Михаил Ремер - Тайны митрополита
– Ну, так и фосвращайся туда, откуда ты! Сдесь то цего сидифь та налод муцишь, а?!
– Если бы я только мог…
– Детки с шенкой там, цто ли?
– Нет уже женки-то. Извели. Детки да внуки.
– Хочефь томой, к своим? – осторожно поинтересовался гончар.
– К своим – да, домой… – Он задумался, словно примеряясь; а хочет ли на самом деле вернуться назад, ко всем этим псевдобоярам, служкам, да БКМ, или нет. – А домой и не хочу. Нечего мне там делать. Кто я там? Да буян, которого только потому и терпят, что мальцов за «спасибо» наукам поучает. А так, кто хочет, тот ноги и вытирает. Там – сыновья да внуки. Здесь – вы все: ты, Милован, Матрена, князь. Те, нужен кому я. А там – убогость. Здесь я нужен, да толк с меня есть, там – потешный. Нечего мне там делать. Здесь мое место.
– Ну так и не клуцинься тогда попусту.
– Плинфы дай, до лета. Хоть на две печки, – не желая вступать в ненужную дискуссию, Булыцкий перевел тему в другое совсем русло.
– А сколько то? – почесав затылок, ответил Никодим.
– Такие же две будут, как эта.
– Ох, и садаци у тебя, Никола!
– Не дашь, получается?
– Мошет, и дам. – Собеседник ушел от прямого ответа. – Тут потумать натобно поперву. Оно се все ладно толшно пыть, велно?
– Долго думать собираешься? – насупился пенсионер.
– Клучинишся попусту. Сколько нато, столько и буту. Никак нельзя худой плинфы тать, веть так?
– А мне что делать, пока ты думать будешь?
– Вон, скомолохи потефные в городе нынче. Ступайте, похляти на народ честной.
– Скоморохи, говоришь? – пробормотал преподаватель, напяливая исподнее. – А что, дело-то верное. Хоть бы и погляжу, – с трудом одевая широкую рубаху, – все-таки вчерашние события о себе знать давали будь здоров как, – согласился он. Конечно, было бы правильней не искать приключений, а, забравшись на печь, день-другой отлежаться да морду с руками подлечить чуть. С другой стороны, уж очень хотелось взглянуть, ну хоть одним глазком, на легендарные эти выступления, навлекшие на себя гнев церкви. Ну никак он себе дозволить не мог пропустить такое событие.
– Пойди, пойди, погляди.
– И пойду, – напяливая зипун, отвечал преподаватель. – Оно страсть как хочется взглянуть. Слыхивал столько, да сам мальцам рассказывал, а своими-то глазами и не видал ни разу! Срам, да и только.
Живо собравшись, Булыцкий отправился на поиски потешников. Тут, правда, снова в калошу едва не сел; по привычке выспрашивать начал – где да как добраться. Оно вроде, пока в ските жил, да и не давали о себе городские привычки знать. А только как в Москву перебрался, так и сразу проснулись рефлексы горожанина. Да так, что Никодим едва не поперхнулся с удивления: Никола, что ты? Сказился, что ли, а? Тут вся Москва – три улочки.
Рассмеявшись, Булыцкий вышел во двор и направился к Кремлю. Чтобы не плутать, Николай Сергеевич решил срезать и, вспомнив детство, сиганул прямо через чей-то забор, планируя живо добраться до центра и, посмотрев выступление – тем же самым макаром вернуться назад. И вроде бы все складывалось, да вот тебе незадача; ловкости-то уже прежней не было, и, через преграду перебираясь, потерял равновесие и, нелепо взмахнув руками, полетел вниз. Уж неизвестно каким бы приземлением закончилось это планирование, не зацепись он зипуном за кол какой-то или что там торчало. Натянувшись и остановив падение, материал с противным треском лопнул, расползаясь в прореху на спине. Мягко приземлившись на снег, преподаватель, матюгнувшись, принялся крутиться на месте, пытаясь разглядеть дыру. Не смертельно, конечно. Хотя и приятного мало. Еще чуть потоптавшись и решая; а стоит ли возвращаться домой, чтобы переодеться, или же, махнув на все рукой, двинуть дальше, трудовик все-таки принял решение идти. В конце концов, не к князю же собрался!
Оставшуюся часть пути проделал он без приключений. Ну, разве что в спину через прореху эту дурацкую задувало. Но тут уже Николай Сергеевич четко решил: во что бы то ни стало увидеть столь знаменитые выступления, а потому, стараясь не обращать внимания на холод, двигался вперед. Тут, кстати, добрым словом помянул время, в которое попал. Несколько минут пешком, и вот с окраины крепости – в центре самом. Попробуй так в его время! Кукиш!
