Тренировочный День 5 (СИ) - Хонихоев Виталий
номер 14 в сводной сборной команде «Стальные Птицы».
Она лежала и смотрела в потолок. Потом — повернула голову, прислушиваясь к мерному дыханию своей соседки по комнате.
— Спишь? — уронила она в темноту. Мерное дыхание стихло. Потом — что-то заворочалось на соседней кровати.
— Не сплю. — пришел короткий ответ. Айгуля кивнула — больше самой себе, своим мыслям, чем своей соседке. Все равно было темно, и она не могла увидеть реакцию Синицыной, которая почему-то изменила свое решение и осталась в лагере, чтобы с утра всем вместе выехать в город. Айгуля сама не знала почему она решила вдруг поговорить с Юлей… но она не могла оставить все так, как есть. Как будто между ними оставалось что-то недосказанное и если это не высказать сейчас, то — когда? Завтра они уже будут в городе, а послезавтра с утра — уже матч. Тот самый, товарищеский матч с командой из высшей лиги, первого эшелона страны. С командой, куда ушла Наташа Мордвинова, с такими легендарными личностями как Казиева Сабина, Солодухина Наташа, Рябова Юлия… с чемпионами страны в прошлом сезоне! И это будет уже послезавтра… а завтра — они приедут в город и успеют только один раз переночевать у себя дома, вот и все.
Почему-то она боялась этой одной ночи в городе, словно бы это могло разрушить то, что она только-только начала выстраивать у себя в голове и в душе. Она повернула голову туда, где в темноте стояла ее тумбочка у кровати, а на тумбочке стояла невидимая сейчас — синяя тарелка, склеенная руками Виктора. Она и не подозревала как глубоко в ней сидит страх что она — самозванка, криворукая недотепа, которую каким-то чудом заметили и вывели в люди, но она все равно — разочарование и неумеха и обязательно всех вокруг подведет. Витька и девчонки из команды — помогли ей это увидеть, сняли с ее груди и плеч постоянно давящий страх ответственности, страх подвести своих товарищей и подруг по команде. Но… остальное она должна сделать сама. Например — поговорить с Синицыной. В конце концов они в одной команде теперь, пусть и на одну игру, на один матч, но все равно… помириться с ней было бы здорово.
Айгуля села на своей кровати, поджав ноги под себя и почесала затылок. Сглотнула. Начинать было не просто, начинать было страшновато, но она уже не та, что была раньше, теперь она — решительная девушка. Хватит боятся. Она — умеет играть, да сама Синицына признала, что она — потенциал имеет! Та девочка, что когда-то разбила синее блюдо с вкусным пловом дяди Амира — давно в прошлом, она выросла и сейчас — в состоянии защитить и себя и ту девочку з далекого детства. А значит…
— Слушай… — говорит она в темноту, чувствуя, как ей нелегко даются слова: — я… ну извини меня, Юль. Это мои внутренние тараканы, вот. Ты ни в чем не виновата. И спасибо тебе за то, что ты поддержала меня. Я же знаю, что ты на самом деле добрая, просто хотела меня поддержать и… ну переборщила. Так что ты не виновата и…
— Конечно я не виновата. В чем я могу быть виновата? — звучит из темноты сухой голос.
— А? Но…
— Я — совершенна, Салчакова, запомни это. А ты — наивная дурочка, которая даже свои собственные способности оценить не может. — из темноты доносится вздох: — а еще ты спать мне мешаешь.
— Но… — в груди у Айгули что-то вскипает: — но ты же сама призналась, что давила на меня!
— Давила. — признается темнота: — мы с тобой тогда были в разных командах, ты не забыла? Когда мы в разных командах, то мы с тобой — соперники. Враги. На войне все средства хороши.
— Но… зачем же ты тогда сейчас…
— А сейчас мы с тобой на одной стороне, и я не собираюсь выходить на площадку против команды из высшей лиги с поломанной защитницей первой линии. Я тебя починила. Видишь, Салчакова, какая ты простая и управляемая? Я могу тебя и собрать, и разобрать. — темнота издает самодовольный смешок: — ты же как конструктор, Казашка. Раз и поломалась. Два — собралась. Все твои детские травмы и яйца выеденного не стоят, ты примитивна и проста. Вот Волокитина у вас в команде — это крепкий орешек, ее так просто не разобрать, недаром эта мелкая дурочка за ней носится везде. А ты… — темнота фыркает. Айгуля хмурится. Она же пытается помириться, а эта Синицына наоборот — только все обостряет!
