Гарри Тертлдав - Агент Византии
Он просунул их в отверстие. Повертев их внутри, он почувствовал, что зажимы скользнули мимо верхней части штыря. Он зажал ее щипцами, а затем уже не составляло труда вытащить штырь из отверстия.
Магистр оставил дверь приоткрытой, чтобы в лавку проникал хотя бы какой-то свет и можно было найти лампу. Он бил кремнем по железу, пока фитиль не загорелся, а затем затворил за собой дверь. Закрытые ставнями окна не пропускали тусклый свет лампы на главную улицу.
Осторожно Аргирос пробрался в загроможденную, тесную лавку. Поначалу все казалось обыкновенным. Две печи, потушенные до утра, но еще теплые на ощупь. Между ними – гончарное колесо. Были тут и куски очищенной глины и, для их размягчения, – горшки с водой. У Авраама имелись формы для лепки в виде ладони, рыбы, кисти винограда и других предметов и набор инструментов как у скульптора, чтобы вырезать рельефы, популярные в Дарасе. Готовые к продаже горшки заполняли передние полки лавки.
Аргирос застонал от отчаяния и погрузился в раздумья. Если что-то здесь не так, это могло быть связано с пергаментами, которые Йесуйаб отправлял Аврааму. Где же они? Магистр поднял лампу и зарычал сам на себя. Ведь он прошел мимо них – вот они, сложены возле стола слева от задней двери.
А на столе – горшки с клеем. Рядом находились небольшие емкости с чернилами и прямоугольная металлическая пластина, которую кузнец передал Аврааму. Низкая железная рама охватывала ее вокруг. Последним предметом на столе оказалась большая красильная кисть.
Опять отчаяние. Вот пергаменты, вот чернила, но Аргирос не понимал, каким же непостижимым образом отсюда выходили листовки. Нужно было нанять двадцать писцов, чтобы исписать столько листов, сколько есть у Авраама, и в этом случае грамоты должны были сильно отличаться друг от друга.
Над столом – четыре полки, и на каждой – дюжина глиняных горшочков (кроме верхней, где их было тринадцать). Только потому, что они оказались рядом с пергаментами и клеем, Аргирос достал один из них. Он повертел его в руке и чуть не выронил – на обращенной к стене стороне была выгравирована большая буква «дельта»: «А». Агент вынул пробку, приподнял лампу и заглянул внутрь горшка.
Сначала он не увидел ничего похожего на дельту. В горшке были маленькие прямоугольные кусочки глины, каждый длиной с последнюю фалангу среднего пальца Василия, но меньшей толщины. Он взял один из них. Конечно, на конце обнаружилась выпуклая буква. Она еще в черной краске. Магистр взял другой горшочек. В нем тоже оказалась дельта. Как и в третьем, и в следующем.
Неудивительно, что Авраам вовлечен в заговор, подумал Аргирос. Гончар обладал сноровкой в работе с разного рода рельефами; буквы для него не представляли трудности. И Леонтий говорил, что горшечник – несторианин. У него есть причины быть врагом Константинополя, насаждавшего религиозное единство наряду с политическим.
Беззвучно присвистнув, магистр поставил горшочек на место и выбрал другой, стоявший выше на папу полок. На этом значилась строчная буква «бета»: «В». Как и первый, горшок был полон все тех же маленьких брусочков из обожженной глины. Аргирос вынул один, с уверенностью ожидая увидеть бету на конце. Так и вышло, только буква оказалась перевернутой задом наперед: 3.
В голове Аргироса пронеслась неблаговидная мысль по поводу ума того, кто оказался настолько невежественным, что пишет буквы наоборот. Конечно же, это ошибка, и агент вытащил еще несколько брусочков из горшка. Все буквы на них были перевернуты.
Василий нахмурился. Надо очень постараться, чтобы столько раз повторить ошибку. Он высыпал в горшок все брусочки, кроме одного, и принялся вертеть его в руке и так, и эдак, размышляя над загадкой. Он поднес брусок так близко к лицу, что вынужденно скосил глаза. Буква оставалась перевернутой.
Он сжал брусок между большим и указательным пальцами, будто пытаясь выжать ответ. Разумеется, к досаде Аргироса, этот способ воздействия никак не повлиял на обожженную глину. Зато пальцам стало больно. На подушечке большого пальца остался прямоугольный отпечаток основания брусочка. А на указательном…
Он уставился на отчетливый, не перевернутый отпечаток «беты» на коже.
– Конечно! – воскликнул он, вздрогнув от собственного голоса. – Это как кольцо-печатка, на которой изображение должно быть перевернуто, чтобы правильно выглядеть на воске.
