Цви Прейгерзон - Неоконченная повесть
Аба Коган мрачно барабанит пальцами по красному сукну: чертов эксперт ломает запланированный спектакль! Но в этот момент вмешивается судья Айзенберг – некрасивая женщина лет под сорок, в прошлом – деятельница Бунда. На голове у нее красный платок, завязанный узлом на затылке, как это принято теперь у активисток пролетарской революции. Она обращается к Визжанскому с коварным вопросом, который наверняка припрет его к стене:
– Странно это слышать, Моисей Ефимович. Если Вы считаете возможным религиозное обучение, то почему же вы женились на русской женщине?
– Полагаю, что этот вопрос не имеет отношения к проблеме хедера, – улыбается Визшанский. – Но если уж вы так настаиваете, то извольте, я отвечу. Жена моя, действительно, русская, но она прошла гиюр[114], так что женаты мы в соответствии со всеми традиционными законами!
В зале шум: похоже, на этот раз Аба Коган попал впросак! Вот тебе и выкрест! Во-первых, никакой он не выкрест! А во-вторых, на поверку это такой защитник религиозного обучения, что хоть в меламеды его принимай! Аба Коган поспешно звонит в колокольчик – объявляется перерыв до следующего дня.
Назавтра суд открывается в напряженной обстановке. Вызывают свидетелей – по трое с каждой стороны. Обвинение представляют опытные ораторы – все, как на подбор, бывшие бундовцы, искусные спорщики. Они хорошо знают предмет обсуждения. Каждый из них прошел в свое время хедер, а один даже учился в йешиве. Ну, и что осталось в их душах после хедера? – Самые мрачные воспоминания! Хедер, говорят они, это натуральная инквизиция для души и тела. Какое воспитание могут дать невежественные меламеды? Детей запихивают в тесную грязную комнату, лишают их детства, заставляют часами сидеть на сломанных скамейках, а что в итоге? – Искривление позвоночника, бледность, болезни.
А чем забивают детские головы? Пятикнижием и толкованиями Раши[115], Библией и Талмудом – всей той религиозной белибердой, которая никому не нужна в современной жизни. Религия и классовое самосознание – одно противоречит другому. Библейские сказки учат людей покорности, смирению, принуждению, рабству. Беды и несчастья, по мнению религии, обрушиваются на еврейский народ тогда, когда он грешит и делает плохое в глазах Бога. А ведь всем известно, что Владыку мира придумали цари и раввины, чтобы с его помощью душить протест трудящихся масс против притеснителей и диктаторов.
Далее в дело впервые вступает прокурор.
– А должны ли восьмилетние дети слушать грубые сексуальные истории? – сурово вопрошает он. – Чему учит детей рассказ о Лоте и его дочерях – кровосмешению? А какой пример подает ребятишкам Онан? Или Йехуда и Тамар, Йосеф и жена Потифара? А история о горькой и проклятой воде? Нечего сказать, хорошенькое воспитание получают в хедере наши мальчики! Разве не очевидно, что религия подрывает моральные устои детей? Ну, а жертвы? Скажите, какое дело нашему современнику, живущему в период после Великой Октябрьской революции, до кровавых жертв на древнем алтаре?
Исер Рабинович умело подкидывает вопросы, словно дровишки в костер, свидетели обвинения столь же умело отвечают. Эта часть спектакля хорошо отрепетирована, так что процесс осуждения хедера не отклоняется от заранее начертанной схемы. Аба Коган может быть доволен. Но суд продолжается.
Сейчас должны выступать свидетели защиты, отъявленные реакционеры. Это Аарон Штейн, учитель иврита, преподававший в школе «Тарбут», а ныне – частный учитель, Аарон Шацов – религиозный ремесленник, и старый меламед Авраам, накопивший немалый опыт в войнах по защите Торы.
Из хитроумных вопросов Абы Когана выясняется, что Аарон Штейн – бывший сионист. Это несмываемое пятно на биографии свидетеля дает Исеру Рабиновичу возможность высокомерно отметать любой довод человека со столь темным прошлым. Однако Штейн не обращает внимания на пренебрежительный тон – он продолжает серьезно отстаивать свою позицию. Он говорит, что ни один народ не может существовать без своих корней, а еврейский народ, и без того рассеянный по всему миру, вне связи с прошлым прекратит свое существование уже через несколько поколений.
Хедер – это форма еврейской школы, она существует с давних времен, и представляет собой одну из основных ценностей, сберегающих само существование народа. Такой поворот дела выводит из себя Исера Рабиновича. Он прерывает свидетеля, чтобы задать ему конкретный вопрос:
– Чем болтать попусту о вековых ценностях, скажите лучше, каково санитарно-гигиеническое состояние хедера в нашем местечке?
