Валерий Большаков - Корниловец
Вечером первого января «Черноморский экспресс» покинул Екатеринодар. Обычно его вагоны были полны курортников, отбывавших в Новороссийск, чтобы там сделать пересадку на пароход. На этот раз паровоз тянул состав, забитый белогвардейцами, впереди гудели рельсы под тяжёлым бронепоездом «Орёл».
А у перронов Черноморского вокзала разводил пары следующий паровоз — нынче подвижного состава хватало, можно было в поход выезжать, а не топать на своих двоих. На дальних путях чернели горбатые силуэты ещё двух броневых поездов — «Урагана» и «Кавказца».
Штабс-капитан Авинов ехал в экспрессе вместе с текинцами и Морской ротой. Флотские были очень оживлены — в кои веки их сапоги будут ступать не по заснеженной степи, а по палубам кораблей. Никто из них не сомневался, что захват пройдёт гладко и линкоры пополнят Белый флот.
«Товарищи будут дрыхнуть после вечерней попойки, — пренебрежительно кривил губы кавторанг Потёмкин, — наше дело будет — вязать и складывать, вязать и складывать!»
Кирилл не спорил с моряками, понимал, как тем тошно, изгнанным на сушу. Саид, сидевший напротив, тихонько напевал — Авинову были видны только его губы, остальное лицо скрывалось под нависшей папахой. Махмуд неутомимо полировал свой здоровенный кинжал, доводя лезвие до зеркального блеску. Абдулла чистил винтовку, заботливо протирая каждый патрон.
…Поезд остановился, не доезжая туннеля. За окнами вагона стыла чернильная тьма. Покинув вагон, штабс-капитан Авинов обнаружил, что снаружи было светлее, но ненамного — люди смутными тенями скользили по хрусткому снегу.
— С перевала вниз двинем, — негромко сказал Потёмкин, — там полегче будет. А дорогу я знаю, не раз тут хаживал.
— Ведите тогда, — распорядился Марков.
Генерал обрядился обычным порядком — в длинную жёлтую куртку и белый тельпек.
— Друзья, — сказал он, не повышая голоса, — вперёд!
Рота Тимановского зашагала следом за Морской.
Кирилл подозвал текинцев, чувствуя, как ощутимо наваливается ответственность за этих «детей природы» непосредственных, простодушных и верных.
С перевала открылся ночной Новороссийск — жиденькое море огней.
Место для города было выбрано отменное, люди здесь селились издревле — боспорские цари выстроили тут город-полис Бата, века спустя богатенькие генуэзцы основали там же колонию Баторио, а после турки-османы вытолкали генуэзцев и отгрохали крепость Суджук-Кале. Янычары от скуки промышляли «белым товаром» — ловили «невест» и продавали за море. Соседняя бухта так и называлась — Геленджик, что значит — «Невесточка».
Рекою Цемес и Цемесской бухтой Новороссийск делился надвое — западную, жилую часть, горожане называли «этой стороной», а восточную, промышленную, — «той стороной». Путь марковцев лежал на «ту сторону».
Спустившись с горы, рота Тимановского пошла на тусклые огни новороссийской окраины, обходя заросли можжевельника, спускаясь в балки и поднимаясь по их скользким склонам. Рядом, не обгоняя, но и не отставая, шагали корниловцы Неженцева.
— Не курим! — отдал приказ Марков. — И помалкиваем!
Кривыми улочками, застроенными одноэтажными домиками, под сонное брехание собак добровольцы вышли на Сухумское шоссе, прозванное «Голодным», и двинулись к порту.
— Вижу! — обронил Потёмкин, и на него зашикали.
Кирилл вытянул голову — вдалеке, за пакгаузами, поднимались высокие мачты линкоров. На них, почти незаметных в темноте, горели навигационные огни. Морская рота непроизвольно прибавила шагу, марковцы не отставали от флотских.
Рота Тимановского затопала по широкому проезду между двумя рядами складов. Пахло рыбой и цементом.[106]
Колоссальный линейный корабль высоко поднимал серый борт, словно стеною загораживая выезд на берег бухты. В предрассветном сумраке проявились две высокие трубы и приплюснутые орудийные башни. Их было четыре, по три пушки-двенадцатидюймовки[107] на каждой. Убойная сила!
— Тишина полнейшая! — послышался зловещий шёпот Потёмкина.
«Абордажная команда» вышла на причал, прямо к ошвартованному серо-стальному гиганту — линкору «Императрица Екатерина Великая», переиначенному в «Свободную Россию».
— Она! — растроганно проговорил бывший командир корабля, каперанг[108] Сергеев. — «Катюша»!
Трап с линкора был спущен, но часового не стояло — революционная матросня любила поспать, особенно после ха-арошей пьянки.