На площади было шумно: надсадно гудели рожки, скоморохи зычными своими голосами выкрикивали похабные шуточки, то и дело тонувшие во взрывах хохота собравшейся на представление толпы. Скоморохи разделились на три группы и потешали народ.
Одни, одетые в короткополые кафтаны и, спрятав лица за масками, устраивали театрально-музыкальные представления на какую-то бытовую тему. И ведь делали они это настолько отвязно и остро, что собравшиеся вокруг зеваки, – по большей части уже возрастные мужики, – то и дело сгибались от хохота, давясь от смеха и повторяя наиболее понравившиеся фразочки. А ряженые не останавливались. Войдя в раж, они распалялись все сильнее и сильнее; и вот уже в действа начали вовлекаться зеваки из толпы, под одобрительные смешки и задорные окрики, забыв про стыд и честь, выплясывали под трели домбр и балалаек. Несколько скоморохов, ко всеобщему восторгу накинув женские платья, задорно переругивались с зеваками, разыгрывая какие-то срамные номера и представления.
Другие потешали толпу медведем. Вырядив его в женское тряпье, они, бренча на балалайках заставляли мишку крутиться, приседать и скакать на задних лапах, чем приводили собравшихся вокруг пацанов в восторг.
Двое остальных, надев по два обруча: один – на бедра, другой – подняв кверху и отгородившись от зрителей плотной материей, они, соорудив таким образом мини-сцену, устраивали кукольные театры, разыгрывая представления на церковную тему. И хоть не так шумно это было выступление, зевак, собравшихся вокруг кукольников, было ничуть не меньше, чем рядом с двумя предыдущими. С той лишь разницей, что рядом с ними по большей части молодежь собиралась. Те, кого богохульная тема еще не пугала, медведь не забавлял, а бытовые сцены еще не набрали той актуальности, чтобы собираться на данное представление. Молодежь, еще не загрубев, открыто потешалась над откровенно похабными шуточками, высмеивавшими леность и глупость отдельных служителей.
Впрочем, закаленному современными бесконечными шоу Николаю Сергеевичу данные выступления не показались какими-то уж очень злыми. Напротив даже. Настолько ярко и умело разыгрывали потешники свои выступления, что Булыцкий невольно залюбовался действом. А залюбовавшись, подошел поближе, заходя в самую толпу.
– Аккуратней! Лапы, что у медведя! – раздалось рядом, когда преподаватель, заглядевшись, наступил на чью-то ногу. Причем, голос показался настолько знакомым, что Булыцкий тут же остановился, выискивая глазами того, обиду кому по нечаянности нанести ухитрился. Впрочем, того и след простыл.
– Прости, – пролепетал в толпу преподаватель. Потом, поискав взглядом незнакомца, добавил. – Во чудила! – Тут же забыв про этот мелкий инцидент, преподаватель обратил свой взор на действо.
– А правда, что ль, в грядущем попы не нужны будут? – разыгрывал очередную кукольную сценку заводила. – Так правда! – он же отвечал, манипулируя куклой пожилого человека. – Ни один поп нонешний до того грядущего и не докоптит.
– А грешки-то замаливать кто будет?!
– А и грешков-то не будет! Грешки-то благодетелью назовутся!
– А пастыри-то на что?! Куда глядеть будут?! – делано поразилась фигурка до безобразия пузатого попа.
– А которая шельма ловчее, та и пастырем зваться будет, – пропищал в ответ старикашка.
– Так как же так-то?! Как же слову Божьему не верить?!
– Да на себя погляди-то! – пропищал старик. – Про грехи-то кажешь, да сам пузо отрастил-то! – Толпа изошлась хохотом, глядя, на озадаченного попа.
– Не надобно мне такое грядущее! – затрясся поп.
– Да и ты грядущему без надобности! – задорно заверещал старикашка. И, хоть и не было ничего в том, да задело вдруг это все пришельца. Настолько, что зло под ноги сплюнув и развернувшись, трудовик решительно двинулся прочь.
– Хватит! Сыт по горло!
– А коли кукол игра нелепа, так к нам милости просим! – Кто-то, схватив Булыцкого за рукав, бесцеремонно потащил его в центр хоровода.
– Пусти! Пусти, кому сказано, – попытался вырваться пенсионер, но – тщетно. – Да пусти же ты! – Пожилой человек дернул рукав, и, наконец-то освободившись, вдруг обнаружил, что уже находится в центре буйного хоровода.
– Ох и веселись, честной люд! – проорал заводила-скоморох, снова утягивая пожилого человека в пляс.
– А ну, пусти! – И, работая локтями, тот попытался вырваться прочь, но тут же чья-то рука вцепилась в зипунишко. Рывок, – и с противным треском разошлась материя, окончательно обрываясь на спине треугольным клоком, словно плащ, болтавшимся позади. Пенсионер же, не рассчитав усилия и потеряв равновесие, со всего размаху распластался на плотно утоптанном снегу.
