Анатолий Матвиенко - Аэропланы над Мукденом
За какие-то четверть часа спокойные британцы, гордившиеся своей чопорностью и сдержанностью, превратились в орущую толпу, готовую прорваться на поле сквозь цепочку полисменов и растащить самолет вместе с Самохваловым на мелкие сувениры. Несмотря на заоблачные цены, в очередь за право подняться в воздух в кабине «Садко» выстроилось более сотни желающих. Пардон, выстроились — не совсем верное слово. Воспитанные джентльмены кричали, ругались, толкались, пускали в ход трости и зонтики, вспоминали приемы английского бокса. Первый же пробившийся к аэроплану счастливец потерял котелок, порвал летнее пальто-крылатку и имел ссадину на лбу, но был невероятно счастлив возможностью потратить двадцать фунтов стерлингов.
Конечно, фигуры сложного пилотажа Петр в присутствии пассажира не исполнял, ограничиваясь взлетом, набором высоты, нисходящей спиралью и посадкой. Но джентльмены приходили в восторг и от этого, совали фунты и умоляли покатать их еще. Почти каждого британца полиция оттаскивала силой. Такова непреодолимая тяга человека к полету. А уж предложения продать аэроплан, поступить с ним на службу к кому-то из богатых лордов или взять в обучение летному мастерству сыпались как из рога изобилия.
Петр радовался успеху, не понимая лишь одного — зачем лично ему, руководителю и владельцу основного пая предприятия «Садко», далеко не самому опытному летчику и техническому эксперту, пришлось ехать в Англию. Ах да, чтобы произвести правильное впечатление на бабушку божественной Алекс. Ничего, что по прямому приказу сей бабушки британцы убивали русских в Крыму, поддерживали польских бунтовщиков и сепаратистов, ставили палки в колеса любым русским начинаниям в Азии от Порты до Кореи?
Три дня непрерывных полетов, а потом еще и долгих приемов у всяких важных особ настолько вымотали Самохвалова, что в последний день пассажирским извозом занимался Ян. Устал и двигатель: к вечеру последнего дня начал пропускать вспышки, коптить и брызгать касторовым маслом, на чем представление было решено закончить, не подвергая никого опасности.
Предчувствуя возможность каких-то неприятностей и памятуя о диверсии у Эйфелевой башни, Петр постоянно был начеку. Самолет многократно проверяли и перепроверяли перед каждым вылетом. На приемах рядом с ним постоянно находился кто-то из русского дипкорпуса, а номер в отеле охраняла полиция.
Проблемы начались, когда казалось, что уже все позади.
Тринадцатого июля рано утром, когда уставший от шоу и непрерывных празднований авиатор предавался сладкой дреме, в его гостиничный номер вошел представительный джентльмен.
Он объявил, что ему крайне неловко за беспокойство, но дело не терпит отлагательства, посему взял на себя смелость потревожить русского гостя в столь неурочный час.
— Что вам конкретно нужно, сэр? — не слишком вежливо буркнул Самохвалов, присаживаясь на кровати и стаскивая с волос ночную сетку. Можно было бы вообще послать британца подальше, но сам факт, что он проник через полицейскую охрану, трое суток сдерживавшую желающих прорваться к Петру посетителей, включая достаточно влиятельных особ, говорил о незаурядном статусе незваного визитера.
— Вы, вероятно, не запомнили меня. Позвольте представиться повторно. Маркиз Керзон, заместитель министра иностранных дел, — он сделал внушительную паузу, давая собеседнику возможность проникнуться почтением к высокопоставленному визави, снял котелок и перчатки, тем показывая, что намерен задержаться для серьезной беседы. Стряхнув остатки сна, Самохвалов лихорадочно вспоминал, что слышал ранее об этом господине, который, безусловно, мелькал на вчерашнем приеме, но вовсе не был птицей столь высокого полета, как премьер-министр Примроуз и члены его кабинета. Что-то всплыло в голове об азиатской направленности Керзона и его участии в Большой игре — многолетнем противостоянии России и Британии за влияние в центре континента. Гораздо больше, чем репутация, о дипломате говорила его внешность, особенно умные холодные глаза под высоким лбом, устремившимся к темени языками залысин.
