Здравствуй, 1984-й - Дмитрий Валерьевич Иванов
— Есть, — фыркает Шурок. — В Новочеркасске. А тут только поликлиника, и попасть туда трудно.
— Идём, а? С острой болью может возьмут?
Моя подруга меняет гнев на милость и ведёт меня в местный «дом пыток», причем в поликлинику детскую — я же ещё ребенок. Как вспомню свое детство в другом теле, так вздрогну — сверлили часто без уколов, которые ставили в редких случаях, мордатые тети и здоровые дяди лезли разными страшными штуками в рот. Одноразовые иглы? Ха! Анестезия? Два раза ха, ха! В другой, взрослой жизни, я ходил только в дорогие платные поликлиники, там и отношение другое было к клиенту.
Помню, как-то пришёл зуб лечить, а там врачиха, миловидная женщина лет тридцати, так терлась при лечении своими сиськами об меня, что я возбудился как конь. Не знаю уж, я ей понравился, случайно ли, или такова политика клиники, но я о своих детских страхах забыл, и даже пожалел, что всего один зуб лечить надо. Вот и сейчас вспоминая этот пикантный эпизод, я немного прогнал боль и не выглядел в регистратуре как малолетний нытик. На удивление попасть на приём удалось сразу, не из-за высокого сервиса, а по причине возникновения окна в записи к доктору. Не удивлён я, таких окон должно быть много при таком отношении к пациентам.
— Ты иди, а я скоро! — говорит Шурка. — Сбегаю, билеты сдам на фильм, всё равно тебя раньше, чем через полчаса не выпустят.
Захожу в кабинет, кожаное коричневое кресло с наклонённой спинкой для принятия положения полулёжа. С одной стороны у него подлокотник и плевательница с фонтанчиком, с другой всё ровно, чтобы удобнее залезть. Напротив кресла лампа, светящая не только в рот, но и в шар (глаз) и вижу советскую бормашину — ящик голубоватого цвета и зеленой лампочкой «сеть». Вспоминаю, бормашина имеет ременную передачу. И все вибрации ремня передачи конструкции отлично ощущались пациентом во время сверления зубов. Ещё, как правило, сверление происходило на весьма низких оборотах (из-за хренового КПД системы в целом), что также добавляло непередаваемых ощущений. Стало очень тоскливо.
Заходит в кабинет губастая тетка лет сорока с властным выражение лица.
— Что стоим? Кресло видишь? Садись, — безапелляционно говорит она. — Кеды сними только. Лезут в обуви, ничего не понимают, молодежь пошла.
Безропотно устраиваюсь в кресле, а тетка будто бы специально включила машину на сверление, проверяя работу, а может, запугивая меня.
— Мне удалить зуб надо, можно не сверлить, — пытаюсь сразу поставить условия я.
— Ты посмотри, какой у нас тут умник. Ты врач? — почти орет мучительница.
Она лезет мне в рот и ковыряет металлическим инструментом сломанный зуб, причиняя боль и заставляя меня мычать.
— Пломба выпала, и зуб немного раскрошился. Надо лечить, — она включает бормашину.
— Обезболивание будет? — отворачивая морду, не открывая рот, сквозь зубы говорю я.
— Потерпишь, — фыркает врачиха. — Не маленький, даже полезно немного потерпеть. Или можешь идти на все четыре стороны.
— Так! Даю десять рублей, нужно поставить укол и вырвать зуб, — достаю я из кармана десятку, которая должна была пойти на обучение негров в СССР, ну не четвертак же отдавать честно заработанный, а других денег после кафе не осталось.
Врачиха на меня уставилась как на говорящую мебель. Её изумила моя прямота и наглость. А вот не знаю я как в СССР взятки дают!
— Чтобы потом родители пришли и забрали её обратно? — сомневается она.
— Мама умерла, а папа пьёт, деньги я сам заработал в колхозе, — холодно говорю я.
— Эх, сиротка ты сиротка, — жалостливо треплет за вихры врачиха, но десятку берёт. — Давай укол сделаю и пломбу поменяю, у тебя часть стенки зуба обломилась всего, можно лечить ещё.
— Да какое там лечение, рассверлите всё внутри и мне ещё раз приходить.
— А так вообще не будет зуба, лучше станет? Да и не надо второй раз, нерв убили тебе уже, — ковыряет железякой спец.
Я соглашаюсь на экзекуцию, и мне ставят укол под моё молчаливое исполнение — «я, укола не боюсь, если надо уколюсь».
Укол помог, боль утихла, и врачиха принялась за работу. По окончании сверления она взяла материал для пломб, больше похожий на цемент.
Материал для пломб она сперва размешала на стеклышке каким-то крайне вонючим отвердителем, а затем замазала рассверленный зуб.
— Готово! — довольно сказал тетка.
— Шпасибо, — прошепелявил я, так как десна и заодно язык ещё не отошли от укола.
Выхожу, а меня под дверью ждет Шурка, и сразу хвалит.
— Ну, ты молодец! Даже не пикнул ни разу, я слышала, как тебе сверлили. Я бы уже орала и плакала.
— Я же мужик! — гордо говорю я.
— Куда идём? — спрашивает Шурка, хватая меня за рукав.
— К тебе же, — удивляюсь я.
— Мама скоро придёт, через часа полтора, но нам отсюда минут двадцать до меня идти, — вздыхает обломщица.
— А мы же ничего делать не будем, — уверяю я, прикидывая как грамотно потратить этот час, максимально сократив прелюдии.
— Не верю я тебе, Штыба, — с сомнением говорит подруга и решительно сообщает, — я на кино уже настроилась.
Идем в кино, я расстроенно молчу, да и боль от расковырянной десны начинает появляться после отхода от анестезии.
Билеты мы купили без проблем, это на вечерний сеанс можно было не попасть. Захожу в кинотеатр, никаких попкорнов и колы нет, нет даже буфета. У нас проверяют билеты, и мы идём на свои места. Я опять взял последний ряд, садимся и ждём начала сеанса. Люди постепенно заполняют зал, и в наш последний ряд идёт парень с девушкой, которых плохо видно из-за тусклого освещения.
Ба! Так это же Верка Архарова с парнем лет двадцати, хорошо прикинутом во всё заграничное.
— О, и ты тут, Толик! — спокойно замечает Верка.
Глава 27
— Сам в шоке, — отвечаю ей и представляю девочек друг другу. — Знакомься, это Александра, Саша, а это одноклассница моя — Вера Архарова.
— Не знала, что у тебя девушка в райцентре есть, — проигнорировала представления своего спутника Вера.
— Она шефствует надо мной от комитета комсомола района, — ставлю точки над «и» я.
Начался киножурнал фитиль, и я понял — никаких поцелуев на последнем ряду мне не видать. Сашок явно не хотела палиться. Руку сжимать дала, коленку гладить тоже, а больше — ни-ни. Цепкие маленькие пальцы сразу вступали в бой за право личной неприкосновенности. Особенно это было обидно на фоне того, что Верка вовсю целовалась с мажором. Потом мы смотрели фильм, причем с интересом только немного наивная комсомолка,
