Александр Плетнёв - Эпохи холст заиндевелый - мазком багровой кисти…
Появившийся следом из своей каюты Дубасов, с военной прямотой, не медля, заявил о том, что "неплохо бы перекусить".
Не обошлось без маленького курьёза, о чём шепнул занимавшийся бытом гостей старпом. Ширинкин либо, не правильно поняв, либо перепутав, умудрился напшикаться туалетным освежителем воздуха. Для него это запах лимона из замысловатой штуки, а искушённым местным — подчёркнуто туалетный, приевшийся ароматизатор. Вот он и "благоухал".
Капитан незаметно показал всем "своим" кулак, чтоб не вздумали ухмыляться.
Потом, улучив момент, подчеркнул:
— И поправлять его уже не надо. Уедет дня через три и все дела. А так оконфузим.
Разместились на обед в малом конференц-зале.
Капитан не сел как обычно во главе, а приказал подать и разместить равноправно — типа глаза в глаза. По переговорному. Хозяева с одной стороны длинного стола, гости другой.
Теперь случилось и обратить внимание — все усато-бородатые (верней прибородистые) дядьки, усевшись, степенно перекрестились, лишь для проформы пошлёпав губами — типа молитва.
Всем гостям кроме самодержца — за пятьдесят. Пожалуй, самый… неприступный (именно это слово быстрей пришло на ум), самый неприступный, как броненосец — это Рожественский. Лицо немного одутловатое, но весь такой — благородная осанка и всё что этому сопутствует.
Дубасов чуть улыбается из-под своих кайзеровских усов, как кот над мышей — у него фора, он тут уже был, освоился.
Ширинкин, как и Дубасов — без бороды, но с небольшими усами. С виду добродушный, в меру полноватый, глаза с хитринкой, но ни на ком не задерживаются — смотрит за всеми сразу. Сказано — начальник охраны. Его фельдфебели остались за дверью — эдакие… здоровенные крепкие усачи.
Волков тоже хотел пару своих крепышей включить в караул, но капитан не одобрил.
— Нехрен тут яйцами меряться. Нам на своём судне остерегаться нечего.
Сам Романов посвежел, сошли мешки под глазами, усы расправил, привёл в порядок свою пролезшую местами щетину (во время перехода на "Скуратове" так качало, что никто не рискнул подбриваться опасной бритвой). И восседал, ненавязчиво разглядывая интерьер, совершенно одобрительно щурясь на герб России, висящий на стене.
Оказывается, мелькнувшей буквально минуты на три медички с таблетками он не забыл. Напрямую о ней не стал интересоваться, лишь сторонне заметил:
— У вас на борту есть и женщины….
"Каков хитрец", — догадался Черто #769;в, отвечая.
Романов сделал какие-то свои умозаключения и посочувствовал:
— Наверное у вас там остались жёны…. Тяжело?
— Лично я не женат.
— Как же так? Вы уходите в море… приятно, когда ждут на берегу.
— В море. Во льды. Бывает и на полгода. И зачем мне это: волноваться, чтобы с ней ничего не случилось, или переживать, что это случится с её согласия.
Его Величество припух обдумывая.
А в целом, от обеда Черто #769;в ничего не ждал, в смысле, серьёзных разговоров.
Так в принципе почти и вышло — ненавязчивые вопросы "у вас общий котёл с командой или…?". "Сухая заморозка? А это как?". "А где у вас курительная комната? Не угостите сигаретой из грядущего?" — папиросы царя-Николая оказалось совсем отсырели.
А ещё незначительные комментарии блюд — заурядный "советский оливье" заинтересовал неожиданным подбором ингредиентов.
А еда — обычный бы обед (суп, второе, салат, фрукты, коньяк — к спиртному они благосклонно, как за здрасте), но видимо пиетет перед монаршей особой не миновал и шеф-повара. Тот достал что-то из своих запасников — подразнообразив стол, украсив блюда, разложив приборы как истинный ресторатор.
Черто #769;в знал, что его помощники (ещё с военных училищ) всему этому этикету (с вилками, ложками) были научены. Да и сам он…. Но вероятно делали что-то не так, судя по быстрым переглядам оппонентов.
Тем неожиданней было замечание Величества, показавшее, что он всё подмечает, обдумывает и делает свои выводы:
— Когда сходятся люди незнакомые друг другу, следует проявлять деликатность, допуская скидку на традиции и нравы.
