В. Бирюк - Прыщ
Прихватил, что под руку попало — топорец боевой с чеканом, выглянул из своего закутка…
Оп-па… Не ожидал. Сама их княжеско-благородная милость, «девица всея Руси», одна… Наверное, пришла благодарить за своё спасение от лютой смерти на пожаре. Поди, и медальку от начальства даст. И от себя, может статься, как-нибудь… лично.
— Здравствовать тебе, великая княжна Елена Ростиславовна. По какой нужде великой в наш погреб, тёмный да смрадный, твоя милость явивши?
— Ой! Фу! Напугал. Выскочил будто домовой из запечка! А мастера где? В церкву пошли? Ну, может и ты сгодишься. Хочу подобрать… Надобен кинжальчик простенький. Но — не простоватый! Такой… благородной девице приличный.
Чего-то слов искренней признательности и сердечной благодарности — не произрекает… Это она так, для разговора, наверное. А вот оглядится, осмотрится, да мне полную шапку каменьев самоцветных и отсыпет. Мабуть… «Дурень думкой богатеет» — русская народная… мда…
Пыль сдул, на краешек усадил, в каменку полешко для света подкинул, сбегал-принёс. Целую охапку колюще-режущего на выбор. С десяток разных кинжалов.
«Никто привычною, заботливой рукой Его не чистит, не ласкает, И надписи его, молясь перед зарей, Никто с усердьем не читает…».
Неправда ваша — чистим регулярно. Своими «привычными, заботливыми» ручонками. Вот только не надо… пошлых ассоциаций!
Когда берёшь в руки настоящий, удобный, «твой» ствол, когда проводишь по нему пальцами… просто чтобы ощутить изысканность линий… его восхитительно гладкие поверхности, точные, продуманные, такие естественные впадины и выпуклости… сжимаешь в кулаке, чуть отпуская и снова вздёргивая, поворачивая кисть, слегка «переступая пальцами» на нём… когда укладываешь его на ладонь и медленно проворачиваешь, воспринимая заключённую в нём мощь и совершенство форм… мизерность необходимых усилий, отделяющих тебя и его от твоей смерти… подымаешь и наводишь на цель… чуть поигрывая микродвижениями… ощущая его как своё продолжение… как часть собственного тела… естественную, неотделимую, в который ты весь сфокусировался… ищущую, жаждущую выплюнуть приготовленное… прямо туда, прямо в одно-единственное, нужное место… ещё не осознавшее, но уже выбранное и подсознательно ожидающего твоего… внимания… делаешь лёгкое, почти незаметное, напрашивающееся усилие… нежное, уверенное, необратимое… последнее, завершающее… всё — пошла… всё, назад не вернуть, не изменить, не исправить… полетели… обрывки, ошмётки, капли, брызги… попал… как обычно… приятно…
Ствол — как совершенство, выстрел — произведение искусства. Мгновения волнения и наслаждения.
Мда… Очень сходно с сексом.
Хотя автоматическое оружие и здесь всё опошлило.
«Лемносский бог тебя сковал Для рук бессмертной Немезиды, Свободы тайный страж, карающий кинжал, Последний судия позора и обиды».
Увы, таких, «немезиднутых», типа: «привести приговор в исполнение» — не держим. На Руси для «исполнения» — обычно топоры используются.
Раскладываю перед княжной наши финтифлюшки. Чисто подарочные — на войне-то у нас не кинжалами, а больше ножиками работают. Есть довольно экзотические: что-то типа кописа — греческого боевого серпа с заточкой по внутренней стороны изогнутого лезвия. Понятно, что ни ятагана, ни кукри ещё в природе нет, а фалькаты — уже нет. Есть классный скрамасакс. Великолепная голова ворона в навершии, ножны богатые. Но длина и вес… не под девичью руку. Есть очень красивый армянский обоюдоострый «кама». Не так уж много, но имеем в наличии и европейские кинжалы сильно вытянутой треугольной формы. Вот мизекордии — увы. Они только-только появились, трёх-четырёхгранные «тыкалки». На «Святой Руси» — доспехи легче, тыкать — особо некуда. «Спросом не пользуются».
Ей, наверное, нужен какой-то айкути, что-то типа кайкена — лезвие вершка два-три, гарды нет, лезвие мягко перетекает в рукоятку, используются для дамской самообороны в помещении. Можно носить в парчовом мешочке со шнурком. Входит в число свадебных подарков женщине. Основное назначение — само-зарезание.
«В дому заплачет мать-старушка, Слезу рукой смахнёт отец. Поскольку милка вечно носит С собою в сумочке… ножец».
