Колхозное строительство 3 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Вот болван. В смысле не Захаров, а Штелле. Точно ведь. Кто там, в Боливии, президент? Он что — идиот, съёмки такого фильма допустить? А как же Де Сика. Он антипартизанский фильм снимать не поедет. Засада. Сказал это чекистам.

— Тяжело с вами дебилами общаться, ну разве нельзя намекнуть, что этот сценарий для главнокомандующего вооружёнными силами генерала Овандо Кандиа и Рене Баррьентоса сопрезидента военной правительственной хунты, — помягче чуть, вместо «дебилами», было произнесено «писателями». Но сути это не меняет. Дебилы — они и есть дебилы.

— Там пару месяцев назад было громкое событие. «Резня в ночь Святого Хуана» 24 июня этого года, это когда солдаты открыли огонь по шахтёрам и убили около 30 женщин и мужчин в День Святого Иоанна, называемого по-испански «Día de San Juan» (Диа де Сан-Хуан). Услышал, а ты туда с таким сценарием, — продолжал генерал-полковник тыкать носом Петрушку в какушку.

— Ну, всё-всё, проникся. Пошёл писать третий сценарий, — поднял руки Штелле.

— Вот правильно. Держи, это заготовки наших аналитиков. Пригодятся.

Блин, хорошо, что Де Сика ещё не уехал. Пётр уговорил его продлить знакомство с СССР, посетить Ленинград и Крым. Должен же он побывать в тех местах, где воевал граф Толстой. Вчера как раз из Ленинграда и улетел в Симферополь со всем семейством. Вернётся, придётся его уговаривать. Но дядька шебутной, за любой кипеш кроме головки. Уговорится.

— Слушайте, товарищи чекисты, — вдруг дошло до Петра, — а какого лешего я тогда три дня не спал и писал тот глупый сценарий.

— Чего уж — глупый. Мы по нему разработали операцию. Так, что прими благодарность, пока только устную. Ну, и опять ты тугодум. Только хотел тебя похвалить, — пожал руку и тут же этой рукой на Петрушку махнул.

— Теперь вообще ничего не понимаю, — замотал головой Пётр.

— Нда. Поясняю для тех, кто в танке. Де Сика с помощью найденного им режиссёра пишет сценарий антипартизанский. И начинает по нему съёмки. Мы в это время проводим операцию. По её завершению вся ваша гоп-компания, вместе с нашей, переправляется на Кубу и уже там снимает фильм по первоначальному сценарию. Получаем две бомбы, одна за одной. Сначала всему миру показываем захваченного фашистского преступника, которого укрывали власти Боливии с помощью ЦРУ, а потом выходит фильм о поимке международным отрядом Лионского мясника. И затем ещё и суд в Париже, где Барбье рассказывает, как власти США помогают нацистским преступникам укрываться от возмездия. Есть у нас парочка сволочей-палачей на примете, которые на евреях отрывались. Вот про них и расскажет подсудимый Барбье. Израиль и их лобби в Сенате и Конгрессе США будут иметь отличный повод покусать ЦРУ. Смотришь, тем на какое-то время будет и не до нас. Только ты, Пётр Миронович, всё, что сейчас услышал, забудь. Во-первых, это только планы, а во-вторых, и ЦРУ, и ФБР, и прочие их спецслужбы — не дураки, и не дремлют. Меньше говоришь, дольше живёшь.

Вот, а мнил себя крутым контрразведчиком.

Шпиён недоделанный.

— Пётр Миронович! — уже уходил, окликнул Семичастный.

— Да.

— Мы к тебе пока парочку человек приставим. Не дёргайся, если заметишь. Это для охраны. И дорогу на красный не переходи.

Комики.

Глава 47

Идёт охотник по лесу, хочет пить. Вдруг видит ручей, наклоняется, пьёт… слышит шуршание в кустах, и подозрительно спрашивает:

— Никто в кустах в ручей не писает?

Сдавленный голос из кустов: — Н-Е-Т!

Опять пришлось ехать в Завидово. Да и правильно, чего в пыльной, задымлённой Москве делать. На даче, там воздух. Ни свинарника, ни птичника у Вождя нет. Только поле вокруг, заросшее сорняками. Так, что на самом деле воздух.

Пётр позвонил Брежневу, набрался смелости, и позвонил по правительственному телефону, зачем-то ведь его поставили. Позвонил и сообщил, что хочет подарок подарить.

— Подарок дело хорошее. Ты, Пётр, часам к десяти завтра в Завидово приезжай.

