Василий Звягинцев - Бульдоги под ковром
— Да ты кто такой? Откуда здесь?
На лице унтера отразились недоумение и обида.
— Осмелюсь доложить, вашескобродие, старший боцман Иванов. Прибыл из Первого гвардейского флотского экипажа, назначен на должность вашим приказом… — Иванов мучительно пытался понять, шутят их высокоблагородие или здесь какая-то новая командирская причуда.
А Воронцов наконец догадался, в чем дело.
— Благодарю за службу, боцман. Но ты мне вот что скажи, а почему это на корабле часовой у трапа не выставлен? И вместо вахтенного офицера почему ты командиру рапортуешь, а?
Похоже, Иванов растерялся. Он глубоко вздохнул, открыл рот и снова его закрыл. Лицо, несмотря на загар, стало багроветь. Еще бы, такой конфуз. Командир спрашивает, а он не знает, что отвечать…
И неизвестно, чем бы эта мизансцена закончилась, если бы из-за трубы не появился Антон.
— Спокойно, Иванов. Программа снята. Отключись… — После этих слов боцман слегка обмяк, полуприкрыл глаза, но в основном осанки не потерял.
— Хорош, да? — с легкой гордостью мастера спросил Антон. — Только зачем так сразу? Он еще и не подключен по-настоящему…
— Мне откуда знать? Вижу — классный служака, вот и решил проверить, насколько он соответствует…
Воронцов обошел вокруг робота, осматривая.
— Отлично сделано, ничего не скажешь. Правдоподобие стопроцентное. Только к чему именно такой… антураж? Посовременнее нельзя было?
— Почему нельзя, все можно. Это я так, пошутил. А если серьезно, то в центральном компьютере тебе целый набор программ. У каждого робота свой номер. Задаешь ему специализацию, присваиваешь номер, или имя, если угодно, внешность можешь подрегулировать, хоть произвольно, хоть под любое портретное сходство, и он будет тем, кто тебе нужен. Боцман — значит боцман, лакей — так лакей. Если захочешь — и нейрохирургом может работать. В общем, я все покажу. Но, как и договаривались, радиус действия не больше километра от борта.
— А если я его дальше пошлю? Скажем, в город сигареты купить?
— Если ближе километра не найдет — вернется…
— А если я ему прикажу на пирсе стоять, а сам в море выйду?
— Догонит. Даже и пробовать не советую, тут гарантия стопроцентная.
Воронцов задал еще ряд вопросов и получил исчерпывающие ответы. Антон, похоже, предусмотрел все, что только могло прийти Дмитрию в голову.
— Одним словом, я сделал даже больше, чем ты просил, — заключил объяснения Антон с таким видом, будто ждал похвалы.
— Да я и не сомневался. Только вот последний вопрос. Как у них с этими… Законами робототехники? Взбунтоваться они не могут или, наоборот, в толстовство удариться, когда меня, к примеру, у них на глазах убивать будут?
— Законы робототехники… — В голосе Антона прозвучали скептические нотки. — Литература это все. На самом деле все иначе. Взбунтоваться они, конечно, не могут. В принципе. Программа это исключает. Не может же такой служака, — он показал на боцмана, — не выполнить приказ капитана, нагрубить, а уж тем более поднять на него руку. Это абсолютно преданная, абсолютно послушная, инициативная в пределах программы личность. Ничего другого в нем просто не заложено. Но если тебе вздумается запрограммировать его, как… капитана Сильвера или кронштадтского матроса семнадцатого года, последствия будут соответствующие. Просто, зная тебя и твоих друзей, я уверен, что наемных или добровольных убийц вы фабриковать не станете. А уж если на вас нападут… малайские пираты или чикагские гангстеры, эти ребята вполне способны действовать по обстановке. Не подведут… Полсотни «заготовок» я сделал. Пойдем, полюбуешься.
…И всех остальных работа на корабле увлекла. Как и в первые, незабываемые дни на Валгалле. Конкретное, интересное и нужное дело, для большинства необычное еще и тем, что раньше на такого класса судах им бывать не приходилось. Разнообразие и количество помещений — кают, салонов, баров и ресторанов, соляриев, зимних садов и библиотек, — качество и роскошь отделки трансатлантика с непривычки просто потрясали нормального советского человека, больше привыкшего к убожеству провинциальных гостиничных номеров и сервису уровня плацкартных вагонов.
Тем более что Воронцов предоставил каждому возможность занять под личные апартаменты любую площадь в предназначенной для просторного размещения полутора тысяч человек надстройке. И оформить их по собственному вкусу, не стесняя себя никакими ограничениями. Желаешь мебель слоновой кости и золотые унитазы — пожалуйста. Лишь бы все запросы и капризы были облечены в технически грамотную форму.