Штейн упрямо наклоняет голову.
– К сожалению, в большинстве хедеров санитарные условия неудовлетворительные, – признает он. – Это вызвано плохим материальным положением большинства местного еврейского населения. Родители платят за учебу сущие копейки; это не может обеспечить даже минимальный достаток учителю и его семье. Плохое состояние хедеров – это отражение бедности меламедов, а бедность меламедов – отражение бедности местечковой общины. Если улучшить условия жизни, то улучшится и все остальное – в том числе и гигиена.
Рабинович мрачно покачивает головой. Пока что провалились все его попытки привести свидетеля в замешательство. Ничего, ничего, попробуем смутить его вопросами о библейских эротических сюжетах. В чем в чем, а уж в этом старый распутник разбирается хорошо. Кому как не Исеру Рабиновичу позаботиться о моральном воспитании еврейских детей…
– Библия – это клад, наполненный сказаниями и поэтическими произведениями, древними законами и историями судебного характера, – отвечает Штейн. – Есть среди всего этого и материал, не совсем подходящий для возраста учеников хедера. Но за этим следят воспитатели. Надо обучать детей выборочно. Несколько лет назад Бялик, Равницкий и Бен-Цион отобрали и опубликовали отдельные библейские сказания, создали современную подборку из библейских книг. Более того, есть также Гемара для начинающих…
– Не думаете ли вы, – перебивает его Рабинович с ядовитой усмешкой, – что советской власти больше нечего делать, как печатать нелепые побасенки из Библии и Талмуда?
– Почему бы и нет? – спокойно парирует Штейн. – Уверяю вас, это принесло бы издательствам, то есть советской власти, изрядный доход. На Библию и Талмуд всегда был, есть и будет большой спрос.
В зале смеются, и приходится снова вмешаться председателю суда. Переводя разговор на другую тему, он спрашивает о языке обучения: не считает ли свидетель, что двуязычие угнетает детский мозг, отнимает время и здоровье?
Штейн пожимает плечами.
– Если среди нас относительно мало неграмотных, то в этом, без сомнения, большая заслуга хедера, – говорит он. – Факт – многие поколения еврейских детей учили иврит. Что до нагрузки на мозг, то в гимназиях других народов дети учат, например, латынь и древнегреческий – языки, на которых ныне не говорят в обыденной жизни. Так же и иврит – это наша историческая ценность. Он пустил в народе глубокие корни, на нем написаны наши священные книги, а сейчас он еще и возвращается в качестве разговорного языка…
– Неправда! – не выдержав, прерывает свидетеля Аба Коган. – Древнееврейский – это язык раввинов, язык гнилой интеллигенции и националистов. Простой еврей не терпит вашего иврита.
Штейн улыбается:
– Если вы так печетесь о простом еврее, то зачем нападать на хедер? Потому что простой еврей посылает своего сына именно в хедер. Он хочет, чтобы мальчик учил иврит.
Председатель суда в бешенстве. Он быстро сворачивает выступление умника-сиониста. На трибуне появляется Аарон Шацов – косоглазый еврей с окладистой бородой и сильными руками рабочего человека. Он плотник, то есть пролетарий, и евсек никак не может придраться к нему с социальной стороны, хотя по субботам плотник и читает раздел из «Эйн-Яаков». Сначала Аарон отвечает на вопросы защитника Песаха Каца. Его отец Файбуш, тоже плотник, отправил его в свое время в хедер меламеда Авраама. И он сам, когда подросли его собственные дети – дай им Бог здровья – сделал точно то же самое. Теперь оба его сына учатся в том же хедере, и он, Аарон, не видит в этом никакой контры. Разве он буржуй? Нет, он рабочий человек, сын рабочего. У него две дочери и два сына.
– Старший сын, Хаимке, уже учит Пятикнижие с комментариями Раши! – с гордостью сообщает Шацов понимающей публике. – Меламед доволен его успехами…
Встает прокурор.
– Объясни нам, пожалуйста, какую пользу получит твой сын от этой учебы?
– А разве есть в этом вред? – недоуменно отвечает Аарон. – Разве плохо, если мальчик умеет читать кадиш и молитвенник?
– Ладно, оставим это. Но как ты относишься к тому, что Авраам и другие меламеды используют розги?
Плотник сердито хмурится.
– Что вы все набросились на хедер, как на нечистую силу? Что он вам сделал? Даже если Авраам и берет в руки розгу – какое ваше дело?
