Юрий Волошин - Зеленые холмы Винланда
– Гризли! Слышишь?
Слышит он, слышит. Лучше б не слышал. Из-за косы уже показалась пирога. Надо думать, рыбак из того самого селения возвращается с ночного лова рыбы.
– Убей его, Гризли! – прошептала Чулка.
Сивел с нескрываемым удивлением глянул в ее расширенные страхом глаза.
– Убей, – повторила Чулка, придерживая живот. – Или он поднимет тревогу.
И Сивел нутром понял, что сейчас важней. Чья-то чужая жизнь, пусть и жизнь ни в чем не повинного рыбака? Или жизнь будущего ребенка, его с Чулкой ребенка? Да и их жизнь тоже, между прочим.
Пироги сближались. Сивел укрылся за Чулкой, пригнувшись, делая вид, что возится со снастями.
Пироги поравнялись. Рыбак окликнул.
Сивел поднялся и….
Рыбак, и не вскрикнув, повалился в воду. Его пирога перевернулась. Когда мокрая макушка вынырнула, Сивел пристукнул веслом. Дальше тишина. И пустота. Дротик и топор – как добыча.
Сивел внезапно ощутил полный упадок сил. Или то последствия дурманящего зелья жрецов? Да нет. Не от того…
Он зачерпнул пригоршню воды, всосал в себя. Полегчало? Да нет…
* * *
Иногда деревья смыкали ветви над руслом – становилось сумрачно и тревожно. Кричали птицы, трещали крыльями при приближении пироги. Взошло солнце. Последние хлопья тумана растаяли. Погони не было. Или была, но избрала себе иное направление.
Потянулись глухие места, где звуки рождались только дикими обитателями леса. По обе стороны реки – холмы, течение – все быстрее. Речка сузилась до того, что по ней стало невозможно продолжать путь. Что ж, посуху тогда придется…
– Ну, забрались мы! – сплюнул Сивел. – Ну, глухомань! Как отсюда выберемся?! И выберемся ли вообще?!
– Выберемся, Гризли, – неожиданно твердо откликнулась Чулка. – Смотри, вот мох на деревьях. Значит, север – там. Значит, нам туда.
– Куда – туда?!
– На север. Там дом.
– Чей дом?! – У Сивела помимо воли росло раздражение.
– Мой дом… Мое племя… Племя вако… Наш… наш с тобой дом. Гризли?
– Ты… Ты вот что, женщина! – угрюмо молвил Сивел. – Будешь делать, как я скажу. Будешь идти, куда я скажу. Или я пойду один, а ты пойдешь одна. Каждый в свою сторону!.. У меня тоже есть дом, и я хочу в него вернуться. И он не на севере. Ясно тебе?
Чулка кивнула. Покорно кивнула. Ей было ясно. Ясно, что никуда, конечно, светловолосый Гризли не пойдет один, а только с ней пойдет. Другое дело, что она пойдет туда… куда он скажет. То есть не на север, не к племени вако. А так ей хотелось. Ну, не получилось…
– Я есть хочу, Гризли, – сказала она жалобно. – И мне холодно.
Прозвучало как упрек. Сам сказал ей, чтоб ничего с собой не брала, сам в пирогу посадил, сам повез куда-то… А теперь еще и командует. А у нее в животе маленький ножками уже колотит. И есть хочется. И холодно.
– Ты это… погоди, а? Погоди чуток, Чулка! – дурнем замешкался Сивел. – Я сейчас! Ты погоди! Сейчас я!
Он нагреб кучу уже опавших листьев, усадил на ту кучу отяжелевшую бременем жену. Нагреб еще кучу вокруг нее, засыпав по плечи – лишь голова торчала. Снял бы с себя и последнюю рубаху для нее, ан не было у него никакой рубахи. Бежал-то почти голышом из ямы.
– Ты грейся, грейся пока. Я чего-нибудь добуду.
Чего добудешь с дротиком и топором? Был бы лук, были бы стрелы! Но при побеге выбирать не пришлось. Что досталось, то досталось. Сивел взвесил на руке топор. Увесистый. Жаль, каменный. Был бы железный – другое дело. И то в битве, но не на охоте. Сивел вздохнул и каменным топором срубил рогатину. Ею хоть птичку какую пожирней с дерева можно сбить.
Он старался недалеко отойти от места, где оставил Чулку. Мало ли что, мало ли кто! Чтоб на крик ее успеть вернуться в считанные минуты. Шел вперед, но то и дело назад оглядывался. Как там она? Этакая охота не обещает богатой добычи. Или одно, или другое.
Заслышав грузное шевеление в диком малиннике, Сивел насторожился. Стараясь быть бесшумным, подкрался, выставив перед собой рогатину. Сквозь густые заросли ничего не рассмотреть, но кто-то там шебаршится. И не человек. Человек старается не проявлять себя, вот как Сивел сейчас.
Он подкрался совсем вплотную. Изо всех сил ткнул рогатиной в самую гущу малинника.
Жуткий рев был ему ответом. И из зарослей вдруг стало вздыматься нечто гигантское, косматое, с оскаленной пастью. И вздымалось, и вздымалось – уже в полтора Сивелова роста.
Сивел на мгновение струхнул, отпрыгнул назад. То леший, не иначе! Водятся на земле Винланд лешие? Получается, водятся! Ужас-то какой, нечеловеческий!
