Филип Дик - Человек в Высоком замке

– Да, – кивнул Чилдэн. – Но все зависит от ряда факторов. Например, от состояния вещи. – Он встревоженно посмотрел на посетителя.

Тагоми молча выложил тиковый футляр.

Некоторое время они разглядывали револьвер и жестяную коробочку, в которой недоставало боеприпасов. По лицу Чилдэна пробежала тень. «Не хочет, – догадался Тагоми. – Ну что ж, делать нечего».

– Вы не заинтересовались? – спросил он.

– Нет, сэр, – твердо ответил Чилдэн.

– Не буду настаивать. – Тагоми почувствовал, как его покидают силы. «Сдаюсь, – с грустью решил он. – Увы, во мне силен уступчивый, слабовольный инь».

– Простите, мистер Чилдэн.

Тагоми поклонился и уложил револьвер в портфель. «Судьба. Придется жить с этой вещью».

– Вы огорчены, сэр? – спросил Чилдэн.

– Вы заметили? – досадуя на себя, произнес Тагоми.

– У вас есть какая–то особая причина продать эту вещь?

– Нет, – ответил Тагоми, пряча от чужих глаз частицу своего внутреннего мира, что надо было делать с самого начала.

Помедлив, Чилдэн произнес:

– Я… сомневаюсь, что этот револьвер куплен в моем магазине. Не могу его припомнить.

– Я в этом уверен, – сказал Тагоми. – Впрочем, не имеет значения. Пусть будет так, как вы решили. Я не в претензии.

– Позвольте показать вам новые поступления, – предложил Чилдэн. – Надеюсь, вы не торопитесь?

В душе Тагоми всколыхнулось знакомое чувство.

– Что–нибудь интересное?

– Прошу вас, сэр. – Чилдэн подвел его к прилавку у противоположной стены. Под стеклом на черном бархате сверкали маленькие металлические завитушки самых замысловатых форм.

– Я показываю их каждому посетителю, – признался Чилдэн. – Вы знаете, что это такое, сэр?

– Похоже, бижутерия, – предположил Тагоми, угадав в одной из вещей брошь.

– Разумеется, это американские изделия, но они не старинные, сэр.

Тагоми поднял глаза.

– Сэр, это современное искусство. – Бледное, невыразительное лицо Роберта Чилдэна горело восторгом. – Перед вами – новая жизнь моей страны. Она начинается с крошечных всходов, ростков красоты.

Тагоми с деланным интересом перебрал безделушки.

«Да, – подумал он, – в них есть нечто новое, оживляющее. Закон Дао: повсюду еще господствует инь, а в темнейших глубинах уже вспыхивают первые искорки света. Так было, так будет. И все же, к несчастью для нас обоих, я не могу, как Чилдэн, прийти в восторг от этих железок».

– Очень мило, – пробормотал он и положил украшения на прилавок.

С натугой в голосе Чилдэн заявил:

– Сэр, это не приходит сразу.

– Простите?

– Это надо увидеть сердцем.

– Вы обратились в новую веру, – заключил Тагоми. – Хотел бы и я тоже… Но увы – не могу. – Он поклонился.

– Кто знает, – задумчиво произнес Чилдэн, провожая его к выходу.

«Попытается продать мне что–нибудь», – решил Тагоми.

– Ваша убежденность сомнительна, – сказал он в дверях. – Мне кажется, вы избрали не самый верный путь.

На лице Чилдэна не было и тени прежнего раболепия.

– Простите, но я уверен в своей правоте. В этих вещах я отчетливо вижу крошечный зародыш будущего.

– Да будет так, – согласился Тагоми. – Но меня не вдохновляет ваш англосаксонский фанатизм. – Он чувствовал, как в душе торговца пробуждается надежда. Его надежда, его вера в себя. – Всего доброго, – поклонился Тагоми. – На днях я к вам загляну – проверю, сбываются ли ваши пророчества.

Он взял портфель и двинулся прочь. «С чем пришел, с тем и ухожу. Ничего не обретя. Не представляя, с чем вернуться в мир. А что, если купить одну из тех странных безделушек причудливой формы? Подержать ее, рассмотреть повнимательнее, подумать… Может быть, со временем она подскажет мне путь? Сомнительно, правда… Такие вещи хороши для Чилдэна, а не для меня. И все же, если хоть один человек находит Путь… это говорит о том, что Путь существует. Пусть даже он сокрыт от моих глаз. Как я ему завидую».

Тагоми повернулся и пошел обратно. В дверях, следя за его приближением, стоял Чилдэн. Он и не уходил.

– Сэр, – обратился к нему Тагоми, – я куплю одно из этих украшений, на ваш выбор. Веры во мне нет, но сейчас я хватаюсь за каждую соломинку. – Вслед за Чилдэном он прошел магазин и приблизился к прилавку с бижутерией. – Я буду носить ее с собой и время от времени брать в руки. Скажем, раз в день. Если через два месяца я не…

– Вы сможете вернуть ее за полную стоимость, – пообещал Чилдэн.

