Дмитрий Янковский - Знак Пути
Еще бы Камень добыть, тогда можно было бы прямиком на заставу к Заряну скакать. Еще и Громовника в путах приволочь. Было бы дело! Ох, было бы…
Жур чуть придержал коня и тронул длинную рукоять у пояса, как бы примеряясь к сшибающему с седла удару, кровь рванулась по жилам словно ураган по ущелью, даже в ушах загудело, крепкие пальцы намертво обхватили металл, похолодев от усилия. Но что-то мешало бить в спину – не то совесть, не то быстро густеющая темнота…
– Чего медлишь? – раздался насмешливый Голос и Жур вздрогнул, впервые услышав меч. – Бей, Ящер тебя забери! А то так всю жизнь за другими хвостом и проходишь!
Рука медленно, осторожно потянула клинок из поясного кольца, набежавший ветерок подсобил, смешав еле слышный звон булата с буйным шорохом древесных вершин вдоль дороги. И все же Громовник что-то почуял… Он как-то неуловимо сгорбился, уткнувшись лицом в лошадиную гриву, потемнел, разлохматился, быстро но плавно меняя формы, и конь в ужасе стал на дыбы, сбросив ужасное нечто на мягкий ковер опавшей листвы.
Жур ничего не понял, хотя спина похолодела от страха. Медленно пустил жеребца по кругу, бочком объезжая выпавшего из седла спутника – неподвижно лежащий у края дороги ком, лохматый и темный, словно рыбари бросили сушиться почерневшие от времени сети.
– Эй, ты чего? – осипшим голосом позвал он, настороженно ковыряя темноту острием меча. – А?
С коня он пока не слез, все же страшновато – мало ли что может взбрести Громовнику. Глаза цепко ощупывали лежащее тело, лоб покрыла густая испарина напряженного ожидания, конь еще, как назло, не хотел подходить ближе, артачился, начиная пускать пену из разорванных удилами губ. Боится… Жур нехотя соскочил с седла, опасаясь оторвать взгляд от почти невидимой тени, а конь, почуяв свободу, отбежал на добрых два десятка шагов и теперь стоял на дороге, широко раздувая бока частым дыханием, уши так и ловили каждый подозрительный шорох.
Уж очень странно лежит Громовник… Да и весь какой-то… другой. Жур прижал рукоять у пояса, чуть выставив вперед острие. Эдаким хватом можно быстро остановить рванувшуюся навстречу опасность и не менее лихо напасть самому, коль понадобится.
С каждым шагом ступать становилось труднее, будто усиливающееся чувство тревоги цепляется за ноги как болотная топь. Еще не осознав в чем дело, Жур не глазами, не умом, а всем напряженным телом ощутил пронизавший до костей ужас. Так и замер, не в силах не то что шевельнуться – вздохнуть.
Громовник, точнее то, что из него стало, не лежал, а сидел, впившись в приближающегося соратника чуть мерцавшими во тьме угольями глаз. Сидел не по-людски, не по-волчьи, а как огромный медведь, чуть завалив набок могучее тело. Но это был не медведь… Страшный, несуразно огромный, разлапистый и мохнатый, он пробил когтями толстый ковер опавшей листвы, черная шерсть дыбаком, изо рта тяжелая слюна с отвратительным запахом догнивающей плоти. Звероподобный клок кошмарного сна…
Чудовище широко разинуло пасть, полыхнув алым зевом и издало такой жуткий воющий рык, что у Жура кровь мигом превратилась в струящийся по жилам снег, а волосы жестко вздыбились, будто терновый куст. Драться с этим порождением мухоморной настойки не было ни сил, ни желания, Жур медленно попятился, постепенно опуская меч.
Но тут страшилище чуть подняло голову, разогнулось и в его облике явственно проглянулись человеческие черты.
– Стоять! – раздался из темноты почти звериный рык, хриплый и бесцветный. – Я те дам, мечом в спину помахивать… Надо же, удумал. Все, хватит! Теперь враги у меня будут только мертвые. Выбирай – сдохнуть или остаться со мной.
– Ты что? – Жур задрожал как земля под копытами конницы. – Я не… Да погоди!!! Что ты крысишься?
Громовник уже совсем очеловечился – лицо посветлело, с загривка пропали черные космы, а сверкавшие клыки снова выровнялись обычными зубами. Голос тоже изменился, обрел глубину, окрасился оттенками чувства. Сейчас он явно был злым. Очень.
– Дрянь… – коротко бросил разгневанный витязь, отряхивая приставшие к порткам листья. – Думаешь я не почуял как ты меч с кольца снял? Ага… Как же! Теперь послушай и запоминай так, словно на носу вырублено. Тебе. Меня. Не. Одолеть. Понял?
Жур чуть заметно кивнул. Не хотелось, но подбородок сам проклюнул под настойчивым взглядом Громовника. Ящер бы его побрал…
– Вот и добре… – тонкие губы, только что обрамлявшие пасть чудовища, растянулись в надменной улыбке. – Пойдем, друже, у нас еще столько дел впереди. Только не забывай того, что тут увидал. В таком обличье, коль чего, я тебя с края света достану.
