Иван Апраксин - Поморский капитан
Были бабки, известные своим искусством, которые могли быстро поставить на ноги занемогшего человека. Таким бабкам везде оказывался почет и уважение. А если, несмотря на все усилия, человек все же умирал, то роптать и удивляться было странно: на все Божья воля…
– Врач учился в университете, – объясняла Ингрид. – Он специально изучал философию и медицину, чтобы лечить разные болезни. У нас в Або есть два врача – оба они учились в университете в Упсале. Услуги их стоят очень дорого, и, конечно, простые люди не могут заплатить.
Теперь, когда он узнал, что такое врач, Степану предстояло запомнить еще одно непонятное слово – университет…
Умом Степан понимал, что сотник Василий прав и верно говорит о том, в чем заключается их долг. Их долг – вернуться на захваченном корабле в Варяжское море и принять участие в Ливонской войне – помочь войску царя Иоанна. Верно и то, что их помощь на море может оказаться весьма ценной. К тому же заманчиво положить начало русскому флоту!
Они так и сделают. Степан Кольцо станет первым русским военным капитаном, и они сразятся за Родину. Но сердцем помор стремился дальше – в далекие неизведанные края. Теперь с каждым днем перед ним раскрывался чудный новый мир – незнакомый, полный загадок, непонятный. Чужие страны, неведомые народы, о которых никогда прежде не слышал!
Чего стоили одни только слова, о значении которых не догадывался, наверное, даже сам ученый старец Алипий в холмогорском монастыре: Венецианская республика, Нидерланды, остров Родос, который захватили злобные турки… А еще такие слова: врач, университет, адмирал…
Хотелось узнавать все больше и больше, идти все дальше и дальше в неизведанное, к чужим нравам, говорам и берегам. Степан, как губка, впитывал в себя услышанные слова, увиденные образы и не мог насытиться.
– А вот и врач, – сказал Марко Фоскарино, указывая на деревянную вывеску над одной из дверей в узкой улочке. На ней был изображен сосуд, а над ним – изогнувшаяся змея.
– Это символ медицины, – пояснил венецианец, поймав в глазах Степана изумление зловещей картинкой. – Змеиный яд часто используется для лечения.
Змеиный яд – для лечения? Помор с сомнением покачал головой. Ну и ну! Стоит ли доверять такому знахарству? Жаль, нет поблизости кемских бабок – с ними было бы куда надежнее. Впрочем, Лаврентий умеет заговаривать раны…
Врача взяли с собой на бриг. Человек средних лет в черном одеянии с широким отложным белым воротником сначала отказывался, требуя привезти раненых сюда, но увидев в руке венецианца золотую монету, тотчас же взял кожаную сумку с инструментами и сказал, что готов.
С пристани помахали руками, и спустя минуту от борта брига отошла шлюпка с Лембитом на веслах, чтобы забрать их.
Первым врач осмотрел боярского сына. Разрезал кафтан и рубаху, долго мял пальцами воспаленную резаную рану в плече. Василий стонал, стиснув зубы и от боли заведя глаза к потолку каюты.
Достав из сумки большую банку с зеленой вязкой мазью, врач густо намазал этим зельем сделанную из разорванной рубахи повязку и наложил на рану. Затем потрогал лоб сотника и сказал, что жар сильный.
– Горит, как в огне, – изрек ученый врач и сокрушенно прикрыл глаза. – Это опасно даже для молодого организма. Нужно попеременно класть на голову смоченную холодной водой тряпку, чтобы остужать жар, а затем – Святую Библию, чтобы вытягивать болезнь.
Библии на корабле не имелось, но синьор Фоскарино успокоил Степана: в его дорожном сундуке все найдется, даже Священное Писание.
– Кто знает заранее, что может пригодиться в пути.
Увидев рану Дмитрия Кордиоса, доктор угрожающе нахмурился.
– Здесь проходят жизненно важные каналы, – сказал он, указывая на верхнюю часть бедра. – По этим каналам душа человека соединяется с телом. В результате ранения канал оказался поврежден.
Он тяжело замолчал раздумывая. При этом доктор шевелил губами, словно говорил нечто про себя. Потом отрицательно мотнул головой, приняв окончательное решение.
– Я дам больному эликсир жизни, – сказал он, доставая из сумки еще одну склянку. – Это чудодейственный препарат, настоянный на корнях африканского гибискуса и на мушках, которые водятся в Индии. Еще древние авторы описывали действие этого средства на раненых… Вот он, я волью больному в рот и еще оставлю немного, чтобы вы потом дали.