К услугам заказчиков было огромное количество альбомов, проспектов, справочников по корабельному дизайну и квалифицированная помощь архитектора Натальи Андреевны и художника Берестина. Она же, Наташа, предложила гарантированную конфиденциальность своих услуг. Чтобы до поры сохранялась тайна расположения и оформления личных помещений. Тем интереснее потом будет ходить друг к другу на новоселья. Вдобавок соблюдался принцип «мой дом — моя крепость». Может, кто-нибудь захочет, чтобы окружающие даже адреса его не знали… У людей, обреченных на жизнь в замкнутом пространстве и в узком кругу одних и тех же людей, могут возникать странные причуды в целях защиты душевного равновесия.
Если кто и был здесь сегодня по-настоящему счастлив, так это Наташа. В большей, наверное, степени, чем даже Воронцов.
…Постепенно трюмы корабля наполнялись припасами, и его ватерлиния, недавно еще на три метра возвышавшаяся над краем пирса, почти коснулась гребешков мелких прибрежных волн. В принципе необходимости загружаться таким количеством продовольствия, топлива, оружия, всякого прочего снаряжения не было. Выполненные теперь не кустарно, из подручных материалов, а вполне промышленным способом дубликаторы позволяли ограничиться единственным экземпляром каждой нужной вещи, но тут уже вступила в свои права психология. Как это можно — отправляться в долгое-долгое плавание с пустыми трюмами, провизионками, крюйт-камерами? Дубликатор — вещь хорошая и полезная, а запасец лет на пять карман не тянет…
А к тому же даже и образцов потребных изделий набиралось много и много тысяч, в том числе достаточно больших и тяжелых, например автомобилей, тракторов, всевозможной бронетехники и прочая, прочая, и прочая… Доведется попасть в первую треть века, и какую-нибудь забытую батарейку для прибора ночного видения не достанешь ни за какие деньги. Кстати, с деньгами тоже серьезный вопрос. Золота и драгоценностей набрать можно десятки тонн, но не будешь же таскать с собой кошели с монетами и, сходя на берег, бегать в поисках менял? Значит, нужен и самый широкий ассортимент банкнот, пригодных в любое время и в почти любом месте. С не слишком часто повторяющимися номерами.
Одним словом, забот хватало всем.
Во время ужина в небольшом зале, оформленном как кают-компания парусного линкора времен адмирала Нельсона, разговор снова коснулся наиболее болезненной темы. Теперь, как и было условлено, говорили об этом лишь в чисто мужском кругу.
Воронцову по-прежнему не удавалось добиться у Антона даже намека на время, в которое им предстоит вернуться. Хотя бы в пределах десятилетий. Он, как обычно, отделывался ссылками на «неподготовленность вопроса». А на самом деле, что очевидно, просто чего-то выжидал.
Параллельно этой же темой занимался Левашов. Исходя из как бы невзначай брошенных Антоном слов, Олег задался целью вычислить возможные точки перехода чисто теоретически, с помощью своих предположений и неограниченных (как казалось) возможностей Главного компьютера Замка.
— Мне вот что еще интересно, — говорил Воронцов, трудясь над запеченным в сметане карпом. — Почему это наша нынешняя подготовка происходит как бы из молчаливого соглашения, что мы окажемся именно в двадцатом веке? Ну, прототип корабля я выбрал, имея на то вполне конкретные основания — судно без механического двигателя, электроснабжения и приличествующего комфорта просто не обеспечит нам выживания на разумно продолжительный срок… А в остальном… Вот, может, Олег пояснит нам, темным… Если — надеюсь, что я не прав — с нашим временем так и не выйдет, то как? Имеются научно обоснованные надежды на что-нибудь подходящее? А вдруг сразу в семнадцатый век нас жахнет, а то и в мезозой? Слова форзейля меня как-то не совсем убеждают, а ты что скажешь?
Вряд ли сейчас Левашов подходил для роли застольного собеседника. Измученный почти непосильными даже для него интеллектуальными и физическими нагрузками, с красными от недосыпания глазами (он в отличие, скажем, от Новикова, если уж начинал заниматься каким-нибудь важным, на его взгляд, делом, то загонял себя до полусмерти), отравленный бесчисленным количеством сигарет и чашек крепчайшего кофе, Олег ответил вялым голосом, машинально ковыряя вилкой в салате из крабов, но словно забывая донести его до рта.
