Андрей Валентинов - Бойцы Агасфера (Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы)
Загудели моторы, корпус самолета завибрировал, затем гул усилился, покрывая все иные звуки. Все поспешили застегнуть шлемы.
– Почему не взлетаем? – завопил Степа в шлемофон.
– Не кричите, Косухин, – послышался голос Берг. – Это же телефон, вас и так слышно. Говорите нормально…
– А-а… – Степе стало неловко.
– Моторы прогреваются, – пояснила девушка. – Сейчас зима, требуется больше времени.
Моторы продолжали реветь, затем их звук изменился, стал ровнее и четче, и самолет тронулся с места. За иллюминатором замелькали силуэты деревянных домиков, заснеженные деревья у края летного поля, далекие вершины Сайхенского хребта. Машину слегка тряхнуло.
– Взлетели, – прокомментировала Берг. – Ну, как самочувствие, господа?
– Самое то, – констатировал Степа.
Арцеулов ответил не сразу. В первую минуту ему стало не по себе, в животе появилась странная пустота, к горлу подкатил неприятный комок.
– Хорошо, – неуверенно проговорил он. – А… В какую сторону мы летим?
– Курс зюйд-вест, – сообщила девушка. – Минуть через двадцать пересечем границу Внешней Монголии…
Арцеулов вспомнил Нижнеудинск и разговоры в поезде Верховного. Тогда Монголия казалась каким-то Беловодьем за тридевять земель. Но выходит, можно и так – двадцать минут, и постылая Совдепия, бывшая Великая Россия, будет уже в прошлом. Ему уже не раз приходилось думать о том, как он будет покидать родину, если, конечно, уцелеет. Почему-то чаще всего Ростиславу представлялся пароход, реже – узкая тропка в густой тайге, но никогда не думалось, что эмиграция начнется с густого рева моторов и бесконечного белого пространства под крылом.
Самолет набирал высоту. Вершины Сайхена ушли вниз, почти сливаясь с зеленым океаном тайги. Горы быстро кончились, их сменили невысокие поросшие лесом холмы, тянувшиеся вдаль, насколько хватало глаз. Затем вдали мелькнул край огромного замерзшего озера.
– Озеро Хубсугул, – сообщила Наташа. – Где-то здесь граница…
«Вот и попал за кордон, – удовлетворенно подумал Степа, которого не мучил эмигрантский комплекс. – Пофартило, чердынь-калуга!»
– Карты есть? – простодушно поинтересовался он. – Сыграли б!
– Косухин! – не вполне искренне возмутилась Берг. – Порядочные девушки не играют в карты!
– А во что играть-то?
– Ну, в «барыня прислала сто рублей»… Или почитайте нам кого-нибудь из пролетарских поэтов. Этого… Демьяна Голого.
– Бедного, – без особой нужды уточнил Косухин и насупился.
– Расскажите нам о «Мономахе», – внезапно предложил Арцеулов.
– О «Мономахе»? – удивилась девушка. – Но что именно? Вы же скоро сами все увидите.
– Ну хотя бы почему мы летим так далеко. Неужели нельзя запускать эфирные корабли откуда-нибудь поближе?
– Это скучно, – решительно заявила Берг. – Впрочем, если вас тянет на столь пресную материю… Все достаточно просто – чем ближе к экватору, тем запуск эффективнее, да и топлива требуется меньше. Идея пришла, кажется, самому Дмитрию Ивановичу Менделееву. Подробностей не помню, но на коронацию Государя приехал какой-то китайский принц, и тогда же был подписан договор. В секретной статье китайцы разрешали нам построить полигон в западном Синьцзяне и отдали нам эту территорию в аренду. На пятьдесят лет, кажется…
– Неглупо, – согласился Арцеулов. – Подальше от родных осин. Похоже, господин Менделеев предусмотрел все, даже Смуту. А китайцы договор соблюдают? У них ведь сейчас тоже война. Как бы их большевички не позарились на «Мономаха»!
– Не знаю… В Синьцзяне действуют войска братьев Мо. Покуда они вели себя вполне корректно…
Упоминание о китайских большевиках весьма заинтересовало Степу. Рассуждая о «Мономахе», он как-то забыл о главном факторе Всемирной Революции – о международной солидарности трудящегося пролетариата. Правда, в чисто практическом плане Косухин не был уверен в некоторых важных подробностях, в частности, существует ли в Китае пролетариат вместе с большевистской партией.
