Начальник милиции. Книга 5 - Рафаэль Дамиров
— Цел? — на всякий случай спросил я напарника, хотя уже видел, что с ним все в порядке.
Стрелял я так, чтобы пули не попали в Тулуша, даже если пробьют тело Жорича.
— Невкусный, — выплюнул Тулуш фрагмент окровавленного уха. — Плохой человек. Зачем стрелял, Саныча? Допросить надо, узнать надо… Я бы справился…
— А ты это видел? — ткнул я стволом на валявшийся на полу «Парабеллум». — Еще буквально доля секунды — и хана тебе.
— Не видел, — вытаращился Салчак, вытирая окровавленный рот рукавом. — Спасибо, Саныча. Надо было его за горло кусать, а не ухо. Хотел живым взять…
— Ничего. Сдох и сдох. Туда ему и дорога. А ты молодец. Через окошко залез, не побоялся.
— Окошко лазить не страшно, страшно в берлога лазить, медведь будить.
— На хрена медведя будить? — удивился я.
— Чтобы стрелять. Только сначала надо из берлога его выманить, а то потом тяжело из яма дохлый вытаскивать.
В прихожую вышла Загоруйко. Я думал, сейчас закатит истерику, слезы градом — или будет в ужасе таращиться на труп и на сибирского ухогрыза, но Виталина Сергеевна, на удивление, восприняла ситуацию спокойно и мужественно. Лишь подрагивающая на шее жилка напоминала о пережитом ею потрясении.
— Спасибо… — пробормотала она, глядя на меня с искренней благодарностью. — Спасибо вам… Он не тот, каким я его считала. Господи, как же я была неправа, какая я была дура. Извините…
— Не стоит себя корить, — улыбнулся я. — Все же хорошо закончилось. Ваш э-э… сотрудник получил по заслугам. Он больше никому не навредит. И расхищать социалистическое добро не будет.
— Как же не стоит корить? Я так была неправа! Силантий оказался настоящим чудовищем. А еще я считала милицию чем-то вроде людей второго сорта… Которые только мешают… Теперь мне за это ужасно стыдно. Благодаря вам, вашему поступку, я будто прозрела. И теперь словно пелена с глаз спала… Александр Александрович, простите за все… и знайте — я горжусь, что мой сын трудится в этой сложной и нужной профессии. Еще раз простите…
— Спасибо. Приятно слышать, — кивнул я. — Но прощать мне вас не за что. Работа у нас такая, и мы просто ее выполняем. А вот насчет Валентина — соглашусь. Правильно, что гордитесь.
Хотелось еще напомнить мои слова, сказанные ей не так давно, что когда-нибудь придет время, и Загоруйко-старшая будет гордиться своим сыном. Что я оказался прав, но не стал ничего говорить. Она и так все осознала и переосмыслила.
— А теперь перейдем к делу… — напустил я в голос рабочий тон. — Скажите, зачем вы сюда пришли? На квартиру к преступнику и сбежали с мясокомбината?
Загоруйко покачала головой — осторожно, будто боялась, что от резких движений та свалится с плеч.
— Я думала, что на Силантия идут наговоры. Доносы. Что он ни в чем не виноват, а… вон как оказалось. Я хотела его предупредить, сомневалась, зачем вы… ну, в вашей компетенции сомневалась, а он мне признался во всем. Все рассказал, да еще с такой издевкой, будто хотел меня зацепить напоследок побольнее, а потом… А потом — страшно подумать, что могло бы произойти, если бы не вы и ваш… — директриса покосилась на Тулуша, подбирая слова для обозначения Салчака.
Тот подобрал кусочек откушенного уха и деловито приложил его к месту повреждения на трупе, будто собирал пазл или проверял, подойдет ли «запчасть».
— Если бы не вы и ваш сотрудник, — собравшись с силами, выдохнула женщина. — Он же тоже из милиции? Да?
— Конечно, — поспешил заверить я. — Просто недавно перевелся. Издалека… Вы не смотрите так, там милицию учат пользоваться всеми подручными средствами в схватке с преступником. В том числе и зубами, ага… прогрессивная методика. Передовой опыт, так сказать. Скоро и до нас дойдет.
Загоруйко от таких слов слегка поежилась, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась Тулушу:
— И вам лично хочу сказать спасибо, товарищ милиционер.
— Пжалста! — улыбался Тулуш. — Не ходи больше к плохой человек. Женщина должен дома сидеть. Детей растить.
* * *
Через полчаса квартира Жорича превратилась в оживленное место. Захват заложницы, стрельба по сотрудникам из окна, угрозы расправы и в довершение всего применение табельного с летальным исходом — все эти события по отдельности очень резонансные и громкие, а вместе — совсем гремучая смесь.
Прилетел прокурор с помощником и с Верой. Та прибыла в качестве дежурного следователя, в ее обязанности входило зафиксировать обстановку на месте происшествия, изъять следы и предметы-улики. Прибыл и мой шеф. Мы вышли из квартиры, встали на лестничной площадке подальше от суеты.
— Ну, Саныч, ну ты шума наделал! — дивился Кулебякин раскуривая сигарету. — Молодец, конечно, справился со злодеем… Вот только про убийство на пляже, где парня ножом в спину прирезали, не забывай. Вот бы раскрыть его, глядишь — и меня бы скорее взяли в область. А тебя на мое место. Поднажми, Морозов. Где результаты?
— Работаем, Петр Петрович, работаем, — я чуть отошел от дыма. — По моей версии — погибший, возможно, косвенно причастен к этому темному убийству на пляже.
— Как это? — вытаращился Кулебякин. — Ты же говорил, что беглый зэк, скорее всего, пришил. Из той компашки, которую тогда я, понимаешь, расстрелял. Вот как чуял, что палить нужно сразу на поражение, — хорохорился шеф, вспоминая свои нетрезвые стрельбы на природе. — Одного убил, а в остальных не попал. Жаль…
— Убитый Жорич, скорее всего, связан с единственным еще не пойманным беглецом.
— Да? — удивился Кулебякин. — Вороватый кладовщик Зарыбинского мясокомбината и беглый рецидивист? Что у них общего?
— Возможно, что Жорич — не настоящая его фамилия.
— Вот как? И кто же он на самом деле?
Теперь уже можно было раскрыть карты перед шефом, все же его поддержкой я не раз заручался раньше.
— Мы предполагаем, что настоящее имя кладовщика — Лев Никанорович Грицук, по прозвищу Святоша. Он же родной дядя беглого зэка Сафрона Грицука. Во время оккупации работал на фашистов, был палачом в концентрационном лагере на Брянщине.
— О как! Вот только фашистов мне еще тут не хватало, ядрена