В следующее мгновение Сивел опомнился, фыркнул с облегчением. То все же не леший. Из непролазных кустов, сминая и ломая их, на поляну выскочил медведь. Ми-ишка! Косолапый! Отлегло…
Да не рановато ли отлегло? Мишка-то мишка, но раза в три крупней, чем медведики Новгородчины. Ходил его батя, Рогдай, с рогатиной на медведиков, всегда успешно ходил. И старший братка, Белян, ходил. А Сивелу по сию пору не довелось как младшому. Ну вот тебе и все сразу…
Сивел покрепче перехватил рогатину, дразня лесного гиганта рогулькой. Ткнул, пытаясь в глаза угодить. С ослепшим чудищем всяко проще управиться. Чуток промахнулся, попал в нос. Нос, однако, у медведика – с кожаную заплатку на седалище, на портках!
Брызнула кровь. Косолапый взревел пуще прежнего. Поднялся на задние лапы и пошел на мелкую тварь, осмелившуюся обеспокоить.
Сивел откровенно приужахнулся. На задних лапах рост медведика оказался и вовсе не в полтора, а в два Сивелова роста. Весу же в нем не менее двадцати пудов. Рогатина выдержит? Выдержит, не обломится? Вот, Сивел, верно! Вот единственная мысль, которая должна быть. И никакой другой – мол, куда бежать, как спастись, не просить ли прощения?
Сивел сжал зубы до скрежета. Не отступил ни на шаг, хотя очень желалось. Опустил рогатину к земле рогулькой, не выпуская из рук. Взревел, в свою очередь:
– Иди! Иди сюда, лешак смрадный! Иди!
Я смерть твоя!!!
Медведь шел. Между ними уже не более двух саженей. Вот сейчас косолапый всей тушей падет на мелкую тварь, порвет в клочки, раздавит в лепешку. Вот сейчас!
Медведь бросился.
Сивел поднял рогатину, уперев концом в землю.
Медведь напоролся. Рогулька вошла ему в подбрюшье, глубоко вошла. Косолапый издал совсем уже запредельный рев. Бил лапами, пытаясь достать мелкую тварь, пытаясь хотя бы обломить рогатину, на которую сам нанизался. Не достал. Косолапый, ты и есть косолапый.
Сивел тужился из последних сил, ноги дрожали, пот хлынул горячий и холодный одновременно. Древко не выпускал. Если выпустит, то все, конец. Раненый зверюга еще опасней. Точно, порвет!
Сивел ощущал, как рогатина все глубже и глубже вонзается в тушу. Оно бы и ладно – чем тяжелей рана, тем верней зверюга подохнет. Но, вместе с тем, когтистые лапы медведика становились все ближе и ближе к Сивелу. Глубже рогатина – ближе когтистые лапы.
Мишка еще ударил лапой, когтем пробороздил царапину на лбу Сивела. Вот и все. Еще один взмах тяжеленной лапой и… Главное, не увернуться! Стой, где стоишь. Держи рогатину… Сивел сомкнул глаза, готовясь к неизбежному. Стало темно. И… тихо.
Сивел приоткрыл глаз. Кровь со лба застилала. Он проморгался, стряхивая красные капли с ресниц. Глянул…
Лапы медведя бессильно повисли, чуть не достигая земли. Оскаленная морда была в двух вершках от лица Сивела. Но была она застывшей, мертвой .
Сивел прикинул, как быть дальше, наметил место справа от себя, выпустил древко рогатины и прыгнул в сторону, перекатившись через голову.
Двадцатипудовая туша качнулась, будто на ветру, и – рухнула. Рухнула влево.
Сивел поднялся с травы, отряхнулся, утер пот и кровь со лба. Ноги дрожали. Дрожали ноги… Однако! Одолел он зверя!
Обессилев, сел прямо на поверженного мишку, ощущая задницей тепло. Сейчас он еще минуток пять хотя бы так посидит, отдышится, в себя придет…
В чаще вдруг раздался новый треск и шум. Да что ж такое?! Мишки на земле Винланд парами ходят? Еще одно чудище?! Не-ет, с ним Сивел, пожалуй, уже не справится. Человечьи силы не безграничны! Да и рогатина засела намертво в чудище первом. Пока ее выпростаешь… А с голыми руками на очередного медведика или, скорее, теперь медведицу идти… Батя, Рогдай, может, и пошел бы. Братка Белян тоже… Сивел же устал. Устал, ну! Смертельно устал.
Он пусто уставился в чащу, откуда слышался шум и треск, все приближаясь. Стало полностью безразлично. И только через минуту полного безразличия Сивел сообразил, что шум и треск приближается с той стороны, откуда он сюда шел.
На поляну выскочила Чулка, дыша прерывисто, тяжело. Замерла, увидев мужа, восседавшего на косматой туше. Живого! Главное, живого!
– Чего пришла? – сварливо произнес Сивел. – Я ж сказал тебе годить! Сказал сидеть, где сидела.
И теплый комок собрался в животе, прыгнул к горлу, отозвался икающим смехом. Примчалась ведь, а! Заслышала рев и примчалась. Даром, что сама на сносях, но примчалась на помощь. Ах ты, Чулка моя, Чулка…
