Николай I Освободитель // Книга 6 - Андрей Николаевич Савинков
Белой акации гроздья душистые,
Ночь напролет нас сводили с ума. — Всегда любил этот романс. Не уверен, что помню его точно и дословно — часть приходилось «вспоминать» буквально с карандашом и листочком в руках — но настроение он передает лучше всего. Тем более и акации действительно цветут, как тут не вспомнить.
Сад был умыт весь весенними ливнями,
В темных оврагах стояла вода,
Боже, какими мы были наивными,
Как же мы молоды были тогда! — В какой-то момент стал остро чувствовать, что вторая жизнь, дарованная мне… Уж не знаю кем, проходит мимо. Сначала это все воспринималось как игра. Весело, интересно, необычно. Встречаться с историческими личностями, менять ход этой самой истории… Опять же развлечений в 19 веке совсем не так много, часть из них приходилось выдумывать буквально самому. А потом вдруг останавливаешься, оглядываешься вокруг себя — а тебе уже сорок, вторая жизнь перевалила за середину, а ты и не пожил. Все время только крутился как белка в колесе.
— Годы промчались седыми нас делая,
Гроздья срывая с деревьев густых,
Только зима да метелица белая,
Вновь нам напомнят сегодня о них. — И седина уже в волосах действительно вполне заметна. Виски побелели, а фирменная «Романовская» лысина потихоньку начала ползти все выше и выше. Были мысли вообще побрить голову под «бильярдный шар», но решил, что эпатировать публику таким образом все же не слишком достойно для императора.
— В час, когда ветер бушует неистовый,
Снова и снова чувствую я,
Белой акации гроздья душистые
Неповторимы как юность моя. — Я, конечно, певец тот еще, но видимо удалось мне зацепить какие-то ноты в душе Александры, женщина достала ажурный вышитый платочек и изящным движением смахнула слезу из уголка глаз. Это у меня вторая жизнь — а нее первая, вероятно остроту течения времени жена чувствовала еще более явно чем я.
— Какой… Красивый романс, — после короткой паузы озвучила свой вердикт императрица. — Спой еще что-нибудь, у тебя хорошо получается.
Насчет своих вокальных способностей я нисколько не обольщался, пел я в лучшем случае посредственно, но возражать не стал. Исполнил еще несколько песен, не забывая при этом следить за огнем и подливать вино по бокалам. Успел в перерыве отгрести немного в сторону раскаленные угли и сунуть в них несколько картошин, вызвав этим улыбку на лице жены. Она мою страстную любовь к этому корнеплоду знала как никто другой, а мне просто хотелось как в детстве полакомится запеченной в углях картохой. Такой чтобы с дымком и твердой немного подгоревшей корочкой. Посолишь немного и больше нечего не нужно — вкуснотища.
Вообще, картошка за прошедшие десять лет хоть и не стала «вторым хлебом», однако начала потихоньку завоевывать свое место в сердцах и конечно же желудках населения. В первую очередь городского, поскольку консервативные крестьяне если и сажали данный корнеплод, то в основном на продажу, а не для собственного употребления. Бороться с этим силой я смысла не видел, проще было просто немного подождать, вот бахнет неурожай зерна — а он рано или поздно бахнет, тут природу не обманешь — глядишь и картошку начнут подъедать, не обращая даже внимания на ее «чертово» название. Какой-то умник пустил байку, что слово «картофель» происходит от немецкого «крафт тойфель», то есть буквально «чертова сила», и эта, казалось бы, глупость изрядно попортила нервы всем пропагандистам вкусного овоща. Отдельные особенно религиозные селяне вовсе отказывались к его клубням даже прикасаться, не то что их есть.
И тем не менее ситуация потихоньку менялась, в городах, особенно крупных, блюдами из картофеля удивить кого-то было уже сложно, мы в каждом выпуске кулинарного журнала обязательно уделяли внимание данному продукту. В последнем номере вот — это было лично моей шуткой, которую, к сожалению, в этом мире мог понять тоже только я — опубликовали рецепт чипсов. Вернее «хрустов». Глупость, конечно, полнейшая, но людям неожиданно рецепт зашел, в редакцию начали приходить благодарственные письма, и уже спустя всего месяц в паре столичных ресторанов меню пополнилось новомодной картофельной закуской.
На лес меж тем, потихоньку опустилась темнота. Не полная, в этих местах в начале лета совсем темно просто не бывает, но и сумерки в лесу на практике получались достаточно густые. Мы сидели возле костра в обнимку и смотрели на огонь. Казалось, в целом мире нет кроме нас вообще никого, одни только соловьи в окружающем нас лесу завели свою привычную сумеречную песню.
Очень давно мне не было так хорошо и уютно как в тот вечер, и никаких дворцов и власти над целым миром не нужно для того, чтобы почувствовать себя счастливым.
* * *Глава написана специально для тех, кто просил больше «жизненного текста» и меньше «заклёпочного».
Напоминаю про необходимость ставить лайки и писать комменты. Без этого автор грустит, а производительность падает.
И еще одно — мне нужна идея для одной интерлюдии в этом томе, предлагаю этими самыми идеями скинуться, может именно придуманный вами эпизод попадет в итоговый вариант.
Интерлюдия 3
— Господин капитан? — Дверь купе приоткрылась, и внутрь заглянула голова прикреплённого к их батальону посредника. — Новая вводная. Пути впереди подорваны вражеской конной рейдовой группой. Вашему батальону предписано разгрузиться прямо здесь, после чего оборудовать позицию и приготовиться к обороне.
Состав тем временем начал замедляться, видимо машинист узнал о будущей остановке раньше капитана Орлова, который собственно и командовал вторым батальоном 57-го Владимирского полка.
— Прямо здесь, господин поручик? — К младшим по чину офицерам в армии традиционно обращались просто без приставки «господин», во всяком случае вне строя, однако в данном случае присланный из штаба корпуса поручик выполнял роль такого себе ревизора, поэтому Орлов непроизвольно перешел на официально-казённый штиль. — Если глаза меня не обманывают, мы тормозим прямо посреди перегона, никаких платформ вроде как не наблюдается.
— Именно здесь, — согласился посредник. — Более того, поскольку эти пути используются регулярными грузовыми и пассажирскими поездами, на всю выгрузку у вас есть сорок пять минут. После