Произнёс он это, ни на кого не глядя, вроде бы и ни для кого, но как-то по-особенному, дав понять, что свита, свитой, а главный тут он.
И ещё…, чуть погодя вставит своё веское:
— Всегда существует конфликт отцов и детей. Я вот только сейчас стал понимать устремления своего отца — государя Александра III. Хоть всегда продолжал и буду следовать его заветам.
Черто #769;в сразу понял намёк — им живущим в конце 19 начале 20 будет очень сложно, если немыслимо принять правила 21 века.
Был ещё момент, когда Черто #769;в думал, что его кондратий хватит.
Все уже так… подъели, подпили, единой беседы уже не вели.
Словно улучив момент, император обратился непосредственно к капитану:
— Фёдор Васильевич говорит, что ваше судно рассчитано на переоборудование во вспомогательный крейсер по военному времени?
— Да, это так, — непринуждённо ответил капитан, — но это было бы нецелесообразным в сложившейся ситуации. У нас другая ответственность….
— Военная служба освобождает от чувства личной ответственности, — и поглядел испытывающим взглядом, по птичьи склонив голову, — и здесь, в суровых льдах, могут оказаться противники.
На миг Андрей Анатольевич похолодел, подняв к лицу бокал, делая вид, что пьёт, чтобы монарх не видел его переменившегося лица #769;.
"Мать моя женщина! Что он хочет этим сказать? Они каким-то образом узнали о расстреле англо-норвежцев, что устроили морпехи старлея? Неужели было два судна? Свидетели? Или кто-то всё же ушёл"?
Сердце бу #769; хнуло всего один раз, влив в зазвеневший мозг очередную порцию…, секунда, две и Черто #769;в с водопадным облегчением сообразил:
"Да это ж намёк! Проба пера по предложению пойти в подданство! Вот дурень я старый"!
Потом, в промежутке, лейтенант Волков подметит не без уважения, заметно сменив своё мнение о самодержце:
— А ампиратор-то — тихушник. Но с подковыркой.
Улучив момент, шепнёт и Шпаковский:
— Сложно.
С этим мнением будет согласен и капитан.
"Действительно, не прост. Ожидали мягкого, смотрящего в рот на великие откровения, а приехал…, однозначно наполненный определённым, скрытым смыслом. Так и хочется огласить с бессмертно-гайдаевским прищуром: "царь не настоящий!".
Андрей Анатольевич не считал себя великим психологом, но по должности ему приходится разбираться в людях.
Он давно уже понял, что в больших коллективах, когда у людей разное воспитание и взгляды на жизнь, быть просто по-мужски прямым и искренним не всегда достаточно.
Что он видел сейчас?
"Я-то думал: как сложно с Дубасовым, ан нет. Вон Рожественский совершенно закрытый тип. Конечно, ему не очень радостно — просрал эскадру, проиграл сражение. Но видимо царь по-прежнему ему доверяет, раз взял с собой.
А теперь он (Рожественский) сидит с такой рожей, словно это мы виноваты в Цусиме, коль именно мы принесли эту дурную весть. А то не удивлюсь, что и вовсе не верит. Упёртый же наверняка. Типа приехали гады, оклеветали его такого расчудесного. Впрочем, может я и ошибаюсь. Не расспросишь же….
Но самым непростым, я уже вижу, оказался Николай. Эти его недомолвки и прощупывания смахивают на… "дворцовые интриги", будь я проклят. И на кой нам это надо — соблюдать такие вычурные политесы. Блин, и ведь не скажешь, хлопнув по рюмахе и по плечу самодержца: "а давайте по-простому. Ага по-нашенски, по-бразильски!" Не поймут-с".
Чуть погодя, когда у него появилось время, Черто #769;в попытался упорядочить свои мысли, пробуя просчитать различные ситуации. Что-то, отложив в "отдельную папку", что-то отставив на "рабочем столе" на виду, отделяя зрелое от преждевременного, нужное сейчас и возможное потом.
А когда его понесло, удивлялся величию человеческого разнообразия мыслевариантов.
"Так и руку Бога почувствуешь на себе, помня о его подарке выбора.
Х-х! Вот только не стоит усложнять. Всё наверняка окажется прозаичней".
Сейчас же его снова прервал царь — обед плавно подходил к концу, в уши фоном вливался разговор самодержца с начальником безопасности судна.