– Благодарю. – Тагоми полегчало. «Иногда следует менять привязанности, – решил он. – В этом нет ничего предосудительного, напротив, это признак мудрости, правильного подхода к жизни».

– Вот это вас успокоит. – Чилдэн вручил ему серебряный треугольник, украшенный полыми шариками, внизу темными, сверху – яркими, полными света.

– Спасибо, – поблагодарил Тагоми.

Доехав до Портсмут–сквер, маленького открытого парка на склоне холма, Тагоми уселся на залитую солнцем скамью. По усыпанным гравием дорожкам в поисках крошек семенили голуби. На скамейке дремали или читали газеты люди, смахивающие на бродяг. Некоторые спали прямо на траве.

Достав из кармана бумажный пакетик с этикеткой магазина Р. Чилдэна, Тагоми посидел, греясь на солнце, затем открыл пакет и поднес покупку к глазам. Здесь, среди газонов, дорожек и стариков, ему предстояло внимательно изучить ее. Серебряный треугольник на его ладони сверкал в лучах полуденного солнца, преломляя и рассеивая свет, словно хрустальная призма. Крошечная частица, объявшая целое. Магический слог Ом, как говорят брамины.

Тагоми пристально вглядывался в предмет. «Что в нем главное? Размер? Форма? Придет ли ко мне озарение, как обещал Чилдэн? Сколько ждать? Пять минут? Десять? Времени немного, но я буду сидеть столько, сколько смогу. Прости меня. – Тагоми мысленно обратился к треугольнику. – Нас всегда тянет вскочить на ноги и действовать. Я смотрю на тебя с надеждой. С наивной верой ребенка, прижимающего к уху найденную на морском берегу раковину. Ухо вместо глаза. Мир сосредоточился для меня в одном маленьком кусочке металла. Войди в меня и поведай: куда? зачем? и почему?»

Нет ответа. Когда просишь слишком много, не получаешь ничего.

«Слушай, – вполголоса обратился он к треугольнику, – тот, кто продавал тебя, был щедр на обещания. А если встряхнуть тебя, как остановившиеся старые часы? Или как кости перед решающим броском?» – Он так и сделал.

«Как разбудить таящуюся внутри душу? Издеваться над нею подобно пророку Илии? Может, она спит? Или в дороге? Или занята чем–либо?»[65] – Тагоми еще раз изо всех сил встряхнул в кулаке серебряный треугольник – позвал его громче – и снова поднес к глазам.

«Моему терпению приходит конец. Ты пуста, маленькая безделушка. Отругать тебя? Испугать? А что потом? Выбросить в канаву? Дышать на тебя, встряхивать и снова дышать, пытаясь во что бы то ни стало получить ответ?»

Тагоми засмеялся: «Напрасный труд, спектакль для прохожих». Он смущенно огляделся. Но никто не смотрел на него. Старики дремали на скамейках. Тагоми облегченно вздохнул.

«Надо испробовать все: умолять, увещевать, угрожать, анализировать, наконец. Найти способ…

Впрочем, что толку? Треугольник отвергает меня. Может, потом? Нет. Уильям Гильберт[66] прав, каждая ситуация неповторима, шанс дается один раз.

Все это глупо. Я веду себя как ребенок. Но детство давным–давно позади. Надо искать в других царствах. Попробуем подобрать ключик с помощью классической Аристотелевой логики. Цепь строгих рассуждений, ведущих к истине…»

Он сунул палец в правое ухо, чтобы заглушить отдаленный шум города, и, словно раковину, крепко прижал серебряный треугольник к левому.

Ни звука.

Ни плеска волн, ни рокота океанского прибоя, а по сути, отраженного шума пульсирующей крови.

Слушать бесполезно. Какое еще чувство может открыть тайну? Тагоми смежил веки и принялся ощупывать каждый миллиметр треугольника. И осязать нет смысла – пальцы ничего не сказали ему. Запах? Он поднес вещицу к носу. Слабый запах металла, и только. Тагоми положил треугольник на язык, покатал во рту как леденец. Ничего, кроме холодка металла.

Нет, все–таки – зрение. Высшее по античной шкале чувств.

Он снова держал треугольник на ладони.

«Что я должен увидеть? – спросил он себя. – Где путеводная ниточка к истине?»

– Сдавайся, – велел он серебряному треугольнику. – Выкладывай свою волшебную тайну.

«Лежит у меня на ладони, как лягушка, поднятая со дна пруда. Но эта лягушка непростая: она меняет форму, становится то куском глины, то камнем, то кристаллом. Возвращается к неживой первооснове. Металл добыт из земли, – рассуждал он. – Из царства тьмы, царства духов и сырых, темных пещер. Из мира инь в его самом буквальном смысле. Мира трупов, гниения и распада. Из мира вечного постоянства, из времени–которое–было».