Владимир Свержин - Личный враг императора
– Именно так, Алексей Платонович, именно так.
– Вот этого я, друг мой, совсем не понимаю. Конечно, жалко барышню Александру, хоть, что мудрить, за дело пострадала, а все ж по-христиански жалко. Но помилосердствуй, война кругом, сам же говорил, до победы нашей еще без малого полтора года, а ты себя, так получается, на вольные хлеба отпускаешь? Негоже так! Я хоть и не князь, а, слава богу, чести своей дворянской никогда не ронял, а потому вот послушай меня, как человека незапятнанной чести, твоего друга и старшего офицера: всему есть предел! Да, буйства твои, хоть и непотребное это дело, но понять можно было. Да, сребролюбие, и уж верней златолюбие, ты грядущими великими делами оправдывал. Хотя где они – эти великие дела? Но все иное чашу терпения наполняет до края. И малопонятные твои шашни с принцем Богарне, и нынче попустительство. А ну б как мы лихой атакой Бонапарта, а вместе с ним и Жюно взяли?!
– Не взяли бы, – хмуро отозвался я. – Только бы людей под картечью положили.
– То не тебе судить! – все больше ярился Чуев. – А сейчас так и вовсе не пойми что.
– Послушай меня, Алексей Платонович. – Я старался говорить как можно примирительнее. – Пройдет несколько дней, и Наполеон сбежит в Париж, оставив армию на Бертье и Мюрата. Мюрат не замедлит последовать примеру императора, о Бертье мы поговорим чуть позже. Не это сейчас важно. Куда важней, что после них во главе армии станет знакомый наш, принц Эжен де Богарне.
– Ага, и вот тут ты… – начал догадываться Чуев.
– И вот тут я буду в Париже, где Наполеон спешно начнет формировать новую армию. И поверь, там я буду нужнее, чем во главе у роты и даже вот как сейчас в партизанском отряде.
Алексей Платонович нехотя покачал головой, однако голос его теперь звучал куда доброжелательней.
– Ты, Сергей Петрович, со своими хитрыми затеями черту мозги заморочишь. По мне, раз уж ты солдат, то изволь воевать как солдат. Ежели дипломат, то по салонам и приемам шаркай да языком мети. А у тебя не поймешь, кто ты, как и за что воюешь.
– Ничего, придет время, поймешь. Я тебе сам все объясню, ежели живы будем.
– Да уж дай бог! – хмыкнул подполковник. – Жду этого дня не дождусь.
– Дождешься. А сейчас, друг мой, ты намеревался представить меня мадам Дижон.
Комната, предоставленная вдове майора гвардейских конных егерей, должно быть, прежде была девичьей. Вероятно, хозяева поместья были в дружбе с французами, а может быть, и не только в дружбе. Во всяком случае, имение практически не подверглось разграблению. Хотя следы постоя французов видны были повсюду. Скорее всего, именно весть о приближении русской армии заставила бывших хозяев бежать, теряя тапки, надеясь вернуться в благоприятные времена.
Мадам Иветта сидела за лакированным столиком, некогда служившим подставкой для трюмо. Но теперь зеркала не было, и только брошенные прежней хозяйкой пузырьки с духами и притираниями напоминали о былом предназначении этой мебели. Лицо девушки было заплакано, но даже красные глаза и покрасневший носик не могли скрыть ее милой прелести. Это была не безукоризненная красота античной богини, нет, это было одно из тех лиц, глядя на которые хочется улыбаться, шутить и, главное, хочется, чтобы улыбалась и смеялась эта очаровательная прелестница.
– Бонжур, мадам, – поздоровался я.
Увидев офицера итальянской армии, девушка вскочила от радости.
– Месье капитан, я свободна?
– Нет, пока нет. Хотя, как следует из объяснений господина подполковника, вы, строго говоря, не являетесь пленницей. Сохранить вас была предсмертная просьба майора Дижона. – Я хотел было вставить «увы», но вдруг осознал, что язык не поворачивается сказать это коротенькое слово. На глаза Иветт вновь навернулись слезы. – Это война, мадам. Ваш муж был офицером, он знал, на что идет, и храбро сражался за императора и вас.
– Это слабое утешение, – всхлипнула Иветт.
– Я не умею утешать. Заниматься этим впору вашим подругам или же святым отцам. Я же, если это будет в моих силах, буду рад помочь вам, во всяком случае, облегчить вашу участь.
– Но кто вы и что делаете во вражеском лагере, месье?
– Можете называть меня капитан Сорель, – ответил я. – А что делаю… Давайте не будем с вами разговаривать о делах военных. Если я тут – значит, так нужно.
– А, – девушка оглянулась и понизила голос, – должно быть, это кто-то из друзей моего дяди решил обо мне побеспокоиться?
– Дяди? – удивленно переспросил я.