При осаде замка Фусими, например, вся семья владельца замка Тории Мототада покончила с собой, чтобы избежать плена. Это коллективное самоубийство женщин и детей стало символом самурайской чести. Хотя зарезались не «честнЫе» самураи, а те, кого они клялись защищать. Окровавленные доски пола из комнаты, в которой гражданские вены и артерии от безнадёги вскрывали, позднее встроили в потолок близлежащего храма.
— Тебе зачем? Ну, там, мясо резать, подушки вспарывать, в носу ковырять…
Факеншит! Да что ж она такая… резкая как не выбродивший квас!
— Чтобы отомстить. За бесчестие.
Уже выбрала. Простенький, но не простоватый. И, факеншит, вполне эффективный: упёрла мне в шею стилет.
Со вкусом у неё в порядке — хорошенькая вещица, стильная. «Палочка для письма» — от латинского stilus. Вообще-то, стилет — итальянское изделие, но она сыскала французскую штучку. Костяную, кругленькую. Остренькую. Насколько остренькую — кожей шеи чувствую. Рукоять в форме вырезанного ангелочка, стоящего навытяжку. Солдатиком. Как она на пожаре у стенки… пока я её… Теперь уже я и сам… сейчас ка-ак надавит ангелочку на кудрявенькую бошку большим пальцем и…
— Э… так ты ж… Какое бесчестие?! По согласию ж было! Не считается! Убери!
— Что?! Да как ты смеешь?! Ты! Ты схватил, затащил, связал… И — овладел! Мною! Княжною! Изощрённо! И — извращённо! Стоя!!! Силою! Против моей воли!
— Да ну?! А разве ты сказала «нет»?!
«- Я не сказало «да», милорд! — Вы не сказали «нет».
— Так… Ты ж мне этим… вонючим одеяльцем… рот заткнул!
— И что?! Однозначного, определённого и недвусмысленного «нета» — не было. Как по уставу положено — три раза, начиная с предупредительного в воздух. Мимика… позволяла трактовать… разнонаправленно. Особенно — в заключительной фазе. А моторика… скорее — соглашательно. Я бы даже сказал — побудительно и понукательно. Вот так я тебя понял! Вот я и побудился, и понукнулся. Исключительно под влиянием твой неземной красоты и всякое помановение твоей милости незамедлительно исполнить желания. Да не дави ж ты так! Дырку ж сделаешь!
— Хам! Мерзкий хам и наглец! Снимай штаны!
О! Не фига себе! Фольк традиционно даёт связку: «Снимай штаны — будем знакомиться». Тут это — унижение или приглашение?
«— Мужчина, вы пьёте?
— Если это вопрос — то «нет», если предложение — то «да».
— Э… Госпожа… э… самая великая княжна… Не будет ли такое ммм… действие с моей стороны… в смысле снимания штанов… в присутствии высокоблагородной и безусловно невинной юной особы… превратно понято и… и негативно оценено… со стороны твоей?
— Снимай! Живо! Я те покажу как дев благородных…
— Да я уже знаю, уже ж видел-пробовал…
Она зашипела. Как шипела, уподобившись раскалённой сковородке, давеча на пожаре. Ещё сильнее воткнула мне «палочку для письма»… слава богу — пока только в сонную артерию. По поводу здешних школярских пожеланий насчёт использования святорусского аналога латинского стилоса — «писало», я уже…
Теперь и мне пришлось исполнять «высоко гляжу» — задрать голову в потолок. Хороший у нас потолок, крепкий. «Землянка наша в три наката…». Накат здесь один. И сверху не «сосна сгоревшая», а крыша лубяная. «Была у лисы хата ледяная, а зайца — лубяная…». И меня тут… как того мартовского косого. А там должен быть чердак. А на чердаке всегда собираются всякие сокровища… или мусор…
Вот с такими мыслями, старательно держа равновесие — неохота «проколоться» своим горлом об заточенную костяшку…, я осторожно выбрался из чуней типа домодавы стоптанные, дернул за верёвочку… в смысле — за опоясочку…
«Дёрни за верёвочку — дверь и откроется» — какой глубокий смысл в этой давно знакомой фразе из русских народных сказок! А я и не догадывался! Вот, собственно, чего хотела лиса от зайца! А мы всё съесть-съесть… Как дети!
Один знакомый ребёнок, случайно углядев из своей кроватки процесс сотворения себя братика или сестрички, так и кричал:
— Папа! Не ешь маму!
А эти прекрасные строчки:
«Не запирайте вашу дверь! Пусть будет дверь открыта!».
В смысле: со свалившимися штанами — человек сразу становится ближе к людям. Достаточно просто «дёрнуть за верёвочку»!
Сколь много культурологических открытий случается у человека, когда ему к горлу пристают с чем-нибудь остреньким!
