Дворянин без титула - Сергей Александрович Богдашов
Говорят, дуракам везёт. Совсем дураком я себя, конечно же, не считаю, но мне повезло.
Следуя придуманной Петром Абрамовичем логике, я начал ломиком вскрывать боковые стенки верхних ящиков. Сначала на меня сыпалась посуда. Ну как сыпалась. Вываливалась из вскрытых ящиков и плавно опускалась на дно корабля. Затем дошло дело до рулонов ткани, которые я даже не пытался вытаскивать. Оказывается, текстиль тоже в таре возят, формируя его в овальные рулоны. И вот, когда уже пошёл второй час на дне я наткнулся на ящик с двумя металлическими цилиндрами диаметром с локоть. Если б не вода и моё усиление тела, не знаю, смог бы я вытащить из контейнеров такие трубы. Мало того что они диаметром с ведро, так ещё и длиной были под два метра.
Под руководством того же Сергея перевязал находку верёвками и подал сигнал на поднятие.
Преисполненные энтузиазмом дядья готовы были прямо на лодке растопить воск, которым был залит один из торцов труб. Я почему-то и так знал, что в трубах будут именно искомые картины. Понятно, что их там будет в каждой по одной, от силы по две, но главное, что начало положено.
Исааковичей успокоил дед, и картины мы достали уже на острове.
Как и предполагали историки моего времени, картины и правда оказались завернуты в шкуры. Лосинные то были шкуры или нет — не знаю. Я пока даже не знаю, как шкура лося выглядит. Более того, я живого лося только в зоопарке видел.
На первой картине был изображён какой-то корабль, стоящий на якоре в бухте.
Как подсказал мне Виктор Иванович, картина так и называется «Корабль на якоре» и принадлежит кисти Лингельбаха. Что уж такого интересного в этом полотне нашла Екатерина Великая, мне не понятно, но многие историки утверждают, что у Императрицы был своеобразный вкус. Почему-то я склонен с ними согласиться.
Вторая картина, к сожалению, разочаровала. Меня лично только разочаровала. А дед, например, в бешенство пришёл, когда увидел, что изображение на одном из краёв полотна расползлось от воды. Видимо восковая закупорка дала течь, а может конденсат внутри трубы образовался и намочил холст, но так или иначе — картина требовала реставрации.
Пока Пётр Абрамович изволил ругаться и материться, я осмотрел ларцы. После того, как крики утихли, я подошёл к старику, одиноко сидевшему в ожидании ужина у окна.
— Пётр Абрамович, — негромко начал я, чтобы не слышали окружающие. Хотя какие окружающие? Все разбежались по округе, как зайцы, пока дед ненароком не зашиб, — Я знаю, как картину восстановить.
Минут тридцать мы негромко переговаривались с дедом, а под конец он во всеуслышание заявил:
— Экипаж, слушай мою команду. Завтра поутру снимаемся с якоря. Держим курс на залив Лохусалу.
* * *
После наших морских приключений мы отправились на отдых.
Надо было осмыслить, что на нас свалилось, отпраздновать успех, на чём особенно настаивали два брата Ганнибала, и подумать, что мы будем дальше делать.
Мыза Витенцевель, расположенная на берегу Балтики, ничем, кроме названия, не отличалась от средненького помещичьего имения в той же Псковской губернии. Разве, что установленные здесь мельницы впечатляли своими размерами и механикой. Зато по дороге к усадьбе нам попалось на глаза опустевшее здание, явно производственного назначения, которое наводило тоску своим безлюдьем и унынием.
Есть у любых производственных зданий такая беда — пока они стоят и работают, всё прилично выглядит, но стоит работу остановить, и здание начинает стареть не по дням, а по часам. Через пару месяцев ему уже капитальный ремонт потребуется, а потом и бурьян сквозь фундамент полезет, добираясь до самых окон. А через полгода — год, проще и дешевле будет новое здание построить, чем старое восстанавливать. Это я отметил, исходя из местных реалий. Кирпич на строительство тех мануфактур, что я видел, идёт редко когда, и то, в основном на печи, а всё остальное ваяют из дерева, которое бывает далеко не лучшего качества.
Христиану Ивановичу, так он нам представился на русский манер, явно от нас что-то было нужно.
Вот только, что именно, я пока не понял. Местный помещик целый вечер старательно спаивал моих дядьёв, поражаясь их способности поглощать огромное количество спиртного без особо вреда для их организма и разума, и даже от деда отстал лишь после того, когда тот решительно перевернул свою рюмку вверх дном. Но уже к средине вечера Христиан сам сильно сдал и изрядно окосел, так что я мысленно сразу же перенёс все разговоры с ним на завтра.
— Вот просто чую, что он хочет нам что-то предложить, но никак не решается, — пожаловался я Виктору Ивановичу.
— Остатки своей мануфактуры он мечтает продать. Причём, практически даром — за сколько возьмут.
— Что за мануфактура? — тут же поинтересовался я у тульпы.
— Обычная. Сетевязальная. Вот только не стоит себе что-то большое представлять. Простой длинный сарай, с плохой крышей и безобразным освещением. Когда-то там работало десятка три женщин, сейчас лишь дюжина девок осталась и пара мастериц в возрасте. Вот их, вместе остатками запасов и инструментом Христиан Иванович и надумал продать.
— А почему, не знаешь?
— Так тут и гадать нечего. Причин несколько, но назову две самых важных. Во-первых, рыбацкие артели, что появились при любом более-менее крупном городишке, рыбу в достатке ловят и на своём собственном рынке её продают, куда посторонним рыбакам ходу нет. Сети им жёны и вдовы плетут. А местные рыбаки, как без живых денег остались, только рыбой платить могут. Куда ему девок девать? Он работниц честь по чести на работу принял и обратно в семьи их не вернуть. Там они, как лишний рот. Опять же, среди рыбаков смертность высокая. Так что женихов примерно в два раза меньше наблюдается, чем невест. А во-вторых наш Император решил милость проявить к прибалтам, как к сильно пострадавшим во время шведского правления.
— Неужели действительно сильно страдали? — не поверил я Виктору Ивановичу, про себя подумав, что крепостное право — это и так иго, дальше которого, казалось бы некуда.
— Не сказал бы. Да бывало одно время такое, что шведский рейтар мог на любой финский двор зайти и там, буквально
