Книга Розы - Си Джей Кэри
Роза с облечением сбежала с приема.
Мартин должен был ужинать с важными персонами. Геббельс и фрау Геббельс-третья устроили банкет на восемьдесят гостей в Эпсли-хаус[20], где присутствие Розы, к счастью, выглядело бы неприличным. Как только Мартин сказал ей об этом, она ускользнула.
Легкий моросящий дождик уничтожил уличную гирлянду, и отсыревшие бумажные флажки хлюпали под ногами. Огни отеля блестели в окнах вереницы лимузинов, сверкающих «мерседесов» и «адлеров», ожидающих важных персон, с работающими на холостом ходу двигателями. Водители слонялись рядом, курили, собирая капли дождя на козырьки фуражек и туманя воздух дыханием.
На другой стороне улицы, в Грин-парке, самые упорные горожане, решившие заблаговременно занять лучшие места, чтобы смотреть на предстоящую коронацию, ежились под деревьями или укрывались в импровизированных палатках, в своих плащах с капюшонами напоминая странных темно-коричневых гномов. Дальше вдоль улицы в темноте колыхались длинные красно-черные полотнища флагов Союза, драпирующие Мраморную арку и универмаги на Оксфорд-стрит.
Роза повернула направо и пошла по Парк-лейн, думая о том, что сказал Мартин.
«Нам не впервой».
Что он имел в виду? Переселение? Все знали, что на континенте нужна рабочая сила, и хотя женщины тосковали по своим мужьям и сыновьям, они понимали, что в теории сверхсрочная трудовая повинность введена в интересах Союза.
Или же речь шла об арестах политических инакомыслящих?
«Согнать всех в кучу и избавиться раз и навсегда».
Во вдовьих кварталах живут, должно быть, сотни тысяч женщин. Как такое можно осуществить?
Она так глубоко погрузилась в свои мысли, что, свернув с Аппер-Брук-стрит на Гросвенор-сквер, едва не наткнулась на парочку: мужчина и женщина о чем-то разговаривали под уличным фонарем. Темноволосая женщина с поднятым воротником перетянутого кушаком пальто стояла к Розе спиной, засунув руки в карманы, но ее стройная фигура и пышные, слегка подвитые на концах волосы показались смутно знакомыми. Женщина слегка повернулась, и бледный свет фонаря упал ей на лицо.
В жизни Соня Дилейни, как ни странно, оказалась еще красивее, чем на отретушированных фотографиях. Идеально очерченный профиль — прямой нос, широко расставленные глаза и высокий лоб. В свете уличного фонаря ее гранатовое ожерелье и рыжеватые пряди словно светились изнутри, наводя на мысль о романтических названиях красок для волос: «осеннее золото», «медовая карамель» или «шелест каштана».
О серьезности разговора можно было догадаться даже издалека. Худощавый мужчина в смокинге, подавшись вперед, размахивал руками, на чем-то настаивая, а потом запустил пальцы в свои волосы столь хорошо знакомым Розе жестом.
Она чуть не ахнула от удивления: два дня назад оставила Оливера Эллиса в Оксфорде, где тот работал в архивах и собирался еще несколько дней копаться в библиотеке, и вот он здесь, в Лондоне, с американской актрисой. Они стояли совсем близко друг к другу и, судя по всему, вели напряженный спор, не предназначенный для чужих ушей.
И как это Оливер отважился подойти к Соне Ди-лейни?! Совершенно на него не похоже. Он ведь даже не интересуется шоу-бизнесом. Как он назвал последний фильм, который они смотрели, — розовые сопли?
Роза не сразу смогла оторвать глаза от погруженной в разговор пары. На память пришла фраза Бриджит Фэншоу: «Он явно в кого-то влюблен», и девушка почувствовала всплеск чего-то большего, чем просто любопытство, чувства, непонятного до конца ей самой.
Оливер Эллис и Соня Дилейни… О чем они могут говорить?
Глава семнадцатая
Пятница, 23 апреля
Журналисты столпились в вестибюле Министерства культуры в ожидании пятничного брифинга для прессы. До коронации оставалась неделя, и неистовый интерес ко всему, что связано с королевской семьей, требовал постоянной подкормки новостями: от мельчайших деталей — сколько шагов монархи должны сделать к алтарю, какая роль отведена в церемонии Вождю — до совершенных пустяков: король предпочитает на завтрак яйца в мешочек, а Элизабет Арден подарила королеве велотренажер, который теперь стоит в Букингемском дворце.
Вчерашние газеты пестрели фотографиями наследственных драгоценностей британской короны. В общей сложности двадцать три тысячи драгоценных камней, в том числе самый большой в мире бриллиант — в пятьсот тридцать карат, украшающий королевский скипетр, и другие сокровища: корона Святого Эдуарда, изготовленная для коронации Карла II, и императорская корона, в которой Генрих V вышел на битву при Азенкуре.
Все это было упаковано и доставлено из Берлина специальным рейсом «Люфтганзы» с церемониальной охраной из шести бойцов Лейбштандарта СС Вождя, его личных телохранителей.
Роза и Хелена прошли мимо толкающихся и болтающих журналистов, которые всегда казались словно бы представителями другой расы — посмелее, чем государственные служащие, и чуть более уверенные в себе. Те размахивали блокнотами, фамильярно и насмешливо приветствовали коллег, давали друг другу прозвища и рассказывали анекдоты про министров. Но Роза знала: эта беззаботность всего лишь иллюзия. За журналистами следили еще пристальнее, чем за обычными гражданами. Они каждый день балансировали на натянутой проволоке идеологической чистоты.
На континенте все газеты и радио перешли под контроль партийной Палаты печати. С 1933 года проводились постоянные зачистки идеологически чуждых сотрудников. Затем эту систему целиком перенесли в Союз. Каждый журналист перед приемом на работу проходил проверку, но этим контроль не ограничивался. Переступавших черту в своей повседневной работе отправляли на переподготовку, и об их судьбе всегда сообщалось на видном месте в их же собственном издании:
«Корреспондент “Таймс” сознался в измене. Приговорен к двум годам каторжных работ». «Автор “Дейли Мейл” опубликовал заведомо ложные измышления. Суд поместил его под стражу».
Заходя в редакцию, журналист, по сути, оказывался на минном поле.
Итак, толпа журналистов гудела в ожидании. Один из фотографов, попятившись, опрокинул министерский щит с ежедневными объявлениями, отпечатанными официальным шрифтом — черной колючей проволокой напыщенной готики. Как правило, в объявлениях сообщалось о новых постановлениях, а когда было нечего сообщить, новости заменяли цитатами протектора. Сегодня чиновник, страдающий хроническим недостатком воображения, вывесил очередное высказывание Розенберга о художниках:
«Не подлежит сомнению, что истинным носителем культуры Европы всегда была прежде всего нордическая раса. От этого корня родились великие герои, художники и творцы».
Фотограф еще суетился, пытаясь поставить упавший щит на место, когда из взвизгнувшего тормозами правительственного «мерседеса» ступили на асфальт длинные ноги великой художницы современности. Обладательница светлых, медовых волос и ярких голубых глаз — свидетельств чистоты нордической крови — прошла сквозь обитые медью двери. В кремовом кашемировом пальто с воротником из черно-бурой лисы она шагала упругой походкой дикой кошки, в любой момент готовой выпустить когти. Вокруг вспыхивали фотоаппараты, торопясь запечатлеть ее образ для вечерних газет.
Лени — настоящая Лени.
Новаторский
