Сергей Шхиян - Гиблое место
Облачное весь день небо к ночи затянуло низкими тучами и запахло дождем. Проводить вторую ночь без сна мне не хотелось, потому место для ночевки выбрал более тщательно, чем вчера. На сухом бугре соорудил нечто вроде шалаша из еловых лап и развел большой костер. От живого огня сразу стало уютно и спокойно на душе. Согревшись и поужинав, я заполз в свой вигвам и заснул сном младенца. Опасаться в такой глуши было некого, а диких зверей должен был отпугивать огонь.
Утро следующего дня было туманное и сырое. Ночью шел дождь и загасил остатки моего костра. Куда идти, я не знал. Все было затянуто густой туманной пеленой, и сориентироваться по солнцу я не смог. Пришлось разбираться по деревьям: где больше мха и гуще ветки, там юг. Приблизительно определившись, я нагрузился своими сокровищами и двинулся по выбранному направлению.
Постепенно характер местности менялся. Кончился заболоченный лес, и теперь можно было идти, не опасаясь провалиться в трясину. Тропинки и иные следы человека по-прежнему не попадались. Зато я наткнулся на медведя. Был он небольшой, видимо, очень молодой, и трусливый. Впрочем, не только он.
Когда мы столкнулись, то сначала замерли друг против друга. Ощущение было, надо сказать, не самое приятное.
Медведь с испугом уставился на меня, а я лихорадочно соображал, что мне делать: сразу убегать или сначала покричать и погреметь металлом. Обошлось без демонстрации силы. Мы одновременно решили, что наша встреча была ошибкой, и разошлись. Вернее сказать, разбежались. Причем, судя по треску ломаемых ветвей, он бежал значительно быстрее меня.
К полудню я так и не смог найти выход из леса и устроил себе привал. День так и не распогодится, и в (лесу по-прежнему было сумрачно и сыро.
Разводить костер было хлопотно и сложно. Для добывания огня я, как и все, пользовался огнивом. Это действие требовало больших трудозатрат. Тем, кому надоели газовые зажигалки, могу рассказать, как сделать это универсальное приспособление для добывания огня. Самая сложная его часть — это трут. Делается он из грибных наростов разных деревьев, чаще всего используются те, что растут на дубе и ясене. Срезанный полукруглый нарост очищается от верхней твердой корки, из его внутренней массы берется верхний слой бурого цвета, который вываривается в воде с золой или прямо разминается руками и колотушками. После этого трут пропитывается раствором селитры, что и дает ему возможность легко зажигаться от искры, получаемой при ударе огнива о кремень. Когда трут задымится, его еще нужно раздуть, а потом от него поджигать тоненькие, сухие лучинки. Короче говоря, развлечение это не из приятных. Вот уж когда загрустишь о копеечной спичке.
Пообедав всухомятку и дав отдохнуть ногам, я вновь пустился в странствие по необъятным просторам родной земли. Ветер, наконец, разогнал облака, и я смог ориентироваться по солнцу. К вечеру, когда я уже подумывал о ночлеге, лес, наконец, кончился, и я вышел к распаханному полю. Это событие пробудило энтузиазм. Дело было за малым, выйти, наконец, к людям. Это оказалось несложно, первая же встреченная проселочная дорога привела меня в маленькую, о пяти дворах, деревню.
Выбрав избу получше, я постучался. Из дверей, держась за стенку, вышел тощий мужик с умным лицом и страдальческими запавшими глазами. Вид вооруженного человека его не встревожил. Он с трудом поклонился и, без расспросов, пригласил пройти в дом.
Домашних животных по теплому времени уже перевели во двор, и воздух в избе был чистый. Помещение тускло освещали трещащие лучины.
— Добрый вечер. — сказал я попрятавшимся обитателям, огляделся и опустился на лавку в красном углу.
Из темных углов избы робко вышли дети, за ними показалась хозяйка, лица которой я не смог рассмотреть. Все чинно поклонились и сгрудились у противоположной от меня стены.
— Куда путь держишь, добрый человек? — спросил хозяин, медленно входя в комнату.
— В Коровино, — ответил я.
— Не слыхал, — покачал он головой и натужно закашлялся. — В нашей округе такого села нет.
— А ваша деревня как называется?
— Першино.
— Река Лопасня от вас далеко?
— Не так что бы далеко, но и не рядом.
— Сможешь проводить?
— Отчего не проводить, да только я хворый, боюсь, не дойду. Вот если кого из наших мужиков попросить.
— А что с тобой, чем болен?
— Грудью недужу. Кашель забил…
— Я тебе помогу, а ты меня проводишь, — решил я. У мужика была целая куча детей, а он явно собирался умирать.
— Мне уже никто не поможет, — почти равнодушно сказал хозяин и обратился к жене. — Марья, покорми гостя.