– Ну конечно, – девушка наконец улыбнулась, хотя и несколько грустно, – моего дяди Жана.
Это, конечно, многое объясняло, примерно с тем же успехом в России этой поры можно было сослаться на дядю Ивана и поискать, у кого из местных жителей, начиная от последнего хуторянина и заканчивая сенатором, не отыщется в родстве какой-нибудь Иван.
– Простите, не совсем понимаю, о ком идет речь, – честно сознался я.
Девушка перешла почти на шепот:
– Мой дядя – Жан Ландре. Я дочь Огюста Ландре…
Я едва не выпалил: «Черт побери, это в корне меняет дело!» Мало кто во Франции знал, чем с мая 1796-го со дня взятия Милана занимается драгунский полковник Жан Ландре. Но те, кого это, так или иначе, касалось, знал и относился с почтением. Ибо именно в этот день генерал Бонапарт создал так называемое Секретное бюро во главе с этим весьма бойким молодым офицером. Бюро имело два отдела: общий и политический. Невзирая на обтекаемое название, политический отдел занимался шпионажем и контршпионажем, а также борьбой с повстанцами и партизанами всех мастей. С неменьшей охотой люди вездесущего полковника Ландре устраивали провокации, впоследствии служившие поводом к войне. Зачастую доставляемые его агентами сведения были настолько взрывоопасными, что Наполеон приходил в ярость и намеревался сместить «выжившего из ума сукиного сына» с его поста. Однако всякий раз сведения подтверждались. И вот теперь родственница одного из самых влиятельных и самых неизвестных людей империи сидела передо мной в явно ушитом мундирчике гвардейских конных егерей, зябко ежась от сквозняков, гуляющих в нетопленом помещении. Я жестом призвал Иветт к молчанию.
– Тише, вы вдова майора Дижона, это здесь главное. Остальное никому знать не обязательно.
Я вспомнил лицо Чуева. Конечно же, тот был по уши влюблен, хотя и всячески пытался уверить себя, что это не так. Объявить ему, что я отнимаю у него очаровательную пленницу, было бы так же непросто, как забрать любимую игрушку у ребенка. Учитывая же, что у этого «ребенка» под рукой больше сотни лихих рубак, которые обожают своего храброго командира и не слишком жалуют странного князя с его иноземцами, то попытка отобрать игрушку может кончиться плохо, нервы у всех заведены, даже у тех, кто о существовании тех самых нервов даже не подозревает.
– Хорошо, – непонятно чему кивнул я, – я постараюсь вас спасти и доставить в Париж. Но прошу вас, пока что не предпринимайте ничего, не посоветовавшись со мной, и ничему не удивляйтесь. Кстати, как вам пришелся господин подполковник?
– Он очень милый, предупредительный, ему явно не по себе от произошедшего, но он убил моего мужа.
– Это верно, но если бы он не сделал этого, ваш муж убил бы его. И вы бы этому радовались. Хотя, если на минуту задуматься, он на своей земле, защищает свое Отечество, а ваш муж и вы, увы, пришли сюда, и отнюдь не в гости.
– Мой муж исполнял приказ императора.
– Подполковник Чуев тоже. Так, стало быть, на императорах и лежит вина за смерть вашего мужа.
– К чему вы мне это говорите, месье?
– Покуда вы не в Париже, у вас есть время задуматься над тем, что я вам сказал. Советую вам использовать это время с пользой. А сейчас прошу меня извинить, я должен идти. – Я отсалютовал красавице и вышел в соседнюю комнату. Алексей Платонович ждал меня, сидя на единственном стуле.
– Ну что, Сергей Петрович, что скажешь?
– Честно?
– Да ну как же? Ясное дело, честно, а то стал бы я вас знакомить.
– Знаешь что, как другу тебе скажу, а потому изволь понять меня правильно.
Чуев нахмурился.
– Да уж изволю.
– Женись на ней.
– Что ты такое говоришь?
– Женись, – повторил я. – Ясное дело, не сейчас. Тут у нее вдовий долг, траур и все такое. А вот как война закончится, как в Париж войдем, так можешь ей предложение и сделать. И будешь ее хранить, как заклинал майор Дижон, холить и лелеять
– А до того, что же, по ночным бивуакам ее таскать? Мало она с этим Дижоном в последние месяцы настрадалась?
– Ну зачем, она будет тебя ждать в Париже.
– Это как так?
– Обычным образом. День за днем. Я ее туда, с твоего позволения, доставлю.
Гусар поглядел на меня со смешанным чувством удивления и некоторого замешательства.
– Это как же так? Ты шутишь, что ли?
– Ни в малейшей степени. Ну, сам подумай: таскать ее за собой вслед за полком тебе никто не позволит, да и ее сей способ путешествия вряд ли порадует. Ведь ты-то на нее глядишь не как на пленницу.
