Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели
Помолчали. Сашка реально представил себе возможный вариант. При двух опытных фельдшерах в нормальной машине он смог бы за полный световой день, иногда выходя покурить, оказать первую врачебную, а иногда и квалифицированную[67] помощь максимум трем десяткам тех, кого так четко приложил до того.
Смех, да и только. Альберта Швейцера из него не получилось еще десять лет назад. Англичане же, затеваясь воевать, должны были сами озаботиться организацией медпомощи и эвакуации. В меру своей цивилизованности.
— Лучше всего — забудем, — предложил Левашов. — Кто все это затеял, тот пусть и разбирается, а мы уж как-нибудь…
— Все вокруг сволочи, — мрачно сказал Новиков, влезая в спальный мешок. — Собрались ведь как люди отдохнуть, попутешествовать, так нет, сами лезут, нарываются, в грех вводят…
— Это, брат, карма, — ответил Сашка, — желающего судьба ведет, нежелающего тащит.
Ливень начал стихать после полуночи, а утром небо снова было чистое, без единого облачка, день обещал быть жарким. Прежних следов, естественно, вельд не сохранил, теперь и опытный следопыт не смог бы определить, в какую сторону ушли фургоны.
Но зато сейчас конские копыта отчетливо впечатывались в размокшую землю.
На всякий случай друзья описали порядочную дугу, сначала поднявшись на плато и километров пять проехав на запад, и лишь потом, увидев широкую полосу щебенчатой осыпи, свернули вдоль нее на север.
После целого дня скачки по равнине, покрытой набирающей силу весенней травой, сквозь обширные рощи ярко-зеленой мимозы, перелески деревьев-исполинов, вдвое больше любого среднерусского дуба, всадники нагнали караван, не спеша продвигающийся в заданном направлении. От места сражения с уланами их теперь отделяло около сотни километров, и опасаться очередной встречи с неукротимыми британцами не стоило.
Тем, кому очень хотелось побеседовать с гостями из Европы, теперь, по обычной логике, следовало послать за ними дивизию со средствами усиления. Так не успеют, пехота ходит медленно, а вернее того — не решатся. Испугаются огласки в прессе, запросов в парламенте и прочих демократических процедур. Слишком смешно это будет выглядеть в глазах общественного мнения, и возникнет слишком много вопросов у иных заинтересованных лиц.
Можно было по другим схемам — десятка два человек уровня хорошего спецназа. Таких, наверное, под руками не имелось. В итоге — безвыходная ситуация.
— И куда же мы теперь? — спросила Ирина, когда все обычные при встрече слова были сказаны, случившийся бой описан без мрачных подробностей, в духе рыцарских романов.
— Дорога приведет, — ответил Новиков, поскольку и сам не знал ничего, кроме общего направления. По пути у него случилось два коротких ментальных контакта с Удолиным, по инициативе профессора. Да и неудивительно. Сейчас Константин Васильевич выступал в роли подлинного медиума-некроманта, поскольку осуществлял связь с далеким для него прошлым, как бы с персонажами загробного мира. Велика ли разница — вызвать дух Наполеона или Андрея?
Удолин дал понять, что существа, с которыми предстояло встретиться, тоже чувствуют эфир, ловят эманацию его могучей мысли и вроде бы не против того, чтобы познакомиться поближе. Для этого профессор передал не словесную формулу типа заклинания, а нечто вроде параметра волны, на которой можно пытаться выйти на связь с интересными аборигенами.
На третий после сражения день пути, с хорошей для конных повозок скоростью странники начали углубляться в леса, окружающие ту самую реку Лимпопо, для большинства советских детей известную не по учебникам географии, а по «Доктору Айболиту».
Дикие звери, обильно населявшие окрестную местность, им не докучали. Наверное, запахи крашеного металла и солидола, исходившие от фургонов, отпугивали их лучше огня ночных костров. А возможно, роботы создавали вокруг себя неподходящую ауру.
Пару раз навстречу каравану выходили местные жители. Это были уже совсем не те кафры и бечуаны, что с таким вкусом описывали авторы приключенческих книг середины XIX века. Не став достаточно цивилизованными, они утратили очарование дикости. Маргинальное состояние, когда и не туда, и не сюда. Двух десятков английских и голландских слов им хватало, чтобы просить подаяния — табак, спиртное, что-то из вещей. На обмен могли предложить только кукурузу и изделия местных мастеров, которые, наверное, через столетие станут настоящими раритетами.
