Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 3 - Артём Март
Женя посмеялся.
— Да не. Степаныч мне с ним помог. Я, как ты видишь, так себе стрелок. С пистолетом едва справляюсь.
Женя показал мне правую искалеченную руку, на которой отсутствовал указательный палец, мизинец и верхняя фаланга безымянного. Надо же, мы все так привыкли к увечью Козруна, что я, обычно, совсем забывал, что с его кистью что-то не так. К тому же Женя лукавил. За те несколько лет после ранения, он неплохо научился управляться с оставшимися пальцами, а в рожу своей клешней бил едва не сильнее, чем кто-нибудь другой, здоровой рукой. Дело было в том, что пальцы его в некоторых местах потеряли чувствительность.
— Ну вот Степаныч ружье мне и подшаманил. Сняли мы спусковой механизм с какого-то старенького ТОЗ-57 мож слышал? Спортивное ружье такое.
— Слышал, — кивнул я.
— Ну вот и поставили сюда. Правда, часть деталей пришлось заново изготавливать, да и предохранитель на ружье перестал работать. Но зато он у меня теперь, как пятьдесят седьмой, одним крючком с двух стволов стрелять умеет. Мне-то, с моими пальцами между спусками переключаться было очень сложно, а так ниче, нормально. Приноровился даже. Вести огонь получается гораздо быстрее.
— Вот, кулибины, блин, — хмыкнул я.
— Ага. Тут мы еще кое-че рихтанули. Ствольную муфту отшлифовали, чтобы шарнир меньше изнашивался. У ТОЗов же это болячка. Люфты со временем появляются, трещины на коробке. Приклад переделали, чтоб упрочнить соединение с коробкой. Щечки вот, знакомый мой токарь выстругал. Все дерево маслом пропитали, чтоб от воды защитить. Ну и мушку заменили. Поставили побольше. Короче, ружье получилось что надо.
— Не жалко? — Спросил я.
— Ай, — он махнул рукой. — А чего жалеть? Я с него два или три раза стрелял. Не охотник я. На охоту не езжу. У меня вон, трофейная беретта в куртке валяется и мне вполне хватает. А ты ж не зря охотничий билет получил. Теперь вот, перерегистрируешь его в ментовке и будет твое.
— Ну, спасибо, Женя, — я улыбнулся. — Подарок что надо.
— Да это тебе спасибо, — скромно сказал он.
— А че ж ты нам ружьем не похвастался, когда купил?
— Да ну. Я вообще не очень хвастаться люблю. Ходишь с такой штуковиной и самому на душе приятно, а знает кто про мою игрушку или нет, это мне безразлично. Да еще и Фима. Он бы точно прицепился, дай мол пострелять. А потом ружье мне вернет или все в говне, или и вовсе по частям. Ну поэтому мы только со Степанычем его и перерабатывали. Всё думал, все вместе когда-нибудь поедем на охоту, там и покажу. А щас такие времена, что не до охоты.
— И то верно, — кивнул я. — Ну ладно, Женя, — я пожал ему руку. — Я заеду за тобой в половину третьего. У нас сегодня еще много дел будет.
К трем часам дня похолодало. На небе появились темно-серые облака, и когда они заслоняли солнце своими огромными телами, становилось по-настоящему зябко.
Широкая улица Кирова представляла из себя две несколько полосные дороги, бегущие: одна к центру, другая от него, к Советской Армии. Разделяла обе проезжие части большая, не ухоженная парковая зона. Тут, на левой стороне улицы, стояло знаменитое кафе «Романтика», что не раз и не два переходило из рук в руки местных группировок, и сейчас, насколько я знал, после внезапной и таинственной смерти прошлого владельца, принадлежало кому-то из мясуховских.
Мы ехали по правой части дороги, в сторону Советской Армии. Я помнил, что нужный адрес, о котором говорил нам Сережа, владелец прачечной, находился где-то недалеко от масложиркомбината.
За забором комбината и правда стояло старое, обшарпанное трехэтажное здание, однако, по моим воспоминаниям, сейчас оно пустовало. В общем, я решил добраться до места, а там уже посмотреть.
— Время сколько? — Спросил Женя с заднего сидения пассата.
— Три подходит, — ответил я. — Скоро уже будем на месте.
— Что-то плохое у меня предчувствие, — хмуро проговорил Степаныч, глядя в окошко переднего пассажирского. — Че-то душа у меня не на месте.
За окошком, по узенькому тротуару, ходили туда-сюда пешеходы. В парке, с левой стороны от нас, я видел мальчишку с отцом. Они играли с собакой. Большая и красивая немецкая овчарка бежала за брошенной ими палкой.
Между стволами деревьев, на той стороне улицы, по которой нам предстояло ехать обратно, я заметил патруль ГАИ. Отметив это у себя в памяти, решил, что патруль надо будет объехать, чтобы не нарваться на лишние проблемы.
— Да ты просто нервный какой-то в последнее время, — хрустнул яблоком Фима, потом неприятно зачавкал.
— Рот закрой, — буркнул ему Степаныч.
— Степаныч, ты че злой такой? — Обиделся Фима. — Че я такого сказал-то?
— Рот закрой. Не чавкай, — смягчил он тон, обратив лицо назад, к Фиме, — ни то все по дороге растеряешь.
Фима засопел, но чавкать перестал.
— Уже и поесть нормально не дают, — сказал он хмуро.
— Не ну а че? Двадцать третий год тебе идет, а все как дите! — Сказал Степаныч.
— Очень злобное и кровожадное дите. Бандосов режет, авторитетов гранатами взрывает. Чур меня от таких детей, — ехидно заметил Женя.
— Вот вы все на меня ругаетесь-ругаетесь, а Витя меня в группу быстрого реагирования поставит. Будете знать потом. Да, Витя?
Я не ответил. Проехав мимо широкой проходной масложиркомбината, разделившийся на проезд для грузовых машин, ворота для легковушек и КПП, я отметил, что на стоянке комбината стояли легковые авто. Новенькая БМВ заехала под тень высокого тополя, растущего у ограждения. Рядом с ней остановилась подозрительно знакомая девятка.
К слову, когда мы миновали масложиркомбинат, я наткнулся на то, что и ожидал. Дом, что высился через проулок, почти сразу за комбинатом, оказался пустым. Осыпавшаяся штукатурка на фасаде,
