Бригадир - Алексей Викторович Вязовский
— Затем, что Уголовный кодекс надо чтить! — важно поднял палец Санек. — Ну или хотя бы стараться это делать. Слиток продавать — это статья о незаконном обороте драгметаллов. Тебе пятерик впаяют, если поймают. Но весь цимес схемы — это скупать золотой песок у черных старателей. Скажем, грамм сейчас на рынке по 75 рублей. А ты берешь у них по двадцать.
— А они отдадут? — усомнился Копченый — Не дураки же, цены знают.
— А куда им деваться? Не в сберкассу же нести.
— Есть у меня один знакомый вахтовик, — задумался я. — Свяжусь. Погоди-ка… А напомни, за что ты чалился на зоне? Ты во всем этом шаришь, что ли?
— Я в этом не просто шарю! Я за это сел! — гордо уверил меня Троллейбус. — Я, между прочим, ювелир. Причем, подающий надежды! Вам, шпане уличной, не чета! Просто однажды я жутко задолбался чинить замки на дешманских сережках…
Глава 14
Дело вроде бы шло на лад. Свободные деньги, которые остались у нас после… э-э-э… приобретения машины, мы пустили в ремонт цоколя НИИ и закупку мебели. Тут будет наша база — десять комнат, подвал для хранения всякого-разного. Как выразился Карась, который просто фанател от посконных песен и стихов, «отсель грозить мы будем шведу!». На удивление, наш зиц-председатель из горкома оказался мужиком толковым и по-крестьянски хватким. Делать руками он ни хрена не умел, зато планировал и командовал просто на загляденье. А его солидный вид повергал не привыкших еще к новым временам штукатуров и маляров в священный трепет. У них человек с папкой подмышкой вызывал страх на генетическом уровне. Как бы то ни было, но во всякую ерунду с ремонтом он нас не погружал. Квартиры нашел буквально за пару дней, перечитав объявления на столбах и подъездах. Если бы мы направили на это дело Копченого, то, видит бог, все закончилось бы вызовом скорой для четы пенсионеров, решивших съехать на дачу поближе к родимым помидорам.
У нас были планы на золото, у нас были наколки на пару верных дел, и мы уже почти освободили целый этаж в одном из огромных, бестолковых корпусов НИИ, откуда народ потихоньку начинал смотреть в сторону леса. Кое-кто уже брал бээсы и челночил вовсю, украшая рынки собой и привезенным из Польши барахлом. Самые отчаянные пробовали на зуб Турцию, и подъем там ожидался в три-пять концов. Кульманы и ватманы понемногу пустели. Около них совсем скоро останутся дамы непризывного возраста и мужики с полной атрофией мужского же начала. И тогда мы сдадим в аренду еще пару этажей.
Робко наметившаяся идиллия прервалась двенадцатого января, когда в моей новой квартире, украшенной бабкиным сервантом с фотографией покойного деда в рамочке, раздался звонок. Не слишком много людей знали этот номер, поэтому я напрягся. Из больницы уже доложились: наш пациент идет на поправку, а одного слишком настырного гостя Димон вывел из палаты на лестницу и отправил в красивый полет. Профессор впечатлился. Думается мне, нашему пациенту дадут выйти из больницы. Он им все-таки нужен живой. Просто еще разок попугать хотели.
— Хлыст, — услышал я в трубке голос Копченого. — Тут Хмурый объявился. Его парни отловили брательника моего в школе, сказали, чтобы я показался у них на точке. И чем быстрее, тем лучше. Дали номер телефона отзвонить.
Это была еще не стрелка, но где-то рядом.
— Позвони и скажи, что работаешь от меня. Я приду.
— Один? Давай мы все вместе!
— Не надо. Много чести этим чертям. А что за точка?
— Да столовка какая-то. Под ресторан косят. «Дружба» называется.
— Помню такую. Возле промки. Сегодня все решу, продолжайте сторожить директора.
— Принял.
Сон ушел как ни бывало. Хмурый на стрелку зовет. Апельсины грузинские, к которым терпила плакаться пошел, пробили через ГАИ, кому продали тачку. А тут уж сложить два и два несложно. Мы же не прятались. Нас уже на ней весь город видел. Да и что там того города!
* * *Еще одна кооперативная тошниловка, которая попутно выполняла роль базы для Хмурого и его людей, стояла на самой окраине. Разбитые фонари и расписанные неприличными словами заборы внушали оптимизм стабильностью бытия. Из нового я нашел только одну неоспоримую и вечную фразу любителей украшать город: «Цой жив». Эта мода пришла сюда совсем недавно.
Днем тут тихо, и только в дальнем углу, за столиком сидели трое — сам Костя, которого я помнил еще худым, прыщавым молодым человеком, какой-то мордатый товарищ, которого я не помнил вовсе и вертлявый ушастый паренек с ножиком-выкидухой. Он быстро колол бабочкой между растопыренными пальцами ладони. Наверное, показывал сам себе, какой он крутой. Я даже глаза закатил к потолку. Надо же, детский сад какой.
— Хлыст, — протянул я руку мордатому и ушастому. — С тобой, Хмурый, мы вроде знакомы.
— Толян, — скупо ответил мордатый и умолк. Правильно, говорить будет не он.
А ведь это брат Хмурого, — догадался я. Тот самый, у которого Карась подрезал нож. Присмотрелся внимательнее. Слабый подбородок, бегающие глаза. Потому-то при таком брате мясо на рынке пластует. Сморкач. Нет, настоящих бандитов тут не наблюдается. Обычная гопота, обнаглевшая от наступившей безнаказанности.
— Рома Косой, — представился любитель ножей. Судя по вызывающему взгляду, торпеда здешняя. Наглая, берущая на голый понт.
Костя Хмурый за прошедшие изменился сильно. Заматерел, обрюзг, а в глазах его поселился какой-то лихорадочный, шальной блеск. Да он же закинулся, — догадался я. — Нюхнул перед разговором. Учтем. Не лучший расклад. Кто знает, в какую сторону его торкнет.
— Рассказывай, Хлыст, — начал Хмурый, — когда откинулся, почему гордый такой ходишь, почему на глаза показаться не пришел.
— Слушай, Костя, — наморщил я лоб в умственном усилии. — Меня тут не было давно. Просвети, что здесь изменилось, раз я должен к тебе на цырлах бежать. Ты ничего не попутал часом? Ты вообще кто?
— Это ты попутал, Хлыст, —