— Нет бы с копьями из зарослей выскочить, боевой танец исполнить, объяснить, кто здесь хозяин, мы бы им впятеро больше дали, — с грустью сказал Левашов.
— Ага, читаем «12 стульев». «Деньги давай! Капитальные затраты не требуются, доходы не велики, но в их условиях ценны», — согласился Новиков. — Нам бы переводчика лучше поискать.
— Ира, — вдруг спросил Шульгин, — а ты из африканских ни по-какому не знаешь?
— Нет, — с некоторым смущением ответила та, с жалостью смотря на голых бечуанок с голыми же детьми, впрочем, вполне упитанными. Не похожими на жалких рахитиков из прогрессивных журналов эпохи всеобщего либерализма. Натуральное хозяйство кормило все же лучше, чем гуманитарная помощь ООН и всяческих благотворительных фондов. И племенные вожди в отличие от будущих президентов «Роллс-Ройсов» и вилл на Лазурном Берегу себе пока еще не покупали.
— А говорила — на всех умеешь…
— Я говорила — на всех европейских.
— Тогда сами будем обходиться…
Обходиться, впрочем, не потребовалось. На подходах к очередной деревне, окруженной кукурузными полями, им навстречу из тени раскидистого сикомора[68] вышел рослый негр лет тридцати, на вид довольно смышленый. Как многие кафры, он имел близкие к европеоидным черты лица, только нос пошире и волосы курчавые, как каракуль.
Одет красавец был в подобие брезентовой мини-юбки и засаленную до неразличимости исходного цвета жилетку. На запястьях браслеты из необработанных золотых самородков, размером примерно в вишню каждый. За пояс у красавца заткнут длинный, отлично заточенный штык от старинной немецкой винтовки.
Богатый, по всему видно, человек. Как бы не вождь.
Однако первый же, после приветственного жеста, вопрос развеял это впечатление.
— Господин даст мне табаку? — спросил он без тени подобострастия на некоем подобии пиджин-инглиш. Грамматика была вполне произвольная, фонетика тоже, но понять можно.
— А почему я должен тебе его дать? — спросил Шульгин, ехавший первым. К нему туземец и обратился, хотя смотрел мимо, в неопределенную точку далеко за его спиной.
— Господину нужен проводник? Господин сам не найдет дорогу…
— Это с чего же ты взял?
Сашка слез с коня и предложил друзьям сделать то же.
— Привал, братцы. Девочки налево, мальчики направо. А я займусь народной дипломатией…
Он пригласил негра присесть в тени, достал из сумки пачку крепкого табака и книжечку курительной бумаги. Кандидат в проводники умел сворачивать самокрутки не хуже русского солдата-фронтовика. И курил похоже, держа папироску большим и указательным пальцем под согнутой ладонью.
— Откуда ты знаешь, что я не найду дорогу, если не сказал, куда иду?
— Такому человеку, как ты и твои спутники, больше некуда идти. Здесь нет ничего интересного для белого человека. Все интересное там. — Он махнул рукой на юг.
Разговор становился все более интригующим.
Новиков с Левашовым и девушки, сходив по необходимым делам, держались поодаль, чтобы не нарушить налаживающийся контакт. Если туземец выбрал для переговоров Шульгина, значит, имел к тому собственные резоны.
— А там, — он показал на север, — есть только одно, что вы хотите увидеть…
— Скажи — что, и, если угадаешь, мы можем договориться.
— У тебя есть тушенка с бобами и виски? — слегка отклонился от темы негр.
И то, и другое, конечно, имелось в ящиках с «НЗ», но зачем консервы сыну природы, понять было невозможно. Если дичи вокруг — море. От слонов до антилоп. Наверное, исключительно в виде престижа. Как бутылка импортного напитка и пачка «Кента» для московского интеллигента семидесятых годов. Кроме того, в местных условиях пустую консервную банку можно использовать сотней самых неожиданных способов.
— Найдем.
— Пять банок тушенки и две бутылки виски, — нагло потребовал туземец, звали которого, как оказалось, Мамбуру.
— Проблемы будем решать по мере их поступления, — туманно ответил Сашка. Отошел к первому фургону, коротко пересказал друзьям суть переговоров, вернулся с бутылкой обычной водки и закаленным черным сухарем. Налил грамм по семьдесят в походные стаканчики.
Мамбору глотнул, блаженно закатил глаза, захрустел сухарем, который вызвал у него восторг, как бы не более сильный, чем выпивка.
