Совок 2 (СИ) - Агарев Вадим

Женщина как-то безучастно кивала, соглашаясь со мной. Я заметил, как из ее глаз скатились две слезинки. Не сразу заметив мой взгляд Левенштейн отвернулась. Придвинув свой стул ближе, я обнял тетку за плечи. Что было бы правильнее ей сейчас сказать, я не понимал, поэтому просто молчал.

— Почему? — подняла на меня печальные до болезненности глаза Пана Борисовна, — Почему, чтобы выжить, мы с Левой должны покинуть свою Родину? — она жалобно и беззащитно смотрела мне в глаза, пытаясь найти там ответ на свой вопрос. — Почему мы с братом должны уезжать, как воры, а, Сережа?! Как воры!! Чтобы Лева просто смог выжить, а? Почему они там лечат, а мы здесь не можем? Ради чего тогда все было? — тетка обвела глазами кухню, очевидно имея в виду совсем не ее пространство, а нечто более широкое и масштабное.

— Пана Борисовна, давайте на эту тему мы потом порассуждаем! — я посильнее сжал ее плечи, — Когда Льва Борисовича подлечат, тогда и пофилософствуем, хорошо? — я повернул ее к себе и заглянул ей в блестящие от слез глаза.

— У нас с вами сейчас главная задача, это ваш скорейший выезд и вывоз необходимых средств на лечение! Ведь так? — я слегка встряхнул Левенштейн, — Или мы будем переживать и плакать, а Лев Борисович пусть умирает? — говорил я безжалостные слова уже совсем не сдерживая голоса. Тетку надо было бодрить любыми способами. Если она окончательно потеряется, то один я это мероприятие точно вытянуть не смогу.

— Пана Борисовна, я вам со всей ответственностью сейчас говорю, что жизнь вашего брата сейчас зависит только от вас! — я заметил, что старуха морщится и понял, что слишком сильно стиснул ее плечи.

Но нет худа без добра. Поведя отпущенными мной плечами, Левенштейн улыбнулась и покачав головой каким-то своим мыслям, начала выкладывать из чугунной жаровни в судок голубцы.

— С собой возьмешь! — не терпящим возражений голосом твердо заявила она, — И не спорь со мной! Скоро некому тебя кормить будет! — вздохнула она. — А все, что ты сказал, я запомнила и все сделаю! — передо мной опять была та самая Левенштейн, которую я помнил по первой нашей с ней встрече.

В райотдел меня привез дежурный милиционер-водитель Вася Сустретов. Он живет где-то дальше и поэтому на обратном пути с ужина, подхватил и меня. Дежурный Аскер-заде прижимая плечом к уху телефонную трубку, что-то писал в журнале. Поскольку перед «кормушкой» дежурки толпились ПэПээСники с задержанными, я постучался в стеклянную дверь. Оглянувшись и увидев меня, Аскер-заде нажал на кнопку и замок отщелкнулся.

— Как обстановка? — поинтересовался я у дежурного, очень надеясь, что ехать никуда не придется. — Для следствия есть что-нибудь?

Сергей, отрицательно помотал головой и скосил свои иссиня-черные азербайджанские глаза на благоухающий голубцами газетный сверток. По тому, как он непроизвольно сглотнул слюну и покраснев, застеснялся, я понял, что парень еще не ужинал.

— Это тебе! — поставил я судок на стоявший слева от стола сейф, — Голубцы! Вкусные, тетка готовила. Там, вроде и хлеб был. Только не факт, что голубцы из говядины, — ухмыльнулся я вслух, прекрасно зная, что Аскер вполне себе русский азербайджанец и, что водку он закусывает салом.

Благодарно улыбнувшись, старлей мне кивнул и отпуская махнул рукой. Мол, иди, по твою душу пока ничего нет. Вдохнув воздуха временной свободы, я вышел из дежурки и пошел к себе на второй этаж. Мне было, чем заняться, утро и, соответственно, сдача дежурства не за горами и надо было привести материалы в божеский вид.

Кабинетная дверь открываться никак не хотела. Оно и неудивительно, с внутренней стороны в ней торчал ключ. Не нужно было быть мастером дедукции, чтобы понять суть проблемы. Мосье Каретников изволят культурно отдыхать. Именно об этом меня и предупреждала Иноземцева. По ее грустным повествованиям о толковом следователе, последний зачастую, «устав» на службе, домой не отбывал. Утром, проспавшись после крайней усталости на раскладушке и умывшись в туалете, он приступал к несению службы с нерастраченными на дорогу силами. Вот только утренняя атмосфера в кабинете, с ее слов, сильно страдала после таких ночевок.