Он понял, что дельта ввела его в заблуждение из-за ее симметричности.
Василий обмакнул перевернутую «бету» в чернильницу, прижал ее к поверхности стола и с улыбкой обнаружил правильно ориентированную букву. Он отштамповал ее еще и еще. Каждый отпечаток неизбежно в точности повторял остальные.
– Так вот как это делается, – прошептал Аргирос.
Он выяснил, что горшочки на двух верхних полках содержали строчные буквы (они располагались в алфавитном порядке для удобства поиска), тогда как напротив них на нижних полках были прописные. В лишнем горшочке на одной из полок оказались чуть меньшие по размеру глиняные брусочки без букв. Сначала это озадачило Аргироса, пока он не сообразил, что эти бруски использовались для обозначения интервалов между словами – они были ниже других, и попадавшие на них чернила не выявлялись на пергаменте.
Как ребенок с новой игрушкой, Аргирос решил составить свое имя. По одной он выбрал нужные буквы, выложил их на железную пластину и для устойчивости прижал к краю железной рамы. Они все равно продолжали опрокидываться. Вот, рассудил магистр, для чего, видимо, и нужен клей: размазанный по поверхности пластины, он удерживал печатные формы на местах.
Василий смочил кисть в краске, прошелся ею по буквам, а потом прижал к ним лист пергамента. Результат заставил его расхохотаться. На пергаменте довольно неровно отпечатались бессмысленные слова:
Он стукнул себя пястью по лбу и прошептал:
– Дурак!
Затем быстро переставил глиняные брусочки; конечно, если сами буквы изображены задом наперед, то и их порядок должен быть таким же, чтобы правильно отображаться на листе. Он едва не закричал от дости, когда со второй попытки получил смазанное «Василий Аргирос».
Что бы еще составить? Почти бессознательно он вспомнил первые слова Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».
Буква за буквой, знаменитое выражение евангелиста обретало форму. Вдруг Аргирос остановился на половине задачи: он начал осознавать важность своего открытия. Персы, затеявшие незначительную подрывную работу в Дарасе, были всего лишь мелкой сошкой, и страхи Георгия Лаканодракона выглядели столь же несущественными.
Конечно, Иоанн говорил о божественном Слове, о самом Христе, но его голос звучал со сверхъестественной силой. Из простых глиняных брусочков можно составить что угодно и сделать столько копий, сколько захочешь. Какую еще силу можно с большим правом назвать богоподобной?
Магистра так поглотила эта идея, что он не обратил внимания на приближавшиеся шаги в переулке позади лавки Авраама. Но сдавленные тревожные возгласы пришельцев, заметивших на двери открытый засов, вывели Аргироса из задумчивости. Он обругал себя за глупость – единственной причиной того, что все эти принадлежности были разложены по полочкам, могло быть намерение персов напечатать очередную партию листовок именно сегодня ночью.
Три прочных железных крючка просунулись внутрь сквозь дверные доски и у косяка. Очевидно, Авраам был из тех, кто завязывал свои сандалии двойными узлами – и Аргирос поступал так же. Только предусмотрительность горшечника спасла магистра. Василий едва успел замкнуть дверь на последний крючок, как кто-то навалился на нее плечом. Дверь затрещала, но выдержала.
Знакомый гортанный смех послышался из переулка.
– Это ты, дорогой Василий? – насмешливо окликнула Мирран. – Куда же тебе теперь деваться?
Отличный вопрос. Передняя дверь гончарной лавки заперта на засов снаружи, как до того была и задняя. Замкнуты и крепкие деревянные ставни, на которых – проклятый Авраам – замки были и изнутри, и снаружи.
Мирран дала Аргиросу время на оценку его положения, а потом промолвила:
– Что же, видимо, пока нам не удастся поднять мятеж в Дарасе. Жаль. Тем не менее поймать одного из ценных императорских магистров (о да, я знаю, кто ты!) – это тоже немалый успех.
– Так это ты стоишь за всем этим! – выпалил Аргирос.
А он считал, что она – всего лишь приятная забава, подосланная для отвлечения его от дела настоящим главой заговорщиков – был ли то Шахин, Авраам или пока незнакомый Йесуйаб.
Должно быть, она читала его мысли.
– Ай, ради бога Ормузда, это я! А ты думал, у меня нет ума и воли, потому что я – женщина? Ты не первый, кто платит за эту ошибку, и не последний. – Она перешла с греческого на персидский: – Я не собираюсь больше тратить время на этого римлянина. Поджигайте дом!
