Алексей Рюриков - Операция отвлечения

        Эрнста Олдхэма арестовали спустя неделю, вежливые, спокойные люди из контрразведки. Улик против него, кроме оплаты неким российским подданным счета в Цюрихе, в распоряжении обвинения не имелось, а потому MI-5 пошла на сделку. В обмен на признание и детальные показания, Арно получил всего четыре года тюрьмы. Его супруге "от старых друзей" передали достаточную для оплаты защитника и прочих издержек сумму денег, и она с благодарностью ее приняла.

   Подполковник Смагин работал под негласным контролем Охранного до тридцать седьмого года, взяли его под шумок массовых арестов по делу о заговоре Брусилова-Скоблина, расстреляли после закрытого трибунала "без гласного оповещения". В архивах Intelligence Service он так и остался нераскрытым российской контрразведкой.

   Все это случится позже, а пока Глобачев признав логику заведующего Разведчастью, в очередной раз кивнул, соглашаясь:    - Пусть действует. Что по Марселю?    - Операция завершена в основном успешно. Террористов взяла Сюрте, ушел только Мельников.    - Шах договорился с британцами?    - Его запросы после наших демаршей стали скромнее. К тому же, Реза торопился обратно, о заговоре в Тегеране ему сообщили еще в море. Новое соглашение подписано. Площадь концессии уменьшилась, Персии гарантирована защита от колебаний цен и пятнадцать процентов прибыли, полученной по всему миру и распределенной между акционерами. Ну и 750 тысяч фунтов стерлингов ежегодно, фактически, лично для Пехлеви. Шах неплохо пощипал британцев, но основные позиции Англо-персидской компании сохранены.    - А позиции Англии в Тегеране усилены - едко добавил Константин Иванович. Впрочем, вы получили на то санкцию, а Германия сегодня и вправду важнее. Главное, Барту уцелел, теперь через несколько дней, немцы перестанут беспокоить Зимний. А к Персии вернемся, когда сил накопим.    И заканчивая уже совещание, спросил Коттена напоследок:    - А что полковник Гумилев, которого вы в центр событий в виде точки притяжения затолкнули?    - Гумилев свою роль отыграл должным образом - ответил Михаил Фридрихович. И с Григулявичусом вышло красиво, хоть официально и неудача получается, и Сталь вытащил, и с покушением французам неплохо помог.    - Во Франции его наградили орденом Почетного Легиона - заметил Знаменский. За Марсель.    - Наградили - согласился Коттен. И пока он останется в Париже. Ваше превосходительство - он поднял взгляд на шефа жандармов - оккупация Германии началась. Уже известно, займут ли французы Баварию?    - Кажется, да - чуть удивленно произнес начальник. А в чем дело?    - В Марселе не удалось взять самого опасного, Инженера. Но мы зафиксировали его в Мюнхене. С Савинковым он пока встречаться не пожелал, видимо, опасается претензий, да может, еще про Хилла прослышал. Поэтому наш фигурант направился к своему давнему другу, известному - тут глава Охранного хитро улыбнулся, - под кличкой "Кузьма". И еще "Дядя".    - Бокий - утвердительно произнес Глобачев, уперевшись ладонями в стол. Михаил Фридрихович, вы вышли на Бокия?    - Да вот, тропили одного зверя, а пришли к берлоге моего коллеги, Глеба Ивановича - довольно ответил Коттен. Самый законспирированный товарищ, он, как известно, в Объединенке контрразведкой заведует, ажно с самого двадцать первого года. Еще Ленин, покойничек, ему поручил.    - "Черная книга"? - вспомнил и Знаменский.    - Именно. Список секретных осведомителей партии, симпатизантов с толстыми кошельками или высокими чинами, да прочие любопытнейшие записи.    - Если это не миф, конечно - усмехнулся начальник ОКЖ.    - Вот Гумилев и проверит. Мельникова достанет заодно, в Мюнхене у него в прошлый раз удачно сложилось. Тогда можно будет и у нас к ордену представлять.

 Николай Степанович медленно шел по Елисейским полям. Прошел мимо Триумфальной Арки, почти добрался до площади Согласия. В этот раз он не косился на отражения в зеркальном блеске витрин, не менял резко направлений, в этот холодный, но ясный и солнечный день он действительно просто гулял. По Парижу, одному из любимых городов, в котором последние годы так редко бывал, мимо голых деревьев с растопыренными ветками на фоне неба, подставляя лицо резкому ветру, пахнувшему газолином и гарью.    Впрочем, сегодня раздражал и Париж, с его бегущими куда-то людьми и неостановимой рекой автомобилей на проспектах. Хотелось тишины, безлюдности и другого, лучше конечно, морского, ветра.    "И все ж таки - мелькнула мысль, - жаль, что нельзя отправится домой морем. Сел бы на пароход, помахал с борта старушке-Европе..."    Записанные две недели назад, в Роттердамском порту строчки всплыли в памяти, отложенное стихотворение напомнило о себе. Ну что ж... поэт нашел глазами небольшое, уютное кафе с жаровней, выставленной на террасу, зашел, спросил кофе и достал неизменный блокнот.    Перечитал написанное раньше, хмыкнул, сообразив, что не давало покоя в композиции:    "Сначала значит, уплываю куда-то, потом, ругаю, на чем свет стоит старушку Европу, а потом хочу сбежать оттуда... я задумывал нечто, скорее, обратное".    Гумилев поменял местами строфы, разбил на части...    "Сначала болезнь, затем исцеление - довольно подумал он, откидываясь на спинку стула. И сразу все становится осмысленно:      

 БЕГСТВО. 1Сладка свобода, Великий Боже,От миража европейских стран,Где год из года одно и то же,Где спорят Библия и Коран,

Где Рим болеет инвеститурой,Где чеха видит в гробу мадьяр,Где иудеев, цыган и турокТерпеть не может любой школяр,

Где в грош не ставя ярмо конвенций,Едва оправясь от прошлых смут,О новой славе мечтают венцыИ новой крови берлинцы ждут,

Где франкофилы и русофобыМеняют вывески, но не суть.От грубой силы, от глупой злобыХочу сбежать я ... куда-нибудь.2Устав от горя, устав от будней,От петербургской больной хандры,Я выйду в море на белом суднеИскать неведомые миры.

Покинув гавани и фиордыБалтийской лужи, плыву на юг,И в этом плаванье, злой и гордый,Я позабуду про свой недуг.

Оревуар, горловина Зунда,Прощай, унылый Па-де-Кале!Под звон гитар иберийских судноИдет вдоль города на скале.

И вмиг восполнив мои утраты(Хотя утрачиваю ли я?),Крепчают волны, поскольку радыВернуть мне счастие бытия.   

 Пусть не корабль, поезд, но в ближайшие дни с Францией мы попрощаемся. А там, глядишь, и за город выберусь, в лес".    Полковник не знал, что вернувшись в посольство, он найдет шифровку с приказом, прикомандировывающим его к французской оккупационной армии и новым заданием. Поэтому, допивая кофе, он безмятежно улыбался.       ПРИМЕЧАНИЕ:    Стихотворение, помещенное в повести, предоставлено уважаемым Гильгамешем (http://samlib.ru/g/gilxgamesh/).