Виктор Побережных - «Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

– Срочно ко мне! – и гудки. Мартынов и, похоже, не в духе. Быстро дойдя до "начальственных апартаментов", постучался и, после получения разрешения, вошёл. Раз шеф не в духе, изобразим службиста. Может не будет сильно наезжать, тем более, что вроде и не за что?

– Вызывали, товарищ майор? – я "ел глазами" начальника, отмечая для себя, что Мартынов не просто зол. Он с трудом контролирует себя.

– Вызывал, товарищ старший лейтенант, вызывал! – подавшись ко мне из-за стола, он продолжил злым голосом, пытаясь при этом оставаться спокойным. От чего эффект появлялся обратный – я аж прибздёхнул чуть-чуть. Вины своей не знал, но не по себе стало! – Товарищ старший лейтенант государственной безопасности. Скажите мне, пожалуйста, вы идиот? Или удачно претворяетесь?! – Мартынов, перестав сдерживаться, перешёл на крик – Ты совсем о….л Андрей? Ты думаешь, что творишь, б….ь такая?! Сколько тебе говорили следить за языком?!!

– Товарищ майор! Что случилось-то? – я ни черта не понимающими глазами смотрел на Мартынова.

– Я тебе сейчас объясню! А потом товарищ нарком добавит объяснений! – Мартынов резко выдохнул и, уже более спокойно, продолжил, бросив на стол какой-то листок, – садись и читай!

Усевшись, я приступил к чтению. Бумагой оказался рапорт одного из партийных работников, с которыми я пересекался при выполнении последней операции. Согласно рапорту, я представлял из себя ярого антисоветчика, шпиона сразу нескольких государств и извращенца, непонятно как оказавшимся в органах. Подтверждал он эти выводы некоторыми моими выражениями и шуточками. Согласно его выводам, основанным на моих выражениях, я очень разносторонняя натура: педераст (выражение – между нами, девочками, говоря), английский шпион (поговорка про лорда, хозяина своего слова: захотел – дал слово, захотел – забрал обратно), японский шпион и клеветник (за шутку о дорогах на псевдояпонском языке – тоям то канав и выражал недовольство действиями товарища Сталина) и много, много чего ещё. Если честно, то мне стало смешно. Я еле сдержался, что бы не заржать. Поднял глаза на Мартынова и смех куда-то убежал, скуля и поджимая хвост. Лицо Александра Николаевича выражало что угодно, но только не добродушие и понимание моему веселью.

– Ясно. Ты так ничего и не понял, – к моему удивлению, командир не кричал, а говорил спокойно и устало, – Ладно. Пойдём к Лаврентию Павловичу. Он тебя ждёт. Может хотя бы он сможет починить твою голову? Какой же ты балбес, Стасов!

Через десять минут, мы заходили в кабинет Лаврентия Павловича, в приёмной которого, я, с холодком в спине, увидел трёх сержантов, знакомых мне по подвалу. Не по себе мне стало от их внимательных взглядов на меня. Тьфу, тьфу, тьфу! Надеюсь не за мной! Берия нас встретил…. матами. К счастью, материл он не нас, а какого-то Целинского, обещая сделать с ним такое, до чего наши родные зэки фиг бы додумались! Махнув, что бы мы садились, Лаврентий Павлович пообещав, что "…если завтра, в 10 часов неведомый Целинский не закончит объект, то будет полировать своей тощей жопой зимники Колымы" и положил трубку. Потерев руки и блеснув знаменитым пенсне, он посмотрел на меня и, обращаясь к Мартынову, сказал.