– Уж запомню… – Жур зябко поежился.
Жур зябко поежился, хотя наполнявшийся силой день уже порядком прогрел замшелые бревна избушки. Страшные раны на месте глаз безразлично таращились в полумрак, едва освещенный бьющим сквозь дверные щели солнечным светом. До ушей не доносился ни единый хруст ветки – ночные гости либо отошли далеко, либо выучились ходить по лесу как рыси. Или как волки?
По молодости каждая преграда не кажется абсолютной… Наверное молодость тем и разнится от зрелости, что в более старшие годы память хранит не мало преград, одолеть которые так и не удалось. И что это дает? Неуверенность или осторожность? Кому как… Но в любом случае это дает знание своих пределов.
Жур вздохнул. После стычки с чудовищем, в которое обернулся Громовник, казалось для этого зверя нет в мире живых никаких преград. Тогда Жур отчетливо понял, что ему действительно придется выбирать между смертью и служением Громовнику. Может даже не служением, а этой странной дружбой, не известно на чем державшейся. И он выбрал жизнь… Кто же мог знать, что на подступах к Перемышлю…
На подступах к Перемышлю дорога заметно расширилась, густые темные кроны над головой открывали уже целые поляны неба, поросшие цветастыми звездами. Жур ехал хмурый как дождевая туча, а Громовник то и дело посмеивался одними глазами, в них полыхало яростное пламя, оставшееся от звериного облика.
– В городе заночуем, – негромко поведал он. – А с утра сразу на Киев.
– Это еще к чему? – искренне удивился Жур.
– Тебе что, пяток лет покняжить неохота? Вытянем с Руси все, на что она только способна, а с эдаким богатством куда угодно податься можно.
– Что ты молотишь! – не сдержался Жур. – Язык хуже всякого помела… Сдурел – вдвоем Киев брать? Да будь ты хоть в этой пропахшей псиной шкуре, тебя Святослав-богатырь в бараний рог скрутит! А Добрыня? Он Змея одной левой на обе лопатки…
– Сам дурак… – беззлобно усмехнулся Громовник. – Со Змеем сражаться проще. Его и видать издали, и промахнуться по нем сложновато. Али не так?
Жур только рукой махнул, не хотелось попусту спорить, но его спутник не унимался, продолжил с той же ухмылочкой:
– Я же в людском обличье могу в упор подойти, а потом рррраааззз!
Громовник стремительно выбросил руку к самому лицу соратника, словно метил вцепиться когтищами в горло, тот от неожиданности чуть из седла не вывалился.
– Не дергайся, тебя грызть не буду, мы ведь друзья… А вот кто из могучих богатырей устоит, когда клычищи у самой глотки, да еще на пиру, а не в чистом поле?
Жур нахмурился пуще прежнего, но смолчал – отвечать было нечего.
– То-то! – довольно кивнул Громовник. – Супротив меня теперь вообще ничего не устоит. Это вы волки, а я… Я другой! Сами Боги меня таким сделали!
– Или Ящер… – презрительно фыркнул Жур. – Погоди! Что это там за деревьями? Будто всадник…
– И что с того? – чуть насторожился Громовник. – Где? Не вижу ничего!
Он чуть склонился в седле и Жур с ужасом разглядел явственные звериные черты – еще во многом человек, но уже кое в чем злобная тварь. Жутко… Кони заволновались, зафыркали, лес вокруг словно замер, погрузившись в неживое безмолвие. Теперь и Громовник разглядел через ветви внушительную фигуру на высоком коне, замершую за поворотом дороги.
– Он что, хворый? – озлобленно фыркнул он. – Стоять посреди дороги как Велес на Подоле. Может давай прямиком через лес и зайдем ему в спину?
– Ты что? – довольно осклабился Жур. – Испугался одинокого воя? А как Киев собрался брать?
– Помолчал бы… Я просто хочу как проще. Да ну его, еще ноги ломать через лес. Поедем как ехали. Но! Давай, конячка, а то заснешь на ходу!
Дорога словно нехотя изогнулась, легкий ветерок пробежал по верхушкам деревьев. Громовник еще больше пригнулся и конь под ним затрясся как телега с кривым колесом – безнадежно, испуганно, страшно. Того и гляди скинет как в прошлый раз. Но самоуверенный витязь не стал дожидаться, сам соскочил с седла и беззаботно подняв голову шагнул вперед. Конь не пошел за хозяином, прижался у края дороги, глаза бешено таращились в темноту, бока вздымались будто кузнечный мех.
Жур седло покидать не спешил, конь под ним робко топтал опавшие листья, плелся чуть позади бодро шагающего Громовника, как всегда рвущегося к намеченной цели. Ишь ты, даже меч не достал! До чего же самоуверенный гад… И когда эту самоуверенность сорвало с лица словно маску, сменив удивлением и испугом, Жур довольно сощурился – значит есть сила, способная остановить эту тварь.
