Книга четвертая. Вестник и Весна народов - Роман Вадимович Беркутов
Может жестче чем хотел сказал Перовский и уставился в стол, который стоял перед диваном. Пока возникла пауза дворецкий занес чайничек и вазу со сладостями.
— Семен, водки нам, — попросил его Вадим. Дворецкий если и удивился, то виду не подал, а моментально вышел из гостиной.
— Если вы уже все решили, то я могу только смириться, — Вадим сел напротив дивана в кресло, — смириться и узнать, кого же вы выбрали в отчимы моему сыну?
— Хм, понимаю твой вопрос, но заверяю, что это совершенно порядочный, и что немаловажно, способный человек! Видимо, Анну так и тянет на талантливых инженеров. Вернер Сименс. Родился где-то рядом с Ганновером, военный инженер, изобретатель и очень перспективный предприниматель.
— Что-то я не вижу титула у выходца из семьи фермера, — съязвил Вадим.
— Анна и Иван сохранят мой титул Князя, — скрипнул челюстью Перовский, — Вернер сейчас тянет телеграф по Пруссии и на сколько я смог узнать, участвует в какой-то перспективной энергетической инициативе в паре со швейцарским ученым.
— Я вас понял, — Вадим замолчал, потому что в гостиную зашел дворецкий с бутылкой водки и парой рюмок, — мне приходили письма, от этого Вернера и минимум, что я здесь могу сделать, так это не позволить ему обанкротиться.
— Так вот откуда ты знаешь, что он из семьи фермера! — даже как-то облегченно выдохнул Перовский.
— Но честно, с ВАШИМИ деньгами и возможностями могли найти партию и получше, — заметил Вадим.
— Закостенелая Пруссия, даже за очень приличные деньги мало кто готов жениться на женщине с незаконнорожденным ребенком, — в смешанных чувствах пожал плечами Владимир Андреевич.
— Я понимаю, надеюсь, что это не повредит Ивану, — Вадим разлил водку.
— Ты даже не спрашиваешь об Анне?
— Она выбрала свое место в мире, я ее не гнал, — Вадим изобразил злость на лице, — она оставила мне записку и сбежала. Что я должен о ней думать?
Вадим повернулся в сторону двери, к дому подъехала карета.
— Я тебя понимаю, и как дворянин осуждаю ее решение, но как отец, могу только смириться. Чтобы тебе было легче, Ваня получит все, что у меня есть, когда меня не станет. Я не собираюсь больше помогать Анне, — Владимир Андреевич протянул рюмку и они чокнулись.
— Простите, но похоже, что приехала Софья с детьми, — встал Вадим, как бы намекая генерал-губернатору.
— Она не знает? — спросил Перовский собираясь.
— Нет, — ответил Вадим и поймал на себе долгий взгляд.
Входная дверь открылась, и в коридоре зашумели дочки.
— Всего доброго, — поклонился Перовский, и пошел на выход, где пересекся с Софьей.
— Ой, Владимир Андреевич, здравствуйте! А мы и не знали! Вы что уже уходите?
— Простите, Софушка, но да, я заскочил только на пять минут.
— Оставайтесь! Сейчас накроем на стол, — включила гостеприимную хозяйку Софья, но потом увидела мрачного Вадима, выходящего из гостиной. Он коротко мотнул головой и Софья прекратила уговаривать, остановившись на любезности.
— Нет-нет, спасибо, еще много дел, был рад встрече… — попрощался генерал-губернатор и вышел.
— Девочки, раздевайтесь и бегом мыть руки, — Вадим сразу взял шефство над Машей и Дашей, — Егерь, пожалуйста отнеси сумки на кухню.
— Да, Вадим Борисович, — понял все телохранитель и быстренько ретировался.
— Вадим, что хотел его сиятельство? — спросила Софья, когда они остались наедине.
— Я должен кое-что тебе рассказать, — начал Вадим, — еще до того как меня первый раз изгнали из Петербурга…
— Первый?!
— Пожалуйста, не перебивай…
Глава 18
Прошло два года.
Январь 1848 год Санкт-Петербург. Сенат.
За большой трибуной в огромном душном зале выступал министр экономики Российской империи Егор Францевич Канкрин:
— Из-за вашей жадности, в Валахии и Молдавии восстал народ! Мы войска черт возьми отправили, а нужен хлеб, — министр говорил запинаясь, он покраснел от напряжения и сильно потел, сказывался очень почтенный возраст, — нам людей нечем кормить, а вы, паразиты, все в Англию везете! Того гляди, еще польша поднимиться!
— Но это приговор! Вы отнимаете у нас свободу! — из сенаторов стал возражать один из противников нового закона.
— Вы отняли ее сами, выбрав англичан, а не своих крестьян! — возразил Канкрин и повернулся к Николаю.
Император выступал арбитром, должен был приводить стороны к согласию, но сегодня он был не в настроении. Рядом с ним сидел уже покрывшийся старческими пятнами Бенкендорф и постоянно выслушивал доклады прибегающих посыльных. Все Европа стояла на ушах.
Николай Павлович встал, шум в сенатском собрании утих. Все ждали, надеялись, что вседержавец отменит закон. Бенкендорф выслушал доклад и печально покачал головой. Император скрипнул зубами и заговорил:
— Доигрались? Я вам не позволю морить народ голодом! Слышите? — он ударил кулаком по столу так, что столешница подпрыгнула, — послал Бог нам испытание, а теперь будет расплата. Я Николай Павлович Романов, император всероссийский, повеливаю, начать исполнение закона с момента его подписания!
И он подписал документ, который ему передал Канкрин.
— А теперь, по праву наибольшей доли, передаю слово управляющему Зернового союза, Беркутову Вадиму Борисовичу.
Сента сидел в состоянии шока. С момента подписания указа, в России появился Зерновой союз, который отвечал за продажу зерна на территории империи и за его вывоз на экспорт через Мариупольскую товарную биржу. Отныне никто не мог лично выбирать поставлять ему зерно в страну или за ее пределы, более того, для всех землевладельцев вводилась обязанность по модернизации сельхозугодий и хранению продукции. Кто же был не в состоянии, следовать инструкциям терял землю с крестьянами.
— В этот мрачный час, я в трауре, — начал Вадим, — мне больного от того, что в нашей Родине, с самой плодородной землей в мире мог случиться голод. На посту управляющего союза, я гарантирую, что ни один гражданин империи больше не узнает голода! Ни одной семье больше не придется оплакивать умерших без еды детей.
На этой ноте он ушел с трибуны. Заседание сената закончилось, император с министрами потянулись к выходу. Николай остановил Вадима в дверях:
— Начинайте сейчас же.
