Александр Афанасьев - Врата скорби (Часть 2)
Зинджибар сейчас – отличался реконструированным портом, совершенно русской набережной и кварталом бурых домов русской архитектуры, которыми цивилизованная жизнь здесь им закончилась. Как и в Аденском заливе – канонерки сменили теперь торпедные катера, на горизонте, в ослепительно-белом вареве немилосердного местного солнца – дымила русская крейсерская эскадра, лидером которой был эскортный авианосец Орел старого, двадцать восьмого проекта. Сопровождаемый крейсерами и эсминцами, он стол по ветру и выпускал самолеты, которые, как деловитые пчелы жужжали над приморским городом и пропадали где-то в горах. Здесь они остановились только с тем, чтобы пополнить запасы солярки и питьевой воды на флотском арсенале, после чего продолжили свой путь. Волков сказал, что до темноты надо пройти Аль-Кару, как обычно не объяснив ничего.
От Зинджибара – дорога круто поворачивала в горы, Татры упирались, пыхтели измученными пахотой быками, приспосабливаясь к подъему. Время от времени останавливались, чтобы долить воду в радиаторы и остудить двигатели – и это еще не самые горы, то ли еще будет. Едкий, мерзкий пот – покрывал лицо, все тело, Велехов чувствовал себя как искупанный – но это еще полбеды. Когда покрыта потом одежда начнет сохнуть – надо будет сменить ее, переменить до исподнего, повесить проветриться, а потом не стирая – воды то нет – хорошенько отходить жесткой сапожной щеткой. Если одежда высохнет на тебе – она превратится в наждак, раздерет кожу до крови и будет все что угодно, вплоть до заражения. Вот почему арабы не носят штанов, а их одежда – как бы спадает с тела. Здесь это суровая необходимость…
Конвой шел не торопясь, но и не медля. Дорога была двухпутной, но в плохих местах – машины с трудом протискивались между валунами или рискую улететь в пропасть. На полпути – встретили встречный конвой, коротко обменялись новостями. По словам водителей – впереди по местным меркам спокойно, ни одно из местных племен не взбунтовалось. А первое, что делает взбунтовавшееся племя – вываливает на дорогу валуны и перекрывает ее…
Уже ближе к вечеру – прошли Аль-Кару. Небольшой городок, ни одной улицы, мощеной даже камнем, острые иглы минаретов, подпирающих небо, заборы и дувалы, скрывающие жилища арабов так же надежно, как непроницаемая улыбка – скрывает истинные намерения. Народа на улицах было относительно немного, все женщины – в глухих, черных чадрах, рядом с канавами, по которым отводились нечистоты – игрались чернявые, босоногие мальчишки. Один из них, столкнувшись взглядом с Велеховым – провел ребром ладони по горлу: жест понятный и без переводчика. Казак никак не отреагировал. Кавказ, Крым, туретчина… теперь Восток. Такая уж судьба у казаков…
Жить весело, да помирать нелегко…
Уже за Карой, отойдя на несколько верст – они вышли на приличную, расчищенную площадку, на которой были оборудованы хотя бы минимальные удобства, такие как кострища и окопанные места для того, чтобы держать оборону. На господствующих высотах – были сложены небольшие крепости из камней и валунов, с бойницами для того, чтобы держать оборону. К господствующим высотам – шли проложенные веревочные дороги, в опасных местах были вбиты крючья. Казалось, сам Аллах предназначил это место для стоянки. На нем – уже были грузовики, много, с разных конвоев. Быстро опознались, вложив свой нехитрый харч в общий котел стали готовить – как обычно, на всех. На конвоях – в основном были русские, совсем немного обрусевших турков, знающих язык. Русские – это русские крестьяне, безземельные и малоземельные, из центральных регионов огромной страны, снявшиеся с земли из-за бескормицы, лютых, выкашивающих села под корень неурожаев. Они шли на Восток, соблазненные ссудами и займами от правительства, становились и крестьянами и солдатами, с именем Господним на устах поднимали местные неудобицы, осушали болота, сажали где рис, где пшеницу, где рожь. Умирали – погибали от нападений, налетов, от косившей без разбора малярии и лихорадки – но все же вцеплялись бурьяном в эту землю, отвоевывали пространство, и у местных, и у злой, совсем не ласковой природы. Многие – и здесь снялись с земли, пошли работать на прииски, водителями, на заводы, многие стали почти что казаками, только без казачьей крови в жилах. Странниками с винтовками и автоматами, вечно стремящимися за горизонт. Это было время великих надежд и великих открытий, острого предчувствия войны и оттого жадной, стремящейся схватить все, что можно жизни. Они шли за горизонт, в неведомые дали, давно оторвавшиеся от земли, потерявшие ее – но сохранившие русскую крестьянскую сметку и обстоятельность в сочетании с детской, искренней верой в Бога и действиями "на авось", которые роднили их местными, говорящими по поводу и без "иншалла". Влекомые безжалостными ветрами перемен, они, как сухие листья – добрались уже до края земли, и даже море – не было им преградой[74]…
Костер доспел быстро. Питались скудно, щи да каша – пища наша. Вместо щей – был суп с крупой и разваренным, соленым, жестким как подметка мясом. Суп даже солить не надо было…