– Как я понимаю, наш молодой товарищ не осознал сути возникшей, благодаря его безответственности, проблемы. Что ж. Просвещу я. Старший лейтенант, – голос Берии неуловимо изменился и я, вскочив со стула, вытянулся смирно, – вы понимаете, какую форму носите и, какие обязанности, она на вас накладывает? Судя по всему, ни х… ты не понимаешь – Берия перешёл на язык, которым он общался с неведомым Целинским. Причём он не переходил на крик, а говорил спокойным, даже скучающим, голосом. Тем не менее, именно это спокойствие напугало меня очень, очень сильно, – Как сотрудник государственной безопасности, ты не должен допускать ни малейших подозрений о своей неблагонадёжности в глазах простых граждан и, тем более, в глазах представителей партийных органов. А что делаешь ты? Своим неуместным "юмором", – Берия аж скривился, как от лимона, – ты не только позоришь высокое звание чекиста. Ты, что ещё хуже, сеешь среди людей сомнения в правильности политики, проводимой Партией. А это уже очень, очень серьёзно, – слушая негромкий голос Лаврентия Павловича и глядя в его спокойные глаза, я начал понимать – доп…я! Стоя навытяжку, я чувствовал, как струйки холодного пота, бегут по спине, превращаясь в настоящие реки. Было не просто страшно, а… даже не знаю, как назвать своё состояние! Ни когда я стоял глядя в ствол пистолета на хуторе, ни под бомбёжкой, ни стоя под стволами немцев я не испытывал таких ощущений. А Берия продолжал, резко перейдя на Вы – Если вы считаете, что информация, предоставляемая вами, даёт вам право совершать всё это, то вы очень заблуждаетесь. То, что вы находитесь хоть и под присмотром, но на свободе, это добрая воля товарища Сталина, а значит и Партии, им возглавляемой. В вашем поведении, отчасти, виноваты и мы. Не объяснили вам некоторых вещей. Просто посчитали, что вы взрослый, поживший человек, сами всё прекрасно понимаете. Заблуждались! Судя по всему, попадание в здоровое, молодое тело не прошло для вашей психики даром. Что же, как говориться, лучше поздно, чем никогда. Майор, – он посмотрел на Мартынова, – побудь в приёмной, – дождавшись, пока Мартынов закроет за собой дверь, нарком продолжил, – Судя по информации, полученной от вас и Максимова, в вашем, состоявшемся будущем многого так и не поняли ни в действиях товарища Сталина, ни в действиях подчинённых мне органов. Я скажу это только один раз, второго, ТАКОГО разговора, у нас уже не будет. Если вы считаете, что для кардинальных изменений в политике государства достаточно только одного желания товарища Сталина, то вы просто дурак, не имеющий права носить эту форму, а способный только сидеть в комфортабельной камере, жрать и отвечать на вопросы специалистов! Или вы не слышали, в своё время, о внутрипартийных группах и их значении? Я не говорю о "троцкистах", хотя они тоже относятся к этим группам. Я говорю о группах, поддерживающих политику, проводимую товарищем Сталиным. Но это происходит только до тех пор, пока не задеты их интересы. Судя по всему, в вашем, 1953 году, произошло что-то такое, что заставило некоторые группы начать действовать, что вылилось в смерть товарища Сталина и последующие изменения, приведшие, в итоге, к уничтожению Советского Союза. На основании полученной от вас информации, мы уже начали действия, по недопущению подобного развития событий. А вы…вы своим языком и неразумным поведением, создаёте проблемы, – после этих слов, мне совсем поплохело. Вспомнились знаменитые слова, про отсутствие проблем, в связи с отсутствием человека, их создающего. Видимо поняв всё по моему лицу, Лаврентий Павлович, слегка усмехнувшись, продолжил, – Не пугайтесь. Я это всё вам говорю не перед вашей ликвидацией. Для этого причин нет. Пока нет, – меня аж тряхануло от этого уточнения, – Всё это я рассказал, чтобы вы наконец поняли – пора браться за ум. А для лучшего усваивания моих слов, вы, на неделю, отправляетесь на гауптвахту Московского гарнизона. Там вы будете числиться командированным сержантом – дебоширом, для лучшего восприятия наказания. Ну а в случае рецидива, – Берия развёл руками и нажал кнопку на торце стола. В кабинет вошли виденные мной сержанты и, аккуратно контролируя мой действия, повели меня к новым "приключениям".

Неделя гауптвахты показалась мне адом! В своём времени, мне доводилось познакомиться с "прелестями" Горьковской "губы", там был курорт, по сравнению с тем, куда я попал. Половину дня, с другими "счастливчиками", работал грузчиком на станции, а потом, потом строевая… Хуже всего было не от унижений и усталости, а от размышлений, которые наваливались на меня после отбоя. Лёжа на деревянном полу с закрытыми глазами я пытался понять – что так разозлило начальство в моих словах? Донос то был вроде ерундовый. Но на вторую ночь меня накрыло! Я понял, что из моего трёпа вызвало гнев наркома и, скорее всего, самого Сталина. Урод, написавший донос, был из ведомства Микояна. А вспомнив шапку доноса, я окончательно убедился в своём прогрессирующем идиотизме! Донос был адресован не в НКВД, а на имя Микояна! Хрен его знает, какие выводы мог сделать Анастас Иванович из беседы с этим деятелем и какие последствия это могло иметь! Вспоминая, о чём именно с ним говорил, я аж застонал от злости на себя! Прав, Лаврентий Павлович! Тысячу раз прав! Я безответственный дурак! Расслабился! Свои кругом, ведь "хруща" убрали! Будто "хрущ" сам по себе в первые лица вышел. А ведь его кто-то поддерживал, продвигал! Те же Микоян и Каганович. Мать моя женщина! А я при этом гаде, показавшимся нормальным мужиком, пальцы гнул, дятел! Сталина с лордом сравнил – кретин! Перед глазами, как наяву, проявился наш последний разговор с этим типом. Тогда,14 мая, мы встретились у ресторана Москва, Алексей Федин (так звали этого гада) принёс справку, по обеспечению обмундированием учебных частей на Дальнем востоке, заодно решили вместе пообедать. Вот тогда, за столом и произошёл разговор. Мы выпили по рюмке коньяка и, в ожидании заказа, стали болтать о разной ерунде. Сейчас-то я понимаю, что ерундой там и не пахло, но это сейчас! А тогда мне казалось, что я удачно пошутил над его словами по поводу честного выполнения нами взятых на себя обязательств перед другими странами. Тогда я заметил, что иногда нужно брать пример с англичан, помянул поговорку про лорда и добавил, что "… Сталин повыше любого лорда будет и, если пожелает, так же поступить может, а для недовольных многое найтись может…". Ещё посмеялись над этим, рассказали друг другу несколько анекдотов. Потом он помянул Хрущёва, а я, не удержался и брякнул про "товарищей не товарищей" и поворчал на мягкость Сталина, по отношению к высокопоставленным недоумкам. Вот и весь мой "криминал" вспомнился. Что тогда на меня нашло – не понимаю. Ведь даже с Олесей я себе такого не позволял! Может что-то в коньяке было? Да ну нафиг! Он же тоже пил из этой бутылки. Правда я отвлекался пару раз, со знакомыми здоровался. Но ведь наблюдатели рядом были и увидели бы, если бы что-то не то происходило. Или не увидели? Что-то совсем запутался! Нет. Вспоминая сейчас тот день, я всё же понимаю, что вёл себя в ресторане не совсем адекватно. Слишком раскован я тогда был, никаких тормозов не было. Решено! Вернусь с губы, доложу свои мысли. Пусть у начальников голова болит!