Арцеулов, естественно, не догадывался о Степиных сомнениях, но и без того думал о нем не самым благоприятным образом. Краснопузый летел на секретнейший объект Империи – к такому притерпеться было трудно. Но к этому глобальному обстоятельству прибавилась мелочь, хотя и существенная: Арцеулову давно уже не нравилось странное панибратство молодого ученого Натальи Федоровны Берг с чумазым большевиком. Кровь потомственного дворянина Арцеулова кипела. Капитан бросил на красного командира мрачный взгляд и, не желая разговаривать, взялся за детектив о Нике Картере. Косухин, почесав затылок, принялся листать Аристотеля.
Часа через полтора Берг молча встала и направилась в сторону кабины. Степа последовал за ней, надеясь хоть краем глаза взглянуть на рубку бомбардировщика в полете. То, что он увидел, поначалу ошеломило – сквозь прозрачный колпак кабины открывалось огромное белое пространство, освещенное неяркими лучами зимнего солнца. Лишь кое-где темнели какие-то странные пятна, похожие на пучки желтоватой травы. Присмотревшись, Косухин сообразил, что это островки тайги, постепенно отступавшей на остающийся за кормой север. Зрелище было захватывающим и Степа, забыв, что зашел на секунду, замер у пустого кресла штурмана, вглядываясь в манящую белую даль. Он хотел упросить брата разрешить ему побыть в рубке, но тот ткнул его кулаком в бок, отвел к пассажирский салон и лег на койку, велев разбудить себя через пару часов. Косухин махнул рукой и тоже задремал.
Он проснулся, когда за иллюминаторами уже начинало темнеть. На соседней койке спала Наташа, чуть дальше давил на массу белый гад Арцеулов, а напротив него, к крайнему Степиному удивлению, лежал брат. В голове тут же мелькнула дикая мысль о брошенном штурвале, но Косухин тут же заметил, что койка Богораза пуста.
Степа встал и поспешил в рубку, желая поглядеть на гнилого интеллигента в очках за штурвалом «Муромца». Теперь пространство за стеклами кабины уже не казалось белым. Оно потемнело, откуда-то слева наползала черная тень. Косухин понял, что вскоре лететь придется в полной темноте и немного испугался. Сразу же подумалось, что хилый интеллигент за штурвалом того и гляди наломает дров. Он взглянул на пилотское кресло и поневоле удивился.
Богораза было на узнать. На лице немощного студента почему-то не оказалось очков, да и лицо то ли из-за затоплявших кабину сумерек, то ли по какой-то другой причине, стало иным. У рта легли неожиданно резкие складки, холодным ровным блеском горели глаза, уже не прятавшиеся за нелепыми стеклышками. Встреть Косухин такого в Иркутске, он бы отнесся к нему с куда большей серьезностью. Тот, кто сидел за штурвалом, теперь ничем не напоминал нелепого интеллигента с бронхитом.
«Да какой он к чертям собачьим студент! – сообразил Косухин. – Они же здесь все дурака валяют! Каппелевец, да и только!»
Он натянул на голову шлем с переговорным устройством и плюхнулся в свободное кресло.
– Не спится, господин Косухин? – даже голос Богораза стал другим – жестким и чуть насмешливым.
Степа не знал, что ответить. Наконец, преодолев странную робость, поинтересовался, что будет, когда зайдет солнце.
– Пойдем по компасу, – сказано сие было так, будто студент и делал, что летал на бомбардировщиках в полной темноте.
– А…а, конечно, – совсем растерялся Степа. – Семен… Аскольдович, можно мне… за штурвал…
Богораз коротко рассмеялся – такого смеха Косухин от него ни разу не слышал, отстегнул ремни и встал, кивнув на кресло. Степа, все еще не веря, поспешил туда и что есть силы ухватил еще теплый штурвал.
– Спокойно, Степан Иванович… руки не напрягайте, спину чуть ровнее… Вот так…
Косухин послушно выполнил указания и взглянул вниз. Под колпаком рубки мелькнул невысокий холм, блеснуло в закатном солнце извилистое русло замерзшей реки, а дальше потянулась ровная заснеженная степь.
– Чуть левее, – командовал Богораз. – Еще… Хорошо…
Степа еще с минуту понаслаждался невероятным ощущением полета, вздохнул и освободил кресло. Семен Аскольдович легко хлопнул его по плечу и вновь сел за штурвал. Косухин покачал головой и поплелся обратно.
Когда он вновь проснулся, в салоне неярко горели лампы, за иллюминаторами стояла черная ночь, а в гудении моторов слышалось что-то новое, словно огромной машине стало не хватать воздуха. Никто не спал. Богораз и девушка сидели на одной койке, о чем-то беседуя. Арцеулова в салоне не было.
– Что случилось? – поинтересовался Степа, надев шлем.
– Пока еще ничего… – спокойно сообщил Богораз. – Правда, я окончательно простудился.
И он весьма натурально кашлянул.
Косухин проигнорировал последние слова и вопросительно поглядел на Берг.
