Гарольд Койл - Группа «Янки»
- А что находится ЗА ними, Джордж? Какие силы прибудут с направления Лейпцига в течение двух-четырех дня с сего момента?
- Я думаю, прямо сейчас никого, сэр. Одна польская дивизия может оказаться в этом районе, но ничего точно сказать нельзя.
Не отворачиваясь от карты и подозвав его жестом, генерал начал давать указания начальнику оперативного отдела:
- Фрэнк, засаживая своих планировщиков за разработку атаки на участке 21-й Панцердивизии. Как только французы сменят ее, я хочу, чтобы 21-я переместилась сюда и атаковала на север, в сторону Тюрингского леса. Задачей 21-й является пробить советские заслоны, а затем пересечь внутригерманскую границу здесь. Вторая фаза операции заключается в пересечении линии фронта 52-й или 54-й дивизией, с задачей продолжить наступление на север через реку Зале в направлении Лейпцига. Я хочу, чтобы операция началась через три дня. Ваши люди должны предоставить мне оперативный план к 18.00 сего дня. Вопросы есть?
Начальник оперативного отдела мгновение изучал карту, а затем повернулся к генералу:
- Сэр, могу я планировать использование 25-й бронетанковой дивизии? Кроме того, насколько вы планируете продвинуться после выхода к Лейпцигу?
- Фрэнк, я хочу, чтобы твой план предполагал использование всего, что у нас есть. Что касается дальнейших целей, то направление нашего наступления будет проходить через Лейпциг, Берлин и, в конечно счете, к побережью Балтийского моря. Если я смогу убедить главкома, мы собираемся пойти ва-банк.
Совещание закончилось. Не мудрствуя лукаво, штабные офицеры засновали во всех направлениях, чтобы подготовиться к вечернему совещанию.
* * *
Марш оказался беспрецедентным. Группе «Янки» предстояло преодолеть сорок пять километров и, если бы не ситуация на дорогах, она бы сделала это за час. Так как группа «Янки» двигалась в тыл, и ее движение не было запланировано заранее, оно постоянно прерывалось дивизионной службой контроля движения, чтобы пропустить более важные подразделения на фронт или вывезти раненых в тыл. Было удивительно, сколько транспорта разъезжало в тылу дивизии. Пока они стояли на обочине и ждали, пока пройдет транспортная колонна, после чего группа сможет двигаться дальше, Гаргер поинтересовался, действительно ли кто-то управляет всем этим. Длинные колонны снабжения и бензовозы, артиллерийские батареи и колонным санитарных машин двигались на фронт, техника полевых госпиталей в тыл, в обе стороны двигались инженерные подразделения и техника, которую он никогда не видел раньше и не имел ни малейшего представления о ее назначении. Работа армии, направленная на управление этим мнимым хаосом, чтобы держать солдат накормленными, машины работающими, а подразделения находящимися в нужное время в нужном месте удивляла его.
Наибольшей проблемой для Бэннона было то, что после длительных пауз, пока его группа ждала разрешения двигаться, была необходимость будить всех. Казалось, каждый раз, когда они останавливались, личные состав проваливался в сон. Однажды, ему потребовалось столько времени, чтобы разбудить их всех, что к тому времени, когда все были готовы, подошла новая колонна, и группе пришлось снова ждать. И все снова провалились в сон.
Худшая часть марша заключалась в лицезрении страданий оставшихся местных немцев. Взгляды всех, мимо кого проносилась группа, были пустыми. Бэннон с содроганием представлял, что происходит в их головах, особенно у стариков.
Уже второй раз в своей жизни они видели войну. Когда группа проходила через одну из деревень, старуха, катящая тележку, остановилась и посмотрела на них. Бэннон мог видеть слезы, стекавшие по ее щекам. Он никогда не узнает, по ком она плакала.
Дети волновали его больше всего. В мирное время, когда они проходили через деревни во время учений, дети махали им руками, смеялись и бежали за танками, крича солдатам поделиться конфетами или чем-нибудь еще. Американские солдаты часто так поступали. Но теперь детей не было. Вместо этого, заслышав грохот танков, те разбежались и спрятались. Мало кто выглянул, чтобы посмотреть, чьи это были танки. Даже тогда, когда они увидели, что танки были американскими, в их глазах оставался ужас и страх.
Бэннон начал понимать, почему пацифистские движения были настолько сильны в Европе. Детям минувшей войны, видевшим «Шерманы» его дяди, катящиеся через их деревни, не хотели, чтобы их дети испытали тот же ужас. К сожалению, благие намерения родителей не имели значения для советского руководства. Как это уже слишком часто происходило в прошлом, благие намерения и стремление к миру оказались бесполезными против холодной стали и людей, желавших использовать их в своих интересах.
