С чем вы смешиваете свои краски? - Дмитрий Соловей
С подмалёвком я занимался до обеда. После отнёс подрамник в парковый павильон, чтобы просыхал до завтра. Вообще-то одного дня для этого будет недостаточно, но я чуть схитрил, добавив в разбавитель немного вернисажного лака. С этим наполнителем первый слой просохнет быстрее.
Нас, в смысле меня и сопровождающих, накормили обедом, и после я продолжил работу уже с Германом Титовым. Отличный парень оказался! Простой, без заносчивости. Впрочем, и у Гагарина я той самой звёздной болезни не заметил.
Герман болтал без перерыва, вгоняя меня то и дело в краску своими подколками и вопросами на тему того, какие девочки мне нравятся, предпочитаю я блондинок или брюнеток. И так со знанием дела спрашивал, что я в уме ему диагноз поставил: бабник. Но обаятельный, чёрт!
Всего у меня получилось с товарищами космонавтами по три сеанса. Больше никак не выкроили. У них же свои обязанности и своя программа помимо отдыха. То с моряками в Севастополе надо встретиться, то с пионерами в Артеке. А у меня зависимость от освещения и времени суток. Но кроме портретов, я успел написать и достаточно этюдов. Особенно пляжных, где сам Гагарин угадывался с трудом, но были жёны космонавтов, море и солнечные пейзажи.
Зато у нас получилось много фотографий. Дяде Вове я сказал, что пусть это и не совсем профессионально, но я могу использовать фото для своих картин. Вот он и разошёлся, щёлкая на плёнку Гагарина, Титова и нас вместе с ними. Я уже прикидывал, какие могу ещё картины изобразить на основе имеющегося материала. В идеале мне бы на скафандр взглянуть. Смутно помню, как он выглядит.
— Даже не намекай, — притормозил полёт моей фантазии полковник. — Это секретные данные.
Космонавты закончили отдых третьего октября, а я седьмого — пришлось ждать, пока масляные краски подсохнут. Вообще-то там было ещё с чем поработать, но мы решили, что это я и в Москве сделаю.
Титов и Гагарин на двух моих полотнах диптиха будто смотрели друг на друга. Я ещё и задний фон такой подобрал, чтобы было видно, что они встретились в одном месте в парке и не то обмениваются своими впечатлениями о космосе, не то обсуждают брюнеток, которых предпочитал Герман. Не буду хвастаться, но мне самому понравилось, как получилось.
Меня выгрузили со всеми принадлежностями прямо у подъезда и пообещали фотографии через день.
— О! Будут фото! — обрадовалась маман. — Как погода в Крыму?
— Последние два дня дождливо, а до этого настоящее бабье лето. Тепло, солнечно, — ответил я.
— Ты много нарисовал?
— Написал, — привычно поправил я её. — Всего два портрета.
— Только два, — сморщила симпатичный носик маман и плавной походочкой удалилась на кухню.
— Папа, — позвал я, распаковав первый свёрток.
Отец не особенно спешил, я успел и портрет Титова выставить, когда он зашёл в мою комнату. Зашёл и замер, потеряв дар речи.
— Это что, прямо сам Гагарин? — наконец спросил он.
— Ещё и фотографии будут.
— Катенька, Катенька, бегом сюда! — крикнул отец.
Охи и ахи продолжались часа полтора. Замучили меня родственники вопросами. Отвечал уклончиво, сообщив только, что Гагарин и Титов самые лучшие космонавты. И если мои картины маман не могла куда-то унести, то фотографии поволокла показывать подругам на следующий день, как их принёс Алексей.
С самими работами ситуация получилась двусмысленная. Как только я довёл их до ума, покрыл вернисажным лаком и задумался о том, где рамку взять, пришёл дядя Вова и забрал картины в своё управление. После сказал, что повесили в актовом зале. Моё имя и возраст там фигурируют.
Хотел Гагарина порисовать — порисовал.
Глава 14
Школьники продолжали занятия, и моё отсутствие никак не повлияло на учебный процесс. К директрисе я, конечно, зашёл, доложился, подарил две фотографии — меня и космонавтов. Вопросы о пропусках отпали сами собой.
Позже узнал от Светочки Романовой, что в некоторых школах Москвы уже введена новая форма.
— Для девочек? — изумился я.
— Для вас, пацанов! — возмутилась Романова моей дремучести. — Со следующего года во всей стране будет новая школьная форма.
— Слава богу, — обрадовался я тому, что не нужно будет носить фуражку.
— Бога нет, Гагарин это проверил, — прервал меня Миша Левинсон. — Ты что, не атеист?
— Атеист, самый настоящий, — заверил я. — Это я так, нечаянно сказал.
— Смотри при Ленке Скворцовой не ляпни, — предупредил Мишка.
От одноклассников я свою встречу с Гагариным и Титовым скрывал ровно до того момента, пока наша директриса не обязала меня выступить на общем собрании школы, посвящённом сорок четвёртой годовщине Октября. Вступил, рассказал, и совсем не то, что запомнилось от встречи, а что желали услышать преподаватели и школьники. Получил новое за это погоняло «Космонавт».
После я по эскизам и фото написал новый портрет Гагарина, который повесили в ленинской комнате школы. Там же, на стенде, оформили мои фото, где я запросто общаюсь с героями страны. Определённый прок от этого всего был. Меня перестали задирать и общались исключительно вежливо ученики любых классов. Постоянно слышал вслед шепотки: «Увахин, это сам Увахин». Ага. Сам изволил прийти в столовую и выпить компот с пирожком.
Но дяде Вове от меня требовалось нечто большее, чем просто рисующий мальчик. Он снова завёл околонаучные разговоры на тему телекинеза и телепатии. Немного поразмыслив, я выдал ему картинку обелиска с надписью. Март (точную дату не помнил) 1967 года, «Ю.А. Гагарин. Погиб при испытательном полёте».
Полковник прочувствовался, рисунок к груди прижал и быстро ушёл. Я же стал прикидывать, чем ещё «родное и любимое» КГБ осчастливить? Примерную дату смещения Хрущёва я знаю. И как это художественно отобразить? Так и не придумал, решив, что времени у меня ещё достаточно. А чего-то другого важного, что произойдёт в ближайшем будущем, я так и
