Андрей Величко - Эмигранты
В общем, я еще минут двадцать развлекал общество байками об австралийской жизни, потом Давенант откланялся, а только этого и ждавший камердинер вмешался в беседу:
– Ваша светлость, я тут подумал про попугаев посольства. Разумеется, им будет построено соответствующее помещение, но пока его величество предлагает разместить их в зимнем саду дворца. Если вы не против, дамы вам его покажут.
– Обе? Нет, спасибо, мне просто неудобно отвлекать на такую малость сразу всех. Госпожа Элеонора, можно попросить вас на время стать моим гидом?
И вот после ужина мы с младшей баронессой оказались в этом самом зимнем саду, где я незамедлительно перешел к сути проблемы:
– Дорогая Элли, вы не против, если я буду так вас звать? Замечательно. Позвольте вам признаться, что, увидев вас, я был мгновенно сражен вашей несравненной красотой в самое сердце. И не будьте столь жестоки, скажите мне – готовы ли вы ответить взаимностью прямо сейчас?
– Здесь? – охнула собеседница, с сомнением глядя на какие-то акации, среди которых происходила наша беседа.
– Ну что вы! В моих апартаментах. Но позвольте предостеречь – я буду любить вас исключительно по-австралийски, ибо иные способы мне неизвестны. Согласны? Тогда пошли, не будем терять времени.
На раздевание дамы ушло минут пятнадцать, несмотря на ее посильную помощь в этом процессе. После чего я осмотрел ее одежду и, обнаружив искомое, то есть пару крупных платяных вшей, свернул тряпки и отнес в соседнюю комнату, приказав подвергнуть химобработке. Сам же вернулся к баронессе, сгреб ее в охапку и, не обращая внимания на неуверенный писк, погрузил в надувной бассейн и приступил к отмыванию.
После третьей смены воды я решил, что пока сойдет и так, Элли была вытерта, а потом отнесена на уже застеленную чистыми простынями кровать, где мы наконец-то приступили к делу.
Проснувшись где-то часов в десять, я с удовольствием посмотрел на спящую Элли и признал, что девочка оказалась очень и очень даже ничего, причем дело не только в моем восьмимесячном воздержании. С ней ведь даже поговорить в перерывах было приятно, не говоря уж обо всем прочем. И то, что баронессу мне совершенно явно подложили, впечатления нисколько не портило.
Я встал, умылся, оделся, потом сходил посмотреть, не высохло ли одеяние дамы, вчера прокипяченное с лизолом и сейчас висевшее поперек ванной комнаты на натянутой леске. Убедившись, что еще нет, достал из сумки свой халат. Мне он был примерно до колен, так что Элли будет как раз до пяток, вполне сойдет за хоть и экзотическую, но вполне приличную одежду. Вытащил было блокнот с ручкой с целью подарить даме, ибо наговорил я ей довольно много и не собирался останавливаться на достигнутом, так пусть записывает, чтобы потом не запутаться при докладе. Но, подумав, решил, что это пока рановато, и извлек бусы из мелких искусственных сапфиров. Или это называется ожерельем? В общем, блестит, и ладно, надо же сделать девочке приятное.
К моему возвращению она уже проснулась. Я показал ей наш туалет, после чего заставил умыться и вычистить зубы. Затем протянул халат, и, когда она в него влезла, подарил бусы. Она обрадовалась, но зачем-то вознамерилась позвать горничную. Оказалось, чтобы та ее причесала.
– Без нее никак не получится? – поинтересовался я.
Выяснилось, что получится, но, во-первых, знатной даме неприлично причесываться самой, а, кроме того, у нее нет расчески. Я тут же вручил ей этот инструмент и объяснил, что по австралийским обычаям ничего неприличного в этом нет, так что вперед, дорогая, завтрак у нас через пятнадцать минут.
Причесываясь, она успела рассеять мое недоумение относительно крыши у кровати. Оказалось, это против клопов, а то ведь некоторые забираются на потолок и пикируют оттуда на спящую жертву. Этой же цели служат резные ножки. Какие-то насекомые срываются вниз на участках с отрицательным уклоном, а какие-то могут заблудиться в лабиринтах орнамента. Я тут же вспомнил свою гарнизонную молодость и сообщил, что ножки можно поставить в консервные банки, причем не с водой, а лучше сразу с керосином. Не уверен, что баронесса все поняла, но совершенно явно постаралась запомнить.
Легкий завтрак состоял из растворимого кофе с сухарями, а после него я не удержался и еще раз использовал даму по прямому назначению, благо теперь и раздеть, и одеть ее обратно не представляло ни малейшего труда. Потом начался очередной сеанс удовлетворения любопытства – надо думать, и девочки, и королевского камердинера. На сей раз Элли заинтересовали подробности моей жизни с двумя женами.