Приехал даже чуть пораньше. Вдруг пробки. Нет, не из-за большого количества машин. Просто могут дорогу начать ремонтировать. Подъехал, прошёл проверку документов. Вытащил из машины ковёр, скатанный в трубочку, и попёрся в дом. Не проканало. Отобрали. Вам же хуже, потом сами будете тащить. Тем более, парадный костюм помнётся. Нарядился же. Все ордена и медали нацепил, прямо герой необъявленной войны. Вполне приличный иконостас.

Перед дачей десяток автомобилей, в том числе и правительственных. В холле первого этажа полно людей. Твою ж! Все в лесной одежде. Да, они на охоту собрались, а он — придурок, при полном параде и с кучей серебра на груди.

— О, Пётр, проходи. Сюда давай, — Гречко, рукой машет.

Вокруг накрытого стола человек пятнадцать. Щёлоков, Устинов, Гречко, Черненко, остальных не знает. Молодые. Егеря, скорее всего.

— Фу, ты ну ты, разоделся! Ты звоном орденов всю дичь нам распугаешь, — Брежнев во главе заставленного стола. А спиртного-то нет. Молодцы. Ессентуки стоят в зелёных бутылках.

— Леонид Ильич, я не собирался на охоту, подарок привёз, — запаниковал Пётр.

— Посмотрим с охотой. Показывай подарок, — встал из-за стола, подошёл, следом и остальные подорвались, не подхалимски, просто интересно народу.

— Отобрали у меня на входе, — развёл руками Тишков.

— А почему отобрали? Бомба что ли у тебя там, — пошутил Гречко.

Народу понравилось. Посмеялись.

— Бомба. Произведение искусства.

— Картина? — Подошёл Ильич.

— Нет, Леонид Ильич. Бомба.

— Миша, — Генеральный секретарь обернулся к поджарому чернявому мужчине.

Точно. Миша, то ли Фёдоров, то ли Федотов — личный егерь Генсека. Читал про него Пётр как-то.

Егерь не на цырлах, спокойной походкой вышел из залы, вернулся через минуту с ковром. Осмотрелся, не зная, что делать. Пётр перехватил у Миши ковёр, отошёл на пару шагов.

— Говорил же — картина, — опять Гречко.

Пётр опустил ковёр на пол и раскатал.

И чего вы хотели? Немая сцена. Ревизор отдыхает. Куда там Гоголю. Картина размером два на три из ярких, сочных цветов, ниток. Стоит Брежнев с ружьём над поверженным оленем с огромными ветвистыми рогами. Ни какой рамки, ни каких кистей. Полотно, мать его.

— Леонид Ильич, ну вылитый. Это же месяц назад было. У меня такой снимок есть, — первый вышел из комы Щёлоков.

— Кхе, кхе, Пётр, ну удружил, ну, молодец, — Брежнев пошёл обниматься.

Обнялись.

— Леонид Ильич. Это не от меня подарок. Это от жителей Краснотурьинска. Написали они мне, передай дорогому Леониду Ильичу, в благодарность за его заботу о нас.

— Дорохому. Скажут тоже. Спасибо, Петруша, — слезинка из глаза. Опять полез целоваться. Ладно, привык уже.

— Так у тебя там ковровое предприятие есть. А как успели? — Щёлоков торжественность момента испортил.

— Я что, бай что ли. В городе есть колхоз, а там ковровый цех. Переманили из Узбекистана детей детдомовских, дали работу и жильё.

— От детей, значит, от сирот, — Брежнев натурально плакал.

Опять обнимашки. Стоп. Стоп. Товарищи. Все члены политбюро прошлись. Зацелован. Остальные егеря, просто руку пожали, а Миша тоже полез обниматься.

— Спасибо, за Леонида Ильича.

— Ты, Петя, золотой человек. И город у тебя замечательный, чего там не хватает, говори, дам команду построить, — Ильич достал платок, вытер глаза и очки, обошёл вокруг ковра.

А ведь и, правда, красота. По нынешним временам — снос башки, это не тканные олешки, что у каждого над кроватью висят. Это картина два на три метра.

— Не, знаю, даже, а нет, есть одна конструкция, которой точно без вас, Леонид Ильич, не построить.

— И что же это? — Брежнев, опять начал протирать очки.

— Драматический театр и театральное училище.

— Не понял, а почему нельзя без Леонида Ильича? Ты ведь министр Культуры? — вылез опять Щёлоков.

— Театр положен городу с населением больше ста тысяч человек.