За костром – гутарили разное. Гутарили про Сулеймана – кто-то говорил, что он не существует, и местные просто придумали его, кто-то – что он и вовсе из казаков, переметнувшихся на ту сторону и принявших магометанскую веру. Кто-то говорил, что он из бывших работников, каких здесь вербовали на прииски, и там, на приисках, нахватавшийся всякой дряни от бывших политических ссыльных. От этого разговора – за столом едва не свершилась драка, быстро впрочем, пресеченная. Не дело драться за столом, не дело драться над куском хлеба. Гутарили, что в горах шастают какие-то… непонятно какие, и вот они то – нашли Сулеймана, и потому сегодня весь день действовали самолеты с авианосца, гвоздили горы. Гутарили, что местные вот – вот начнут большое восстание, и тогда помогай Господь. Гутарили и о том, что большинство местных князей – тайком нарушают все заповеди магометанской веры, какие только есть и не прочь бы перейти на нашу сторону – если бы не боялись смерти от кинжалов фанатичных убийц. Гутарили о том, что не дело привечать тех людей, которые хотят под рукой русских распутствовать, да беспредельничать. Говорили о тех, кто умер, и о тех, кто еще жив, о том, сколько стоит мера пшеницы на Шук Абдалла и в Нисабе, о том, что местные рады даже сломанной деревяшке от борта машины – у них тут не растет настоящих деревьев. Говорили о купцах – кто честный, а кто нет, кто разбогател, а кто вот – вот разорится. И при том – и местных, и русских купцов, тех кто осмеливался здесь торговать – валили в одну кучу, не разбирая: такая уж русская привычка, кто хоть немного говорит по-русски, того подсознательно считали своим. Говорили об оружии – о том, что в Адене вздорожали патроны и это неспроста, о том, что в горах автоматическая винтовка Дегтярева лучше, чем новомодный автомат Симонова, потому что валит дальше и патроны к ней найти проще. О том, что появилась какая-то новая дрянь, ее называют не автожиры как раньше а… вертолеты, во. Это оттого что у них винт не спереди, а сверху – он вращается и вертолет летит. Кое-кто даже видел эти вертолеты, причем гутарили совсем чудное – что у них не один винт, а три. И как он спрашивается, полетит с такими то винтами, по три штуки которых. Опять чуть не подрались – на сей раз из-за вертолетов. Кто-то говорил, что машина совсем негодная, еле летает. Кто говорил, что поставь на нее пулемет – и можно подлететь и расстрелять врага на горном склоне, там, куда и артиллерия не достанет. В общем – разговор был типично русский, конкретный – это англичане треплются за костром о чем попало, а местные – о семье, о детях, а сами примеряются в голове, как ловчее другого прирезать. Поговорили, потом пошли кто в кабины, кто в палатку – спать. Палатки здесь – дело небезопасное, по ночам, когда становится попрохладнее – выползают всякие твари, особенно опасны змеи – их привлекает человеческое тепло. Поэтому – прежде чем ложиться, надо вокруг палатки расстелить толстую, взлохмаченную веревку – канат. Змея через нее не полезет – брюху неприятно…
Легли спать, выставив усиленные посты. День прожили -и слава Богу. Ночью, в темноте что-то грохнуло – но многие даже не проснулись…
Недалекое прошлое
Дубай, эмират Дубай
Осень 1941 года
Дубай…
Мало кто может поверить, и даже просто предположить, глядя на сегодняшний Дубай, что шестьдесят лет назад здесь было самое нищее захолустье Аравийского полуострова, маленькие и никому не нужных эмираты, живущие кто чем. Пройдет еще десять лет, как эмир Дубая, сам нищий настолько, что у него даже не было денег дать наследнику нормальное, университетское образование – отправит своего сына учиться в Одесское реальное училище. Принц проживет в Одессе семь лет и это полностью перевернет всю его жизнь, и жизнь его нищих, захолустных земель. В Одессе – принц вышел из ислама, женился на русской девушке и вернулся к себе на родину совсем другим человеком: он больше не помнил ни слова из Корана, но знал, как делаются дела. Ум и осторожность, впрочем, не позволили ему отречься от ислама публично, он знал свой народ и знал тех, кто живет рядом. Но теперь он знал, как жить и что делать. И за полвека – на месте нищих песчаных берегов возник многомиллионный, невиданный ранее на Востоке город. В Одессе принц понял: чтобы иметь успех, надо торговать, и торговать тем, чего у других нет. Придя к власти, он отменил в своей стране шариат, и позволил покинуть ее тем, кто был против этого – а кто выражал свое мнение с оружием в руках – просто убил. Потом он набрал кредитов в банках, взял в долю крупнейших банкиров и купцов, заручился вассалитетом и финансовой поддержкой Дома Романовых – и за три десятка лет выстроил новый город. Точно так же как Казань в центре России была единственным городом, где действуют законы шариата, точно так же Дубай стал единственным городом на Аравийском полуострове, где законы шариата не действовали. С нуля – принц выстроил современнейший, почти русский город, где действовало русское цивильное право, где мечети соседствовали с православными храмами и синагогами, где за выражение межнациональной ненависти полагалась смерть, неважно кто и к кому ее выражает. Где действовали казино и банки, где были ипподромы и аэропорты, итальянская опера и русский драматический театр. Эмир задумал выстроить на берегах Арабского моря новую Одессу – но получился город на порядок больший, город, где каждый мог чувствовать себя как дома вне зависимости от национальности и вероисповедания, город, где каждый находил свое, город, где был крупнейший порт на побережье, город, где имел виллу каждый уважающий себя шейх, приезжавший в этот город, чтобы отдохнуть рядом с домом, но без суровых запретов шариата. Гибрид Парижа и Одессы, Москвы и Санкт-Петербурга, Багдада и Венеции, город, где были целых четыре университета мирового уровня. Город, самим своим появлением опровергший теорию о том, что арабы ущербны изначально, и единственно, за счет чего они могут жить – так это за счет нефти. Город, возникший по воле одного человека и ставший путеводным маяком для миллиарда человек… но в те времена, о которых мы говорим – ничего этого не было. Были только песчаные берега, да грязная пена – ополоски с танкеров, идущих Персидским заливом, так и сливали в воду, несмотря на большие штрафы…
