Олег Кожевников - Комкор
Пителин на мои слова ответил коротко:
– Все понятно, командир! Но так как я тебя не встречу в Волковыске, а время нашей связи в радиоэфире уже заканчивается, хотя бы в двух словах очерти, какие операции кроме наступления на Сокулки разрабатывать штабу корпуса?
– В двух словах невозможно – засмеешь! Опять скажешь, что я неразумный пацан и дилетант. ну да ладно – требуется разработать план наступления на Варшаву.
Из динамика раздалось подозрительное покашливание Пителина, наверняка хитрый старик таким способом пытался скрыть смех. Я в ответ съехидничал:
– Михалыч, ты смотри там, не подавись! – и, не давая Пителину вставить ни слова, продолжил: – Понимаешь, какое дело, дед, только неординарными действиями можно заставить забуксовать вермахт. Стандартную нашу реакцию на случай внезапного нападения их специалисты уже давно просчитали, и соответственно, их соединения к ней готовы. Может быть, поэтому и не удался удар на Гродно. Вполне вероятно, что мы встретим такое же ожесточенное сопротивление и при подходе к Августину – то есть я сомневаюсь, что 7-й танковой дивизии удастся прорваться к Сокулкам, зато она отвлечет на себя внимание немцев. Тогда, может быть, небольшой рейдовой группе удастся проскочить мимо их вездесущего носа и по межозерному дефиле прорваться к железной дороге. Если эта группа оседлает железную дорогу, задачу 7-й танковой дивизии можно считать выполненной. Кроме всего прочего, этот удар создаст впечатление у немецкого командования, что русские бросили на это направление все силы; они еще больше ослабят свои фронтальные соединения, изымая из них последние моторизованные и артиллерийские подразделения. Думаю, чтобы бороться с нашими тяжелыми танками, немцы стянут к Августину все, имеющиеся у 4-й и 9-й армий, 88-миллиметровые зенитные орудия. Ведь наша авиация, прямо скажем, в заднице, а удара тяжелых танков по фронту они вряд ли ожидают; вот этим мы и воспользуемся, начав наступление от Сурожа в сторону Варшавы. Если не будет 88-миллиметровых зениток, наши КВ и Т-34 немцы остановить не смогут. А когда мы собьем их передовые части, то и люфтваффе станет малоэффективным: там все перемешается – и наши, и немцы, так что сверху самолеты хрен определят, по кому наносить бомбовый удар. Я уверен – активные наступательные действия – единственный гарант того, что панические настроения в нашей армии постепенно сойдут на нет. Даже если будем нести большие потери, солдаты это поймут, а если топтаться и ковырять в носу, то, как я уже говорил, через два дня армии не будет. Да, и еще: захвати с собой двоих поляков, которые хорошо знают местность в районе Сокулок. Когда доберешься до Волковыска, их отправишь на автобусе Ежи на новое место дислокации 7-й танковой дивизии. Все, Михалыч, уже на две минуты говорим дольше, чем нужно. Давай быстрее выезжай в Волковыск. Будем живы – до встречи!
На этом связь с бригадой завершилась. Теперь, когда я в основном выполнил одно дело, поставив задачи для штаба в Волковыске, нужно было заниматься непосредственно работой в дивизиях. Со штабом разберется Пителин, я знал этого старика, он и не таких аппаратчиков обламывал – тихо, тихо, а построит любых борзых и блатных в одну шеренгу; будут у него работать эти штабные крысы как проклятые! Теперь только с Петровым переговорить, и можно в дорогу.
Я дал последние наставления своему заместителю, выбрался из бронепоезда и направился к колонне, ожидавшей отправления; при этом непроизвольно оглянулся и еще раз посмотрел на броневагоны. В голову опять поползли тревожные мысли: «А правильно ли я делаю, что приказал передислоцировать управление мехкорпуса в Волковыск? Может, не нужно так торопиться?» – однако сам себя снова стал убеждать, что это единственно верное решение.
Во-первых, в бронепоезде, рядом с которым я планировал разместить штаб мехкорпуса, имелась мощная радиостанция. Конечно, это не панацея от всех бед, что могут приключиться со связью. Немцы далеко не дураки, быстро поймут, какой вред им может нанести мощная радиостанция бронепоезда. Командование вермахта уже не будет рассматривать бронепоезд как трофей, а просто прикажет люфтваффе его уничтожить. От обычной бомбардировки бронепоезд, конечно, отобьется, тем более если не будет статичной мишенью, но от массированного авиаудара – вряд ли. Однако время – самый главный аргумент; у нас оставалось максимум пару дней для активного маневрирования, а потом немцы начнут усиленно прессовать войска, оставшиеся в Белостокском выступе. Как мне думалось, именно тогда они всерьез займутся бронепоездом и штабом управления мехкорпуса; а учитывая мощную агентурную сеть, его дислокация долго секретом для них не будет. Прежнее месторасположение штаба мехкорпуса и КМГ немцам было хорошо известно, однако его деятельность, вернее сказать, бездействие, немцев полностью устраивало, они даже не пытались нарушить его функционирование ни десантом, ни бомбежкой. Вот именно на инертность мышления немцев я и рассчитывал – пока поймут, что управление мехкорпуса вдруг начало собой что-то представлять, пока то да се, а мы уже, как говорится, в дамках: успеем перегруппироваться и занять исходные позиции для наступления. В дальнейшем, если даже и разбомбят немцы наш бронепоезд, до штаба им просто так не добраться; люди смогут укрыться в довольно мощных блиндажах. Это было второй причиной, по которой я решил управление мехкорпуса разместить недалеко от стоянки бронепоезда: в лесу, метрах в трехстах от тупика, располагался полевой лагерь 58-го железнодорожного полка НКВД; его бойцы создали там целый укрепрайон, с мощными блиндажами в три наката, к тому же армированными рельсами. В таком блиндаже спокойно можно было пережить любую бомбардировку, а используя имеющиеся укрепления, и от десанта легко отбиться. Я еще в мирное время, когда побывал в этой прекрасно оборудованной вотчине Александрова, от души восхищался работой его подчиненных.