Женщина степенно поклонилась и начала споро собирать на стол. Печь, вероятно, была недавно топлена, и гречневая каша с топленым молоком были теплыми и вкусными. Я с удовольствием ел безыскусную еду с мягким ржаным хлебом, приготовленную умелыми руками. Поев, я с благодарностью отодвинул обливную глиняную миску и спросил хозяина:
— Давно кашляешь?
— С осени, как боярские холопы побили.
— За что побили?
— Хотели землю отобрать и в крепость ввести, только мы вольные смерды и ни в чьей воле не будем!
— У вас, что вся деревня вольная?
— Вся, добрый человек, только мало нас осталось, трудно приходится.
— А не лучше найти хорошего боярина, а то ведь забьют!
— Не лучше. Свободными жили, свободными помрем.
Мужик нравился мне все больше. Говорил он уверенно и спокойно.
— Ложись на лавку, я тебя лечить буду, — сказал я.
— Пустое это, — ответил он, — мне все нутро отбили, сам диву даюсь, как до пасхи дожил.
— Ложись. Попытка не пытка, хуже не станет, а выздоровеешь, сможешь за себя посчитаться.
— Эх, добрый человек, на Руси если начать друг с дружкой считаться, то и народу не останется. Пускай Господь за кривду спрашивает, а нам бы свои грехи замолить.
Несмотря на усталость, я активно взялся за лечение, но скоро почувствовал, что проку от меня мало: слишком вымотался за последние два дня.
— Пока все, — сказал я, — утром продолжим. Сейчас мне нужно выспаться.
— Ложись, батюшка, — откликнулась Марья. — Может, дать бараний тулупчик укрыться?
В избе было тепло от протопленной печи, и от тулупа я отказался. Вежливые хозяева отправили детей спать на полати и погасили лучины. Я, как только прилег, тут же провалился в глубокий сон.
Проснулся поздним утром от шума в подворье. В избе был полумрак, и я не сразу понял, где нахожусь. Когда вспомнил, прислушался, пытаясь понять, что там происходит. Во дворе слышались сердитые крики и плач детей. Догадался, что у хозяев очередные неприятности. Я быстро встал, натянул на себя кольчугу, нахлобучил на голову шлем и, низко пригнувшись в крохотных дверях, вышел наужу.
Судя по всему, хозяев опять приехали учить уму-разуму. Посредине двора на лошади сидел, подбоченясь, молодой парень в дорогих доспехах: русском панцире в виде кольчужной рубахи, покрытой красным бархатом, с двусторонней кирасой, закрывающей грудь и спину, с выпуклыми надраенными до блеска наплечниками и командовал несколькими ратниками. Те уже скрутили крестьянина и вязали его веревками по рукам и ногам. Хозяйка лежала на земле, а трое маленьких детей цеплялись за нее и плакали.
Мое появление вызвало интерес, но не тревогу. «Красавец-рыцарь» свысока покосил наглым глазом и продолжил ругать хозяина. Ругал он его безо всякой логической связи с происходящим, для порядка унижал, как говорится, человеческое достоинство.
— Эй, вы, — нарочито миролюбиво обратился я к ратникам, связывающим хозяина, — отпустите его!
Несмотря на мой военизированный вид, никто не обратил мои слова внимания. Тогда я многозначительно взялся за эфес сабли. Однако вытащить ее не успел. Конник небрежно глянул на меня сверху вниз, делано равнодушно отвернулся, тронул своего жеребца шпорой, и тот затанцевал на месте, тесня меня крупом. Я инстинктивно отступил немного в сторону, а парень вдруг полоснул меня уже обнаженным клинком. Поучилось это у него прямо-таки молниеносно: он ловко откинулся на круп лошади с крутым разворотом в седле, и правая рука, в которой была не видимая мной сабля, описав полукруг, опустилась на шлем.
Ощущение было такое, как будто по голове врезали дубиной. Шлем слетел и покатился по земле. Конник и ратники довольно заржали. Вместе с командиром их было шестеро, и они никого не боялись. Я, кстати, тоже. С меня хватило вчерашнего медвежонка.
Хохочущий конник вальяжно сидел в седле, опустив руку с саблей, ожидая, когда я наклонюсь за шлемом и подставлю ему шею. Однако я не оправдал его надежд. Я сделал шаг вперед и схватил обеими руками за подошву его сапога. Он не понял, что я хочу делать, напряг ногу, а я рванул ее вверх и выбросил «рыцаря» из седла. Думаю, что получилось это не менее эффектно, чем несколько секунд назад у него самого. Перелетая через коня, парень не успел вытащить ногу из правого стремени и грохнулся вниз головой на землю, после чего испуганная лошадь потащила его по двору к воротам.