Протолкнуть встречно торчащий ключ вовнутрь у меня не получилось и я начал стучать в дверь, перебивая доносящийся из кабинета храп. Поначалу вполне умеренно, а когда это не помогло, то громче. Потом я просто минуты три остервенело пинал дверь ногами. Поняв, что и это не поможет, я задумался. Выбивать дверь, чтобы потом ее ремонтировать, мне совсем не хотелось. Но и не войти в кабинет я не мог, там сейф, а в сейфе материалы, собранные за сегодняшние сутки. И эти материалы мне надо еще обработать.

Я наморщил ум и постарался вспомнить, а запирал ли я на шпингалет створку окна, после того, как в обед проветривал кабинет от отравляющего химвещества системы «Дымок»? Вроде бы не запирал, створка и без того плотно сидела в раме, а проветривать помещение приходилось по три раза на день. Еще раз обматерив алкаша-сослуживца, я подошел к коридорному окну. По торцу здания была примастырена противопожарная лестница с металлическими площадками на втором и третьем этажах. Как раз с одной из них и соседствовало окно моего кабинета. Если я не поскользнусь на перилах, то может быть мне и удастся втолкнуть створку окна в помещение.

Лезть на холодную стену второго этажа не хотелось. Но идти в дежурку и по-детски жаловаться на сослуживца, даже при том, что он алкаш и мерзавец, мне не хотелось еще больше. Открывая створку окна на площадку пожарной лестницы, я еще надеялся, что датчики на окне не бутафорские и сейчас сюда прибежит с пистолетом в руке помощник дежурного. И тогда получится, что я решу свой вопрос, формально не заложив сослуживца. Но не сложилось, нигде не зазвенела никакая тревога и никто не прибежал. Даже без пистолета.

Заглянув через перила вниз и с чувством глубокого удовлетворения увидев под окнами сугроб, я скинул шинельку и начал перебираться на толстую трубу под окном. Она мне показалась надежнее, чем покатый жестяной карниз. От перил до откоса окна было чуть больше метра. Я попытался втолкнуть створку окна левой рукой, не отрывая правую от перил. Рычаг был мал и ничего не получилось. Шипя матерные слова и перебирая в переполненном злобой мозгу кары, которым подвергну Каретникова, я мелкими приставными шажками передвигался влево. Добравшись до стыка створок, я начал осторожно пихать их вовнутрь. Сначала сдвинулась внешняя, а потом она толкнула и внутреннюю. Створки провалились вперед и мне навстречу пахнуло знакомым смрадом. По своей палитре амбре было небогатым, но очень ядреным. Пахло все тем же «Дымком», водочным перегаром и какой-то кислой едой. Непонятно было другое. Ожидаемый мной храп, да, он был. Но почему-то теперь он имел стереофонический эффект.

Окончательно проникнув в кабинет, я попытался оглядеться. Глаза уже привыкли к сумеркам и чары развеялись. Причина стереофонии оказалась банальной. Храпящих было двое. Один из них, как и ожидалось лежал бревном в углу на раскладушке, а второй самым наглым образом спал, развалясь на моем стуле и за моим же столом. Фиеста, трансформировавшись в безмятежную сиесту, роскошной не была. Однако две пустых бутылки беленькой вполне объясняли крепкий сон присутствующих. Грубо порезанная буханка хлеба, пустая банка из-под какой-то мелочи в томате и поллитровая склянка с остатками кабачковой икры. И полная-преполная пепельница окурков. У меня сжались кулаки, потому как пепельница и закусь находились не моем столе. Только теперь я пожалел, что внизу под окнами сугроб.

Решил, что буду бить присутствующих, пока они не перестанут мычать и включил свет, чтобы процесс был максимально контролируемым. Никакой реакции на вспыхнувшие под потолком двести ватт, со стороны отдыхающих не последовало. Пинать спящих мне все же не хотелось. Даже с учетом переполнявших меня чувств. Не закрывая окна, я сел в кресло. Для себя я уже твердо решил, что толковый следователь сегодня отработал в МВД СССР свой последний день. Теперь надо было просто придумать, как его уволить. Бесповоротно и навсегда. Второго мужика я видел первый раз в жизни.