Так что самое удобное место для размещения управления мехкорпуса именно здесь; конечно, не в таком живописном месте, как раньше (о котором мне взахлеб рассказывал Болдин), зато весьма функциональном – управление будет дислоцировано вблизи стратегических дорог.
Что касается вполне разумной мысли о руководстве действиями соединений мехкорпуса и других составляющих КМГ из штаба, где пока была хорошая связь и другие преимущества расположения в точке пересечения стратегических дорог и центра снабжения, то этот вопрос я тоже рассматривал. Но проанализировав все, пришел к выводу, что сейчас руководство из штаба осуществлять нельзя. Сейчас нужно было непосредственно в войсках подымать дух бойцов – никаких циркуляров и ругани по рации, только личное участие в боевых действиях может поменять настрой людей. Вон, Болдин – командовал КМГ посредством делегатов связи, а сам безвылазно сидел в том злополучном лесочке, и что? Ни черта не вышло, вот что! Даже связь с 11-м мехкорпусом не смог установить, а поехал бы туда сам, вставил фитиль командирам – глядишь, и не закончилось бы столь плачевно наступление КМГ. Оно, конечно, из штаба перспектива действий соединений корпуса и КМГ видней, но это только когда подчиненные твои смелы и инициативны, и бои ведутся успешно.
Окончательно решив, что я все делаю правильно и по-другому в этой ситуации поступить нельзя, я повернулся и уверенным шагом ни в чем не сомневающегося человека направился к грузовикам, которые стояли под маскировочной сетью.
Глава 11
Движение мы начали, когда солнце уже скрывалось за горизонтом, и сумрак окутывал землю, а когда добрались до поворота на Михалово, стало совсем темно, и скорость передвижения колонны упала до черепашьей. Теперь не было танков, пробивающих коридор, нам приходилось своими силами таранить препятствия, преграждающие путь. Слава богу, не было того кошмарного затора, как на перегоне между Волковыском и Слонимом. Разбомбленная и брошенная техника, конечно, встречалась, но на этом участке шоссе сквозь нее хотя бы можно было протиснуться. Теперь тараном, пробивающим путь всей колонне, служил трофейный «хеншель». Тяжелогруженый, с усиленным бампером и мощным двигателем, он показал себя в этом деле гораздо эффективней, чем бронеавтомобиль БА-10, который первоначально шел в голове колонны. До шоссе, ведущего к Гродно, мы двигались более двух часов, а это всего-то каких-то тридцать километров. Зато потом, уже после объезда Белостока, дорога стала почти свободной, и скорость движения резко увеличилась. Разрушительных последствий бомбежек больше не наблюдалось, только иногда встречалась брошенная военная техника; шоссе прорезало Супрасельскую пущу, и кроны мощных деревьев надежно маскировали асфальтовое полотно, значительно затрудняя наблюдение с воздуха.
К месту сосредоточения дивизий мехкорпуса под Сокулками колонна прибыла в 01:25, а через десять минут я уже свирепствовал в штабе 4-й танковой дивизии: раздавал фитили направо и налево; отстранил от должности некоторых командиров, а двоих и вовсе арестовал, отправив с охраной на нашу передвижную гауптвахту, которой стал «хеншель». Арестованных мною начальников разведывательного отделения и снабжения ГСМ в дальнейшем ждал трибунал. Через полтора часа похожая картина наблюдалась уже в 7-й танковой дивизии, а в четыре тридцать утра я добрался и до штаба 29-й моторизованной. Уже почти шепотом (голос был совсем сорван) принялся распекать командиров, но по всему было видно, что для них такое злобное шипение звучало еще зловещей; еще бы, когда в один миг четверо снято с должностей и арестовано двое. Так что командиры почувствовали немалое облегчение, когда я приступил, наконец, к деловой части беседы, при этом, как прежде в танковых дивизиях, задачи ставил конкретные и вполне достижимые. Теперь уже командиры не могли ссылаться на полное отсутствие ГСМ и недостаток боеприпасов.