– Вы что, так и спите втроем? – широко распахнула голубые глаза она.
– Нет, я вообще привык спать один, это для тебя было сделано исключение. А жены по очереди приходят ко мне вечером, мы занимаемся любовью, а потом жена идет к себе.
– Ах, как я им завидую! – вздохнула красавица. – Жить среди всяких чудес, видеть заморские диковинные страны… а я вот была только в Лондоне и Чатеме!
Офигеть, подумал я, обе моих жены тоже оттуда. Хотя, конечно, это не совсем тот Чатем, да и вообще они называют его «Остров», но все равно. И, между прочим, девочка в какой-то мере права. Они действительно видели дальние страны, ибо родились на острове, а сейчас живут в растущем городе на материке. И таки да, их окружают чудеса. Обе умеют щелкать выключателями, не пугаются при виде ноутбука, а младшая, Зоя, даже научилась ездить на трехколеснике и пользоваться карманной рацией.
Но вообще-то, конечно, вырисовываются интересные перспективы, продолжил я свои рассуждения. Выходит, у баронессы есть программа-максимум, то есть не просто пообщаться со мной ночь-другую-третью, но и, если получится, окрутить и убедить взять с собой. Вильгельм со своим камердинером решили внедрить агента прямо под бок вхожему к австралийскому императору человеку? А что, интересная мысль, надо выбрать время и обдумать ее поосновательней.
Днем произошел показ достижений австралийского воздухоплавания аборигенам Англии, в числе которых были не только король со своим неизменным камердинером плюс, естественно, баронесса, поверх моего халата надевшая шубу. Но и специально прибывшие ученые, уже знакомый мне Дени Папен и тезка моего кота, то есть сэр Исаак Ньютон. Который, между прочим, смотрел на Папена как тот самый кот на дворняжку, а француз явно отвечал сэру полнейшей взаимностью.
Я вынес в парк очередной монгольфьер, раза в полтора больше купленного Темплом у алькальда. Кстати, я делал вид, что не подозреваю об этом гешефте. И, значит, набил коробочку сухим спиртом, поджег его, подождал, пока воздух внутри нагреется и распрямит складки на боках шара, после чего запустил аэростат. Как и в Себу, на нитке, только на сей раз она была специально потерта в одном месте. Причем мне даже не пришлось дергать, чтобы нитка оборвалась, очень кстати случился довольно сильный порыв ветра, и шар отправился в свободный полет, потихоньку набирая высоту.
– Бывает, – равнодушно пожал плечами я, – ничего страшного, такие зонды еще есть и на «Чайке», и на «Победе». Зато мы теперь совершенно точно знаем направление и силу ветра на высоте в двести футов.
Тем временем по приказу короля за шаром устремилось полтора десятка всадников, ибо я сказал, что минут через пятнадцать белый уголь прогорит и шар опустится на землю. Все правильно, так задумывалось, потому как просто на летящий куда-то шарик могут и не обратить внимания, а вот когда по земле за ним с гиканьем и свистом мчится орава королевских гвардейцев, то это уже событие. Которое никак не пройдет мимо французской разведки, если, конечно, там сидят не полные дебилы. В мои планы совершенно не входило делать из монгольфьеров тайну, скорее даже наоборот.
– Ах, Алекс, ты не поверишь, но я с детства завидовала птицам, свободно парящим в высоте! – продолжила начатое после завтрака дело баронесса. – Неужели у вас люди летают по небу? И ты тоже летал?
– Разумеется, – ответил чистую правду я. – Ведь мне довелось шестнадцать лет прослужить в авиации, так называются наши небесные войска, и дослужиться там до капитанского чина. Первые три года, кстати, мы служили в одной роте с будущим императором.
После обеда я в компании Мосли и Папена отправился в Виндзор, посмотреть на паровую лодку и высказать свое мнение относительно этого самоходного судна. Дорога заняла полтора часа, и вскоре я уже разглядывал творение Дени Папена.
Корпус турбины представлял собой медную трубу диаметром сантиметров двадцать при длине около метра. На выходной конец вала была насажена маленькая бронзовая шестеренка, входившая в зацепление с большой, почти полуметрового диаметра. Я провернул ее, чтобы проверить осевое и радиальное биение. Они оказались миллиметра по три, да к тому же еще валы и турбины, и винта имели заметный люфт.
– Мой двигатель содержит восемь дисков с лопастями! – гордо сообщил мне Папен. – И все они имеют разный угол установки по отношению к оси цилиндра.