— … послушай, Юль, я не собираюсь с тобой ссориться снова. — говорит она, выставляя вперед руки в примирительном жесте: — я просто хотела сказать спасибо. И, ну я не знаю… сказать что для меня будет честью выйти вместе с тобой на площадку послезавтра. Как бы не повернулась судьба, выйти на площадку вместе со всеми, с тобой и Железной Кайзер — это…
— Судьба. Не смеши меня, Казашка, нет судьбы. Ты сама делаешь свою судьбу. Я сама делаю свою судьбу. Ты же — даже бороться не пытаешься, ты всегда уклоняешься и предпочитаешь уйти от конфликта, потому что тебя воспитали правильной девочкой. Послушной. Ведь хорошие девочки не скандалят, правда? Держу пари что в детстве ты всегда уступала свои игрушки более нахальным детям. — говорит темнота и Айгуля невольно сжимает руки в кулаки.
— Что? Но почему ты так считаешь? И вообще, это не имеет сейчас значения и…
— Твой стиль игры, дурочка. — прерывает ее темнота: — ты действительно талантлива, когда ты забываешь о давлении толпы зрителей, об ответственности, о своем месте в команде — ты начинаешь играть по-настоящему. Но, к сожалению, у тебя очень развитый мозг, Казашка. И надолго забыть о том, где ты и что делаешь — ты не можешь. Думаю, что тебе не раз говорили, что на тренировках ты показываешь себя лучше, чем на соревнованиях… однако на самом деле и на тренировках ты сдерживаешь сама себя. Даже на тренировках… — в темноте завозились, скрипнула кровать: — вот смотри, ты всегда сперва думаешь о других, верно? Даже с этим вашим Витькой — ты уступила его без возражений, даже не пискнула… появилась Бергштейн и присвоила его, вот так. — в темноте щелкают пальцами: — легко. Ты могла бы возразить — но не стала. Чтобы не ссориться. Более того, Салчакова — а что ты делаешь сейчас?
— А? — Айгуля теряется.
— Ты пытаешься помириться со мной, Салчакова. — хмыкает темнота: — потому что для тебя невыносима сама мысль что где-то во Вселенной есть люди, с которыми ты не помирилась. Да я могу из тебя веревки вить. И не только я. Ты позволяешь людям так к тебе относиться.
— Ты… да неправда это! Девочки в команде меня любят! И… не нужен был мне этот Витька!
— Да, да, зелен виноград. — снова хмыкает темнота: — то есть для Бергштейн он достаточно хорош, а для тебя — нет? Можешь не отвечать. Просто задумайся над этим. Ты всегда уступаешь людям, и это — останавливает тебя. Твой страх. Прекрати уже сопли жевать и возьми себя в руки. С тобой вся команда нянчится, а как по мне так надо было тебя выпороть, чтобы прекратила себя жалеть и на жопе сидеть.
— Все-таки я тебя терпеть не могу, Синицына. — задумчиво произносит Айгуля: — слышишь? Я думала что с тобой нормально поговорить можно, даже извинилась, думала что мы можем помириться… но я тебя терпеть не могу!
— Ну наконец-то. Слова не девочки, но женщины. Все высказала? Тогда я спать буду. Имей в виду, придушить меня во сне у тебя не получится.
— Какая жалость.
— Вот такая ты мне больше нравишься, Салчакова. Такая ты — опасна. Оставайся такой же. — в темноте снова скрипнула кровать: — и хватит сопли тут разводить. Принимай решения. Делай то, что тебе хочется. Будь сама собой.
— Как ты, да⁈ Плевать на окружающих, стать эгоисткой как ты⁈ — не выдерживает Айгуля.
— Ха. А ты смешная, Казашка. — из темноты доносится протяжный зевок.
— Я не Казашка, я узбечка!
— Да плевать. Спи уже давай.
— Грррххх… — рычит в темноту Айгуля и решительно встает с кровати. Нащупывает тапочки босыми ногами, накидывает на плечи теплую шаль и выпрямляется. Слышит, как дыхание на соседней кровати — затихает. Качает головой. Этой Синицыной нужно сперва самой обострить все, а потом — задерживать дыхание, гадая уж не собирается ли она в самом деле на нее наброситься.