Глядя на этих детей, Бэннон начал задаваться вопросами о своих собственных. Он все еще не знал, смогла ли его семья уехать до начала военных действий. Спустя некоторое время он начал отворачиваться, видя детей. Мысли, лезущие ему в голову, стали слишком болезненны.
Спустя три часа марша, группа «Янки», наконец, добралась до города, где располагалась 1-78. Войдя в город, они заметили американских солдат, сидевших перед одним из домов и занимавшихся чисткой оружия. Они разделись до маек или голых торсов, и наслаждались погодой, не спеша выполнять свою работу.
Некоторые даже разулись. Их БТР стоял в переулке. На нем было развешено на просушку белье и полотенца. На стволе .50-го висела чья-то рубашка.
Бэннон остановил «55-й» и дал сигнал остановиться остальной колонне. Повернувшись к солдатам, он спросил:
- Кто старший?
Пара солдат посмотрела направо, налево, потом переглянулась. Один из них крикнул в ответ:
- А нахрен тебе это знать?
Гаргер позже сказал Бэннону, что никогда не видел, чтобы он передвигался так быстро. Услышав ответ, Бэннон одним движением выскочил из башни «55-го» и, оказавшись на земле, ринулся на солдата:
- Встать, извиниться, и ответить как солдат! Остальных это тоже касается!
Они вдруг поняли, что разговаривают с офицером и начали вставать. Не то, чтобы в облике Бэннона что-то изменилось с момента встречи с командиром танкового батальона, кроме того, что он промыл рану на лице. Но не зависимо от того, как он выглядел, «а нахрен тебе это знать?» было плохим ответом, особенно для солдата.
- Ладно, солдат, спрашиваю еще раз. И если я услышу нечто столь же умное, как только что, все, что от тебя останется, отправят домой по почте в конверте. Это понятно?
Прежде чем ответить, солдат отпрянул от дикого взгляда провонявшей фигуры перед собой. Без всяких шансов, он оказался в центре внимания:
- Сэр, нашего командира отделения здесь нет.
- Это не то, что я спрашивал, солдат. Я спросил, кто старший. Есть кто-то, кто отвечает за это сборище?
- Полагаю, я, сэр.
- Он полагает! Надо же, он полагает! А почему не знаешь?
- Да, сэр, я старший, сэр.
- Из какого подразделения, солдат?
- Рота «С», сэр.
- Слава тебе, господи! Вы, случайно, не знаете, из какого вы батальона?
- Сэр, первый боевой 78-го, сэр.
Члены экипажей группы «Янки» высунулись из машин и слушали их. Когда Бэннон устроил разнос, группу охватил громкий смех. Пытаясь поддерживать гнев, Бэннон вдруг заметил, что изо всех сил сдерживается, чтобы не засмеяться самому. И ему это не удалось. Солдаты роты «С» были вне себя от того, что стали объектом смеха, но ничего не сказали и ничего не сделали. Они не собирались рисковать разозлить целую колонну солдат, выглядевших так же, как Бэннон и просто стояли по стойке смирно и прикусив языки. Еле-еле взяв себя в руки, Бэннон продолжил:
- Ладно, солдат. Где КП батальона?
Солдат ответил, что в школе на той же улице, по которой они двигались. Бэннон повернулся, забрался в «55» и подал руками сигнал трогаться и двигаться дальше. Группа «Янки» понеслась к штабу Первого Боевого.
* * *
Бэннон и Улецки шли по коридору немецкой школы. Бэннон ощущал себя не в своей тарелке. В поле он был на своем месте. Им надлежало действовать там. Но это была школа, место, где дети должны были узнавать о мире и готовиться к своему будущему.
Бэннон был военным, и его работа заключалась в том, чтобы находить и уничтожать врага огнем, маневром и мощью. Короче говоря, убивать. Здесь для него не было никакого дела. Они шли по коридору молча, чтобы не обидеть дух школы. Войдя в класс, где проводили совещание командиры рот и офицеры штаба батальона, они ощутили еще более не в своей тарелке. Хотя это трудно было себе представить, штаб батальона был еще чище, чем два дня назад, во время совещания по поводу атаки на высоту 214. Возможно, так казалось потому, что Бэннон просто был грязнее. Он и старпом вошли в класс, будто завалились в бар, готовые набить морду первому, что скажет «буэее». Они мгновение постояли, осматривая собравшихся, а те рассматривали их. Это напомнило Бэннону сцену из вестерна категории «Б». Он посмотрел на Улецки, который, похоже, думал о том же самом и едва не рассмеялся.
