Дмитрий Дюков - Последний князь удела. «Рядом с троном - рядом со смертью»
— Не верно яз сказывал, — поправился городовой приказчик. — Брать не отказываются, а бают, плата вельми мала, не сделать за такую дешевизну.
— Пущай в приказ челом бьют, — вступил в разговор Тучков. — Боярин приказной дело рассмотрит, если ваша правда — оплату повысят.
— Били уже, — признал устюженец Иван. — Ответ пришёл, что, дескать, на Москве и Серпухове по назначенной цене делают и довольны, а вы вдвое от честной цены просите.
— Ежели иные за указанную плату припас куют, то и здешним кузнецам мочно сие, — не понимал капризов устюженских мастеров Бакшеев. — Удвоить оплату против прочих ковалей, на войне наживаясь, — это ж воровство злое. Значит, на Устюге пироги ситные жрать будут, а московская рать о каменные стены свейских крепостей лбом долбиться, по нехватке припаса?
— На Москве и Серпухове мастера-то все казённые. Им и жалованье, и корма, и кузнечный снаряд от казны даром. Уголь и тот черносошные по оброку свозят. На Устюжне народ сплошь посадский. Железо да уголёк иль сам готовь, иль за монету купляй. Опять же подати платить надобно, — пытался растолковать несоизмеримость условий для выполнения работ Федотов. — Платы, от царя назначенной, только что за цену железа да угля хватит. Старанье всё даром пойдёт, да и молотобоям жалованье прямой убыток. Опять же великий государь за припасы по весу платит, а два ядра в гривенку весом от одного двугривенного в треть ценой отличаются, оттого и спор, кому чего делать.
— Эт почему ж так? — не понял такой коллизии Бакшеев.
— На мелком ядре припаса и угля на вес поболее уходит, и самого железа в распыл, да и труда в тяжёлом меньше, — растолковал суть вопроса устюженский голова.
Мне оставалось только чесать в затылке. Обеспечивать своевременное выполнение государственного оборонного заказа в условиях позднего феодализма оказывалось явно потруднее, чем в офисе за директорским столом составлять график встречных поставок.
Следующим утром я пробовал расспрашивать вернувшегося с посада Акинфова:
— Все дела сделал — крицы купил, знакомых нашёл?
На что увидел серию жестов, от изображения поцелуев и скрещения кистей рук в замок, до раздвигания большого и указательного пальцев и качания головой.
— Значит, все живы-здоровы. Крицы купил, по рукам ударили, но цена выше, чем обычно? — вроде отгадка пантомимы мне удалась. — Свой полосовой уклад-то давал приятелям тутошним смотреть?
Угличский кузнец покачал головой и отрицательно помычал, потом скорчил физиономию, мол, тут народ недоверчивый.
Собственно, в светлом будущем нашей стали пока, похоже, сомневался сам Акинфов. Производили мы её уже в двух печах, в одной по ускоренной программе, в другой с длительным науглероживанием. Причём для производства уклада попроще нашлись и более дешёвые материалы для тигля. Жжёную кость и тёртый уголь вместо графита подобрал находчивый сын кузнеца Петруха. В общем, Углич уже предлагал на рынок сталь и дешевле и лучше, чем традиционный продукт. Только вот потребителей насчитывались единицы. В самой столице удела обычный уклад покупали кузнецы, делавшие косы, ножи и прочие орудия труда и быта. Их потребности составляли всего несколько пудов в год, мы же выдавали десять в день. Высокоуглеродистая сталь вообще казалась никому не нужной, по причине отсутствия в городе оружейников. Правда, нашёлся мастер-замочник, оценивший пружинные свойства нашего металла после закалки, но у него уходили даже не пуды материалы — фунты. Так что сейчас практически весь произведённый за четыре месяца уклад ехал на ближайшие крупные рынки, также немного взял с собой в Устюжну Акинфов. Собственно, в случае провала идеи со свободной продажей стали оставалось лишь упрашивать Годунова на государственные закупки.
За проведённую в Устюжне-Железнопольской ночь мне стало совершенно ясно, как помочь местным мастерам исполнить царёв урок и не остаться внакладе. Дело оставалось за малым — убедить в этом самих устюженцев.
— Фёдор, собери знакомых тебе ковалей, да пусть те прочих приведут, но токмо чтоб явились мастера добрые, да царёвым запросом отягчённые, — дал я задание Акинфову. — Уж как не знаю, но докажи тем, кого позовёшь, что не для шутовства и баловства сбор этот.
