то? — спросил Вовчик. — Миха, ты так рванул — мы ничё и не поняли. Думали, за тобой побежать. Но… ты ж ничё не объяснил. А с малым Пашкой мы бы тебя и не догнали: у него ноги короткие. Зойка хотела забрать твою сумку. Но я не отдал. А чё⁈ Ведь ты мне её оставил! Я сказал этой зануде, что сумку тебе сам отдам. Она обиделась, представляешь? Ох уж эти девки!.. Миха, так чё стряслось-то?
Я забросил на плечо лямку, вынул из-под куртки газетный свёрток, отгородил его своим телом от посторонних взглядов.
— Сейчас нет времени объяснять, — сказал я. — Снимай ранец.
Вовчик не стал «чёкать» — выполнил мою просьбу.
— Вот, держи, — сказал я. — Спрячь это к себе в портфель.
Рыжий воровато огляделся, сунул свёрток между учебниками. Щелкнул пряжками. И тут же, снова взглянув по сторонам, обхватил ранец руками, прижал его к груди.
— И никому это не показывай, — сказал я. — Никому не говори, что я тебе дал что-то на хранение. Это важно, Вовчик. Понимаешь?
Вовчик кивнул.
— Спросят — говори: Миха приходил забрать сумку, — напутствовал я конопатого приятеля.
— Ладно, — сказал рыжий.
И шёпотом спросил:
— А чё там, в этой газете-то?
В окно за спиной Вовчика светило солнце — волосы на голове мальчика сверкали, будто в них запутались рыжие искры.
— Там завёрнута плохая штуковина, — сказал я, — которая может испортить жизнь очень хорошему человеку. Тебе не нужно на неё смотреть, Вовчик. Чтобы тоже не вляпаться в неприятности. Не разворачивай газету. И никому её не показывай. Тому человеку несладко придётся, если эту вещь найдут — очень несладко. Но её не найдут: мы ведь с тобой этого не допустим. Ведь так?
Рыжий помотал головой.
— Не найдут, — сказал он. — С фига ли они её найдут у меня в портфеле?
Встряхнул портфелем — пряжки на ранце вновь звякнули.
— Вот и замечательно, — сказал я. — Ты меня очень выручишь. Спасибо тебе. И от меня, и от… имени того человека. Ты настоящий друг, Вовчик.
Я похлопал рыжего по плечу.
Вовчик улыбнулся.
— Ну а теперь иди в класс, — велел я. — После уроков тебя найду. Сколько их у тебя сегодня? Три? Замечательно. Знаю, что ты потом пойдёшь ко мне домой. Но ты дождись меня здесь, сразу после занятий не убегай из школы. Ладно? И не неси этот свёрток к Надежде Сергеевне. Вообще никому о нём не говори. Понял? Вот и замечательно. Я обязательно приду в младший корпус после третьего урока. Слышишь? И заберу у тебя эту вещицу.
* * *
Я преспокойно дошёл до кабинета, где у четвёртого «А» по понедельникам проходил классный час. Меня по пути не останавливали ни учителя, ни дежурившие на этажах старшеклассники. Никто не провожал меня любопытным взглядом (сновавшим по школе людям не было никакого дела до неторопливо бредущего по школьным коридорам пионера). В классе на меня тоже не обратили особого внимания. Буднично поздоровались со мной мальчишки (я продолжил Мишину традицию: не пожимал одноклассникам руки), девочки скользнули по мне равнодушными взглядами. Интерес ко мне проявила разве что Света Зотова — понаблюдала за тем, как я брёл мимо доски к своей парте. А обрадовалась моему появлению только Зоя Каховская. Она дождалась, пока я усядусь на своё место, забросала меня вопросами и упрёками.
На Зоины вопросы я ответил универсальным «потом расскажу». Потому что пока не придумал, что именно сообщу своей соседке по парте. О бегстве от математички я не хотел ей рассказывать — и уж тем более, о его причине. Найденный в учительской свёрток косвенно подтвердил сообщение Вовчика о смерти Оксаны Локтевой. И эта новость внесла хаос в мои планы и мысли. «Моему брату вечером позвонили друзья…» — вертелись у меня в голове слова рыжего мальчишки. Я силился понять, что именно Вовчик подразумевал под словом «вечером». «Это до того, как разошлись Надины гости, или после?» Если девятиклассницу всё же убили, то точно не в то же время, как и в… прошлый раз. Сейчас меня больше волновала, не личность совершившего то убийство человека. А есть ли теперь у Виктора Солнцева алиби на то время.
Я вынул из сумки «Аргументы и факты», развернул газету на столешнице парты. Пробежался взглядом по украшенной пометками статье. Порадовался, что в этот раз поленился заучивать текст — лишь пометил в нём интересные цитаты для своего выступления по политинформации. Сегодня я хотел пересказать одноклассникам статью «Глазами очевидца. Две недели в Афганистане». В этом репортаже говорилось о том, что делегация Советского комитета защиты мира совершила двухдневную поездку в Демократическую Республику Афганистан. В её составе был журналист-международник. В своей статье он рассказывал «о жизни, труде и борьбе афганского народа». Мне казалось, что афганская тема покажется детям интересной (пусть она и почти не касалась проходивших на территории этой страны военных действий).
До звонка я прочёл статью ещё раз — освежил в памяти её содержание (прекрасный повод, чтобы отложить объяснения с Каховской). Вполуха слушал Зоино ворчание, скользил взглядом по газетным строкам и рассуждал, почему Мишины приступы дали сбой. Ещё я нахваливал себя за то, что всё же позаботился о папином алиби (надеялся, что «вечером» — это всё же не «в районе полуночи»). И ругал себя за самонадеянность. Не удержался — бросил взгляд на курносый профиль Светы Зотовой. Вспомнил, как доказывал Зое, что наша одноклассница непременно доживёт до зимних соревнований. И тут же покачал головой (будто не согласился с автором газетной статьи), потому что не усомнился в успехе Светиного спасения, и потому что «дело» Зотовой мне виделось «простым и понятным» — в отличие от убийства Оксаны Локтевой.
Примерно за минуту до звонка в кабинет вошла наша классная руководительница. Она вразвалочку направилась к своему
