Роман Злотников - Пушки и колокола
– Мож, и такие же, да мелочи-невелички почитай и нет. – Тут Булыцкий согласился. Шелухи гораздо меньше. По крайней мере, визуально и с тех колосьев, что подняли с земли.
– Ты, Ждан, тогда так делай, – налюбовавшись, отвечал Николай Сергеевич. – Суши да молоти все, да самые крупные высматривай. Их – в отдельный горшок, да на следующий год засеивать на полях всех. Мелочь – в каши.
– Мож, кому отдать?
– Мож, и отдадим. Да то, как я вернусь, решим.
– Добро, Никола.
Тут даже и Матвейка взглянуть подошел, особенно никогда не любопытствовавший; его и сила вся в разухабистости да исполнительности. Сказано: «сделать так» – и делает себе. Сказано: «изучать» – изучает. За то и приставлен был к главному агроному, хотя и не уверен был Булыцкий, что правильный тот выбор.
– Давай, Ждан, еще обожди дней семь да картошку снимай. И бумага! Без нее – никак! Не подведешь?
– Не подведу, Никола, – уверенно кивнул парень.
– Вот и ладно. Тогда на мельницу дуй. И я… На домну только загляну.
– Добро, Никола, – подбоченясь, отвечал парень.
Остаток дня пробегал, хлопоча по хозяйству. То на мельницу, то на пилораму, то на домну… и везде – пожар.
На мельнице тряпки во фракцию перемололись да растолклись в ступке еще недели две назад, да только новая беда: на что и как просеять получившуюся массу? Обычные сита, из лыка сделанные, хороши были только для муки просеивания, а для вязкой влажной массы не пошли; забивались быстро. Лыко, живо влаги напитав, разбухало, не пропуская далее желеобразную субстанцию. И так и сяк поковырявшись, плюнул на все преподаватель и решил, уподобившись поварам из блинных, размазывать массу вручную, пользуясь хитрыми «приспособами»: палочками для клейстера. Ну худо-бедно что-то получилось.
С подложкой также повозиться пришлось. Сперва досками тесаными выкладывал, да первые листы ух как убоги вышли! Затем, – первая на Руси пилорама в помощь, – удалось более или менее ровно распилить бревно, обеспечив тем самым требуемого качества поверхность.
– Мудро больно, – подметил как-то наблюдавший за мучениями пенсионера Ждан.
– Раз сметливый такой, то научи, как делать-то! – огрызнулся в ответ учитель.
– А почему все? Да потому, как ты бы не кашу свою через сито просеивал, а вода бы нехай бы насквозь него уходила. Каша-то и останется. Она же надобна? – совершенно не обидевшись на гневный выпад пожилого человека, рассудительно заметил паренек.
– Чего?
– А почему все? Да потому, что вода везде дорогу найдет.
Растерянно переводя взгляд с собеседника на все свои хитроумные приспособления, Булыцкий наконец сообразил, что ведь товарищ его прав на все сто процентов. Ларчик-то, он просто открывался. Только он, за двести задач схватившись разом, как-то и не подумал. В итоге месяц почти – псу под хвост.
– А раньше чего молчал?! – пришелец зло сплюнул. – Умные все, а как слово сказать, так что рыбы, воды в рот набравшие!
– А ты, что ли, спрашивал?! Сам себе на уме; кто знает, что еще надумал.
Булыцкий смолчал. Хотелось, конечно, пару-тройку крепких словечек отпустить в адрес Ждана, да только то больше для острастки надо было. Оторваться за упертость собственную. И, казалось бы, история с Лелем научить должна была чему-то, ан нет! Все равно как дурнем был, так и остался.
– Прости, – поколебавшись, ответил тот. – Твоя правда. Наворотил.
– Тебе бы роздыху взять, – застенчиво улыбнулся парень. – Голова седая, ворочаешь, хо-хо. Не можно так долго. Да и чем поспешней все, тем и толку меньше.
– Может, и так, – учитель, присев на лавку, откинулся спиной на бревна сруба. – Да вон князь юный торопит; не терпится ему на лодьях выйти.
– Так и тебе беда какая?
– Как какая? Я-то с ним пойду!
– Ну так и беда какая? – парень повторил свой вопрос.
– А на хозяйстве кто?
– Вот и беда твоя, – вместо ответа кивнул парнишка. – Все успеть норовишь, да все – сам. А почему все? Да потому, что веры нет в других. Ты, вон, за грядки свои трясся как? Никого не подпускал, время было. А как разъяснил да показал, что к чему, так и бед не ведаешь. – Булыцкий молчал, понимая, что тут прав совершенно парень-то. – А почему все? – продолжал между тем Ждан. – Да потому, что одному не управиться со всем разом, хоть бы ты и тресни! Вон на князя великого погляди! У него забот твоих поболе, да ведь все успевает! А почему все? Да потому, что люди верные рядом. Кто советом, а кто и делом подсобить всегда готов. И спрос с каждого – за свое. И тебе так надобно.