Прекрасно понимая, что перед ним враг, Петр подумал, до чего это холеное чисто выбритое лицо контрастирует с привычным видом питерских чиновных старцев, пытающихся длинными бородами походить на византийских мудрецов. Тысячу раз был прав Петр Великий, боровшийся против мужской растительности. Борода есть маска, скрывающая ограниченность и безвольный подбородок. Римские императоры, Наполеон Бонапарт и современные английские чиновники не нуждались в декоративном прикрытии. Пусть Николай II прячется за бороду и усы, если они так по сердцу несравненной Алекс.
— У меня есть предложение. Крайне выгодное и весьма деликатное. Поэтому избрано раннее время, когда вы одни.
— Предложение — от вас лично?
— Нет. От господина министра иностранных дел маркиза Солсбери с одобрения премьер-министра.
— Слушаю. Только кратко, пожалуйста. Мне действительно пора вставать, нужно проконтролировать разборку самолета и его отправку в порт.
— Если вы примете предложение, можно не спешить. Британский кабинет предлагает вам миллион фунтов стерлингов на переезд в Англию и организацию производства аэропланов.
— Не обсуждается. У меня есть завод в России, и я достаточно обеспеченный человек. За щедрое предложение спасибо вам и британскому правительству, но — нет.
— Почему? Здесь условия для жизни и работы лучше, рынок сбыта не сравним с российским. Обещаю полное понимание и покровительство со стороны властей. Здесь немыслимо, чтобы по надуманному обвинению вас посадили в тюрьму как в Минске. Мы заинтересованы, чтобы человек с вашими талантами трудился на благо Британской империи.
— Вы хорошо осведомлены. Но как джентльмен должны понять, что интересы моей страны для меня на первом месте, даже если наше правительство не всегда сразу осознает значение авиационного прогресса.
Керзон глянул на авиатора с любопытством. Понятно, что джентльмен обязан быть лояльным к своей стране, если страна — Великобритания. А вот по отношению к другим странам у него это в голове не укладывалось. Ну не может быть русский настоящим джентльменом, как орангутанг не может оказаться английским лордом. Биологически невозможно.
— Другое предложение. Продайте аэроплан.
— Пока патентная защита наших изобретений не доведена в Британской империи до конца — никак невозможно. Завершим процедуры, тогда милости просим покупать самолеты «Садко». Причем не изношенные долгим перелетом и трехдневным авиашоу, а новые. Прошу простить, я желаю одеться и принять кофе. До свидания, сэр.
— Не торопитесь меня выставлять. Не хотите по-хорошему, будет по-плохому. — Маркиз протянул несколько бумаг. — Восемь лет назад вы провели в Сити несколько весьма рискованных финансовых операций. Здесь судебный приказ на ваш арест и арест вашего имущества в Англии, включая аэроплан.
— Не пытайтесь меня шантажировать. Тогда банк и две компании подали на меня в суд, я легко выиграл дело. Их вклады в финансовую операцию были признаны коммерческим риском, который не оправдался. Решения суда остаются в силе.
— То были гражданские иски. Сейчас за вас взялось государство, а разбирательство будет идти в порядке уголовного судопроизводства.
— Факт, что мой визит происходит по личной договоренности между российской императрицей и ее бабушкой королевой Викторией, ни на что не влияет?
— Конечно, влияет. Но не на правовую оценку ваших проступков восьмилетней давности.
— Я могу взять одежду? Или меня арестуют прямо в постели? Кстати, хочу уведомить о ваших претензиях русского посланника.
— Одевайтесь, а я пока передам ордер констеблю. Последний раз спрашиваю: соглашайтесь на сотрудничество. Тогда правительство отзовет иск.
— Маркиз, шли бы вы подальше... из номера. Не люблю, когда мужчины подглядывают, как я одеваюсь. Вы не находите в этом нечто нездоровое, сэр?
Дежа-вю. Тюремные стены, мерзкий запах мочи и немытых тел, угрюмые уголовные рожи. Вот же планида такая, думал Самохвалов. Что в России, что здесь — одинаково. Находятся уроды, страждущие заработать на чужом изобретении и чужой славе, а коли дела пошли не так, как хотелось, — милости просим в тюрьму
На славу, впрочем, не стоит зря грешить. Об авиационном шоу знал весь Лондон, включая тюремных обитателей. Узнав, что в камере поселилась звезда, урки прониклись уважением и даже выделили сравнительно приличное местечко.
Несмотря на расстояние в тысячи километров и разницу культур, опыт минской отсидки помогал. Английские уголовники сразу смекнули, чем им выгоден новый зек. В неволе крайне скучно. Оттого и проистекают дикие забавы и развлечения, которыми заключенные себя тешат, нарушая однообразие отсидки.