Марковцы и моряки стали по одному подниматься на палубу, а корниловцы и другая половина «абордажников» из 1-го Офицерского и Морской роты прошагала дальше, к темневшей громаде «Воли», однотипной с «Катюшей» посудине, первоначально окрещённой в честь императора Александра III. Кирилл шагнул на обширную палубу, осмотрел её, поднял голову, различая на фоне сереющего неба гигантский шестнадцатиметровый ствол орудия главного калибра. Шестьдесят тонн стали висело над головой! Мощь просто чудовищная.
— Группа Рикошетникова, — глухо прозвучала команда Сергеева, — в котельное отделение!
— Есть!
— Группа Штукатурова — к носовой боевой рубке! Группа Кисегача — к кормовой боевой рубке!
Тимановский был невозмутим — на борту корабля командовал Сергеев, поэтому полковник посасывал пустую трубку и ждал дальнейших указаний.
— Группа Тимановского — к офицерским каютам! Горбункову, Кондратьеву, Романенко — проводить!
— За мной, — негромко сказал Авинов, и Саид серьёзно кивнул, не скалясь, — огромность корабля заставила текинцев присмиреть.
Марковцы осторожно пробрались на корму, гудящими, лязгающими трапами спустились к кают-компании.
Гулкая тишина царила в недрах корабля, было холодно и душно. Потом откуда-то с жилых палуб, из кубриков донёсся звук выстрела.
— Братишки брыкаются, — усмехнулся Тимановский.
— Ничего, — буркнул Горбунков, матрос 1-й статьи, — взнуздаем!
— Здесь служат и русские, и малороссы, и латыши, — проговорил Романенко, кондуктор.[109] — На тридцати языках болтовня шла! В общем, каждой твари по паре. Попробуй, договорись! А если единства нет, то всех можно по одиночке переловить. Большевики, конечно, загадили им мозги, но промыть можно, я думаю…
— Тем более, — добавил мичман Кондратьев, — что все новенькие — из южан, сынки зажиточных, таким революция ни к чему. Ох ты…
Мичман остановился перед дверьми в кают-компанию — за высоким порогом вповалку лежали тела матросов. Резкий дух перегара витал над храпящими телами.
— Вставай! — заорал Горбунков.
Привычная команда пробудила самых сознательных. Они с трудом выходили из мрака пьяных сновидений, таращили бессмысленные глаза на марковцев, лапая рукою по полу и находя брошенные бескозырки. Тимановский вынул трубку изо рта и сказал властным голосом, в котором различалась лёгкая брезгливость:
— На палубу строиться — марш!
Некоторые сразу дёрнулись бежать, выполнять приказание, но тут вперёд вырвался хорошо упитанный морячок-балтиец с огромной кобурой, болтавшейся у колена. Синел на белой матроске отложной воротник, полоскались свешивающиеся с бескозырки чёрно-жёлтые ленточки.
— Вы чего, братцы?! — возопил он. — Опять в кабалу хотите? Угодничать перед гадами-имперьялистами?! Мы не наёмники кровавой буржуазии!
И, доканчивая выкрик, рванул из кобуры «маузер», пригнулся, присел потешно, вскидывая оружие… «Парабеллум» Авинова грохнул первым — пуля ударила балтийца в сердце, останавливая взгляд и биение жизни. Ствол «люгера» тут же метнулся вправо-влево.
— Оружие на пол! — рявкнул Кирилл. — Выходить по одному!
Краснофлотцы побросали револьверы, кастеты, отобранные у офицеров кортики и двинулись наверх. По всему коридору, у трапов, у дверей кают стояли марковцы с винтовками в руках, и было ясно — тут не забалуешь. А попытаешься — пулю схлопочешь.
Сонное царство обнаружилось и в офицерских каютах.
— Сымают пушчонку, что поменьше, — гудел Горбунков, — волокут на базар и меняют у здешних куркулей на самогон, на кровяную колбасу… Выпили, закусили — и спать!
Кряжистый матрос с бочкообразным туловом — поперёк себя шире — неожиданно быстро проскользнул от двери до двери, вскидывая два «нагана» — ещё пара револьверов торчала у него за поясом.
Выстрелы отдались гулом, загуляло эхо. Обе пули нашли свою цель — разворотили грудь Кондратьеву. Третья пуля звонко цокнула по переборке и отлетела рикошетом, раскалённым стальным паучком пробороздив руку кондуктору Романенко.
— За тр-рудовой нар-род! — взревел кряжистый, злобно скаля рот, полный крепких белоснежных зубов. — Бей золотопогонников!
Авинов отпрыгнул к стене, уходя с линии огня, и вскинул «люгер», однако его опередили — Саид, надсадно хэкнув, метнул узкий нож, всаживая клинок матросу в бычью шею. Тот как стоял, так и повалился, дважды выстрелив в пол, себе под ноги.