– Добро, – кивнул учитель. – За полем приглядывать – задача тебе. А сверх – бумаги дать. Сумеешь?
– А чего не суметь-то?!
– А как со мной не выйдет? Разом за все ухватившись, ничего и не успеть?
– Так а Матвейка на что? С норовом хоть, да и толковый. Не один я теперь.
– Ну так и добро, – хмыкнул пожилой человек. – Но с Матвейкой еще ох как погутарю!
– Благодарю, Никола, – Ждан неумело попытался скрыть улыбку. – А почему все? Да потому, что учитель ладный.
– Эх, Ждан! – расхохотался вдруг Николай Сергеевич. – Мне бы умище твой! Садись, да слушай, да запоминай. – Мотнув головой, парень присел рядом с трудовиком, а тот, собравшись с мыслями, начал свое повествование, рассказывая все, что уже успел изучить на практике, да и то, что помнил из истории. Хотя, в принципе, и получалось то, что основной по трудоемкости процесс уже освоен, оставались не менее важные этапы формовки листов, прессование, сушка и полировка. Хотя Ждан – головастый. Не должен был подвести. И не подвел. И сегодня, за день до выхода в Переславль-Залесский, должны были пожать результаты первых трудов его.
Ждан уже поджидал своего учителя. Усевшись на завалинку у стены, он грелся на солнышке, не обращая ни малейшего внимания на суетившихся рядом работников артели.
– Здравия тебе, Никола! – едва завидев пожилого человека, приветствовали его те.
– И вам – Бог в помощь, – отсалютовал тем в ответ трудовик. – Уморили, что ли? – усмехнулся Булыцкий, кивком указывая на дремлющего товарища.
– Наше дело – руками работать. Ваше – думы думать. Кому легше, Богу виднее!
– Уснул, поди? – окликнул трудовик товарища.
– А? – тот вздрогнул, приходя в себя. – Угрелся, – сообразив, что происходит, улыбнулся паренек. – Задремал.
– А все меня пилишь: роздых возьми, да роздых возьми! А сам… Пошли! Посмотрим, что получается.
– Ух, Никола! Страсть как взглянуть хочется!
Товарищи зашли внутрь небольшого помещения мельницы, приспособленного под мастерскую по производству бумаги. В одном углу покоился ворох перебранного тряпья: сношенные рубахи, рванина и отходы льняной нити, готового к кипячению в стоящем рядом с мельницей чане, в котором, ловко орудуя вилами, мастеровые вываривали хлам, готовясь к наработке следующей партии. Колесо, вращаемое силой течения, приводило в непрерывное движение большие каменные жернова, неторопливо перетирающие поступающий хлам до состояния мелких комочков; меньше не получалось. Оттуда исходное сырье вываливалось в ступы, где за несколько дней нудного, монотонного труда, отданного на откуп отрокам, доводилось до однородного состояния. Получившийся клейстер черпаками перебрасывался в здоровенные сита для слива избыточной влаги и придания листам примерно равной толщины. Оттуда подсохшие блины аккуратно вытряхивались и раскладывались на длинные полосы льняной ткани, которые на день выносились на улицу для окончательной просушки. Уже потом, высушив заготовки, работники, предварительно проложив их тканью различной грубости выделки, складывали их в стопки и, привалив сверху камнями, оставляли формоваться. Процесс – сложный и трудоемкий. Но то – поначалу. Потом уже, как будет отработана технология, а главное, появится устойчивый спрос, Николай Сергеевич собирался озадачиться его максимальной оптимизацией, ну а пока… Пока же к производству готовилась вторая партия бумажных листов. Наработанные с первого захода покоились, уложенные в пять небольших кадушек и сверху, за неимением прессов, придавленные внушительных размеров валунами.
– Гляди, Ждан! Вот она, бумага!
– А береста тебе чем не люба? Ведь умаешься, пока сробишь. А береста – та дармовая! – озадачился парень.
– Так и не убережешь на ней ничего, – спокойно отвечал пожилой человек. – Три зимы, и скукожится. Поди потом что разбери.
– Так и ладно. Оно больше и не надобно. Ну разве что летописцам, или князю, или в храмы; книги священные да наказы какие. А почему все? Да потому, что у них – на леты длинные наперед все! А книги, пусть даже и амбарные… Они и надобны-то на две-три зимы, да и то у хозяев рачительных. Смердам, так и даром не сподобились.
– Во, Ждан, – оттаскивая камни в сторону, прокряхтел трудовик. – Сам же и сразумел. Поперву только для летописцев да князю с владыкой. А то ведь и смех: у латинян для книг священных бумагу покупать. Срам!