При подготовке к вечерней беседе меня терзали постоянные сомнения, говорить ли с посадскими кузнецами самому или научить правильным словам Ждана. В ставшем уже родным Угличе меня давно никто не держал за ребёнка. Я одевался как взрослый, мои походка, жесты, выражение лица совершенно не являлись детскими. Про поведение и речь можно было даже не говорить.
Поэтому горожане столицы удела довольно легко свыклись с мыслью, что их князь стал сразу взрослым, только маленьким. Ребятишки, ещё полгода назад игравшие с Дмитрием в лапту и городки, даже не думали теперь звать меня на свои детские забавы. Девушки в посаде, когда ловили мой взгляд на себе, стыдливо прикрывали лицо платками, хотя в этом теле, пока ещё чистом от бурления гормонов, ко мне в голову ни разу не пришли хоть какие желания, связанные с отношениями между мужским и женским полом. Дворовые слуги, ремесленники, дворяне и представители администрации города довольно быстро разобрались, что мои решения и поручения имеют в своей основе хоть худо-бедно, но обоснованные суждения взрослого человека, а не капризы и баловство ребёнка.
В Устюжне-Железнопольской всё складывалось по-другому. Тут я считался малолетним князем, которого непонятно с чего нечистый принёс на голову. Заставить посадских поступить необходимым образом у меня не хватало сил, а чтобы их уговорить, требовался немалый авторитет, которого за мной не имелось. Конечно, можно было убедить логическими выкладками, но вот то, что меня будут слушать, представлялось крайне маловероятным. Болтовню вокняжённого малолетка, скорее всего, пропустили бы между ушей, даже не пытаясь вдуматься в услышанное.
Так что предоставить ведение переговоров с кузнецами Устюжны Ждану, наверно, стало бы наиболее оптимальным выходом. Мешала этому единственная вещь — гордыня. Этот грех заставлял меня рискнуть и попробовать найти общий язык с посадскими.
Видимо, немой кузнец Акинфов оказался не лучшим агитатором и организатором встречи удельного князя с его подданными. Явилось лишь пятеро мастеров, и у тех на лице было написано: на фига мы сюда припёрлись, дома нам, дурачинам, не сиделось, от греха подальше.
Вид у горожан казался настолько насторожённым, что в комплекте со мной, пышущим энтузиазмом, это очень напоминало не раз виданный в старых советских фильмах сюжет под названием «Заезжий активист уговаривает крестьян глухой деревни вступать в колхоз».
Представление началось с того, что Бакшеев выбрал двух самых здоровущих кузнечных дел мастеров и заставил их гнуть и бить об лавки полосы высокоуглеродистой стали, привезённые нами из Углича. Здоровяки десять минут издевались над железом, но сломать так и не смогли.
— Ловко, — сдвинул шапку на затылок один из пришедших в дьяческую избу. — Поди, немчином каким из ихней руды сработано, аль персидской работы сё?
— Нет. — Я, указывая на Акинфова, произнёс: — Вот его рук дело.
— Дурит тебя, княжич, Кособокий, — добродушно пробасил тот же устюженец. — Скрал у кого железо се чудное.
— Это уклад, — поправил я спорщика.
Тот переглянулся с остальными кузнецами, понимающе ухмыльнулся и начал наставлять меня в древнем материаловедении самыми простыми словами:
— Железо, княжич, мягкое. Уклад — твёрд. Железо — гнётся, уклад — ломается. Уклад железо режет.
— Фёдор, покажи, — прервал я эту познавательную лекцию и, обращаясь к собравшимся, добавил: — У кого что из уклада сработанное есть, дай для сличения.
Двое устюженцев, конфузясь, достали из сапогов ножи. Короткие испытания, проведённые Акинфовым, показали тотальное превосходство нашего материала над местным. Не очень большое пространство избы наполнилось ошеломлённым гулом.
— Княжич, — обратился ко мне и моей свите наиболее пожилой мастер. — Вои княжеские, дайте до дому сбегать, прихватить чего для спытания. Яз одна нога здесь, другая уже там.
Тучков и Бакшеев смотрели на меня, я доброжелательно кивнул отпрашивающемуся.
— Иди, никто не держит, вернёшься — не пожалеешь.
— Сабельщик Евсей яз, — слегка обиженно проговорил тот. — Не с испугу, а для интересу прошусь.
— Иди, Евсей, неси лучшее, что есть, испытаем честь по чести, — мне пока удавалось вести беседу в нужном русле.
Обернулся оружейный мастер действительно за считаные минуты, принеся три нешлифованные сабли.
Удар первой же из них повредил лишь само неоконченное оружие, далее Евсей бил уже аккуратней.
— Токмо с той, что яз из проржавленных гвоздей ковал, сравнить можно, а ить полосу ту не калили, — признал превосходство нашего металла старый мастер.