Он исполнил врачебную процедуру, а затем потер руки и добавил:
– Я бы еще рекомендовал втирать в рану сушеный собачий кал – это иногда помогает, но, боюсь, что в этом случае не стоит так делать – мы растревожим рану, а она и так воспалена сверх меры. Главное ведь не навредить – это основной принцип медицины.
* * *– Капитан, – сказал Ипат, – я там в трюм галерный спустился, на гребцов посмотрел. Мы ведь их отпустить собираемся? Так ведь?
Когда Степан кивнул, Ипат продолжил:
– Там ведь наши ребята есть. Я с ними поговорил.
– Какие наши ребята? – насторожился Степан. – Откуда там быть нашим ребятам?
– Ну, наши ребята – русские, – пояснил Ипат. – Трое их, который уж год в рабстве маются. Они все из разных мест: двое из Новгорода, а один – твой, похоже, земляк – с севера. Надо бы их с собой забрать, а то что они тут делать останутся?
– Заберем, если захотят, – ответил Степан. – Только сначала приведи их ко мне – я на них погляжу, что за люди.
– Ладно, приведу, – сказал Ипат, а потом, помявшись, пробурчал что-то невнятное.
– Ты чего? – спросил капитан Кольцо. – Чего бубнишь? У тебя же глаз выбили, а не язык оторвали.
Ипат опасливо покосился на Степана, глядя как-то боком, и чуть внятнее прежнего произнес:
– А может, и черта заберем заодно?
– Кого?
– Черта, – объяснил Ипат. – Ты в бою черта зашиб, а он возьми да оклемайся. Сидит сейчас там, на галере, и весь трясется. Черный такой, страшный – ух! Вот я и говорю: может, уж и черта для кучи с собой заберем? Чтоб была полная компания…
Все трое гребцов с галеры, за которых ходатайствовал Ипат, предстали перед Степаном уже вечером. Двое новгородцев сначала не хотели разговаривать и угрюмо молчали в ответ на расспросы. Только когда поняли, что перед ними – вольный капитан вольного корабля, а не царский посланник, разговорились.
Оба оказались стригольниками – членами распространенной в Великом Новгороде антицерковной ереси. Стригольники отрицали Православную церковь за то, что та разделилась на клир и мирян, берет деньги за исполнение треб и вообще озабочена суетными делами – служит царю земному, а не Небесному. Сами же они собирались на свои тайные собрания по домам, где читали вслух Священное Писание, обсуждали его, а друг друга называли братьями и сестрами – как первые христиане – ученики Господа Иисуса.
Гонения за все это на стригольников были страшными. Убийц и поджигателей не казнили с такой непреклонной яростью, как их. Потому что убийцы и поджигатели не покушались на устои государства, а стригольники хотели сами читать Слово Божие и разбираться в нем без подсказок царских попов, а это уже – покушение на царскую власть.
Федор был иконописцем в Свято-Духовом монастыре, что над Волховом, а Кузьма – простым чернецом в той же обители.
– Да у нас почти все стригольниками были, – рассказали бывшие монахи. – Начиная с игумена-архимандрита и до последнего послушника. Но измена произошла, кто-то доложил в Москву о нашей вере, и дошло до царя Иоанна.
А царь с патриархом прислали воеводу для расследования и наказания виновных в ереси. И пошел по Великому Новгороду великий розыск по делам веры, и стригольников в городе обнаружилось множество. Кого сжигали живьем, кого под лед в Волхов спускали, а кого – в яму на цепь для дальнейших пыток…
– А мы с Кузьмой решили не дожидаться смерти, – пояснил Федор. – Сбежали из монастыря в последнюю ночь и забрались на ганзейский корабль, в самый трюм, за погруженные товары. Там и схоронились. А когда вышли в море – то объявились.
Но ганзейский купец в дела религии вникать не стал, а просто продал двух беглых русских монахов перекупщикам – торговцам живым товаром, а те уж пристроили их на эту вот пиратскую галеру. С тех пор четыре года уже в жару и в холод, в дождь и в великую сушь сидели Кузьма и Федор с цепями на ногах и махали веслами за миску баланды. И никакой надежды на освобождение у них не было.
– Только смерти и ждали, – сказал более разговорчивый Федор. – А теперь вот дождались – спасла нас по нашим молитвам Пресвятая Дева.
– Верно, – заметил улыбающийся Степан, – так и есть – спасла вас «Святая Дева» – так называется наш корабль. Пойдете с нами?
Монахи переглянулись и потупились.
– А Новгород все еще под московским царем? – осторожно спросил Федор. – Не вернулась прежняя жизнь?
– Нет, – ответил Степан. – Не вернулась и не вернется, я думаю. Новгород теперь, как и четыре года назад, – часть Московского царства. Покорился Новгород Москве: сила солому ломит.
